Паладин

— Вон там, — указал он исхудалой рукой в сторону алтаря, — за распятием… Пять лет назад я был свидетелем, как конница сарацин промчалась по песку, где двое тамплиеров закопали величайшую святыню христиан. Да, я был там, король Ричард, был при Хаттине и видел, как было погублено королевство Иерусалимское. Не важно, как я там оказался… так же, как и все, кто надеялся на победу, а увидел кровавый закат. И на моих глазах копыта сарацинских коней разбили то святое древо, на котором страдал Спаситель.

— О, раны Господни! Так неужели мы лишились Святого Креста! Сарацины растоптали его!.. Да за одно это я готов буду сражаться с ними, пока дышу, и они ответят мне…

— Месть надлежит оставить Господу! — прервал короля отшельник, голос которого прозвучал неожиданно громко, а в его темных глазах мелькнул гневный блеск. Но он тут же откинулся на спину, и губы его стали тихо шевелиться — старик шептал молитву.

Ричард медленно поднялся и приблизился к алтарю. За распятием, сказал ему Маврикий. Ричард приподнял свечу и, оглядывая стену, заметил, что камень, на котором оно висело, явно вставной. Он протянул руку, когда услышал, что отшельник его зовет.

— Король, ты увидишь лишь то, что мои слабые руки смогли принести с кровавого поля боя под Хаттином. И с тех пор я живу, оберегая его, молясь и не вкушая иной пищи, кроме трав, иного питья, кроме воды. Я грешен, чтобы обладать таким сокровищем, и я нерешителен, чтобы во всеуслышание объявить, что владею им. Но ты-то силен, Ричард Английский. И моим последним деянием в миру будет передача этой святой реликвии тому, кто достоин ее. А сейчас позови своего спутника, — неожиданно приказал он.

Ричард был удивлен. При чем тут этот Тибо-парижанин, если Маврикий недавно сам не очень-то лестно отозвался об этом крестоносце? Но старик словно угадал его мысли.

— Святой Крест очищает душу и дает благость. Твоему спутнику-крестоносцу это не повредит.

Тибо, все время топтавшийся в стороне, нерешительно приблизился по знаку короля. До этого он лишь изредка улавливал, о чем разговаривали король и святой старец, и очень разволновался, услышав, что отшельник рассказывает королю о его жемчужинах. «Как отшельник узнал о моем богатстве? Что они задумали?» — гадал Тибо, снимая со стены распятие, а потом, сопя и напрягаясь, стал выдвигать камень из стены.

Ричард стоял рядом, светя ему огнем, но вот в нише за камнем показался кусок какой-то доски, свеча задрожала в руках короля, и Тибо увидел, как Львиное Сердце опустился на колени и стал читать Te Deum.

И тут Тибо догадался. Его пронзила дрожь, сердце стало биться гулко и глубоко, на глаза навернулись слезы. Плача и раскачиваясь, он опустился на колени подле короля и стал вторить ему сквозь сотрясавшие его рыдания.

— Прости меня, Господи, прости! — стонал Тибо, когда Ричард уже поднялся и протянул руки к кресту.

Ричард колебался только миг, не зная, смеет ли он просто так взять святыню в свои руки. Но старик на ложе сказал: «Смелей», и король решился. Правда, предварительно надел перчатки: ему казалось кощунственным прикоснуться к древу, на котором страдал Спаситель.

Позже, когда Ричард с величайшей осторожностью передал святыню магистру Гарнье и своим спутникам, он снова вернулся к отшельнику.

— Вы сделали для меня… для всех христиан великое дело, сохранив частицу от Животворящего Креста. А этот лживый пес Саладин все утверждал, что он у него. Ох, простите за грубые слова, благой отец! Вы слышите меня, отче? — позвал он вновь, когда старик не ответил.

Казалось, тот спал. Или умер, настолько безжизненным было его лицо. Не отозвался он и после того, как Ричард легко коснулся его плеча. Однако, когда к его ложу подполз все еще всхлипывающий Тибо и стал просить отпустить ему грехи, Маврикий вновь поднял веки.

— Я сделал, что было должно, король. Теперь тебе незачем тут оставаться. Уходи и дай мне спокойно умереть.

— Но ты говорил, что вскоре меня ожидает победа у Хеврона, — настаивал Ричард. — О какой победе идет речь? С кем мы сразимся? И как мне уговорить Саладина впустить паломников, если он поклялся убивать всякого крестоносца, который подойдет к Иерусалиму? Ответь же мне, отшельник!

В голосе короля звучали нетерпеливые, даже раздраженные интонации, но тут парижанин Тибо заслонил собой лежавшего старца, требуя, чтобы Львиное Сердце оставил святого отшельника в покое. Ричард даже опешил от подобной наглости, но не стал спорить с простолюдином, да еще у ложа умирающего.

И все-таки, уже садясь на коня, он приказал Тибо:

— Останешься тут, парижанин. Старик сказал, что к полудню умрет. Может, так, а может, и до рассвета не дотянет — уж больно он плох. Хотя, возможно, к рассвету ему полегчает. В любом случае ты останешься здесь и удостоверишься, насколько верны его слова о собственной кончине. Позже приедешь и обо всем доложишь.

Известие, что святой отшельник передал королю Ричарду часть пропавшего под Хаттином Животворящего Креста, быстро разошлось в стане крестоносцев и вдохновило многих.

— С такой святыней нам уже ничего не страшно. Когда же мы выступаем на Иерусалим?

Даже бургундец Медведь, увидев привезенную частицу Креста, разразился слезами и, послав подальше епископа Бове, сказал Ричарду, что готов выступить, как только тот прикажет. Однако, к его величайшему разочарованию, король ответил, что на Иерусалим они не пойдут. Медведь начал было бушевать, но, встретившись с насмешливым взглядом Ричарда, умолк и гневно удалился. Причем к вечеру сочинил песню, в которой высмеивал нерешительность Ричарда, и ее стали распевать многие крестоносцы.

Ричард слышал ее, сидя в полуразрушенной башне Бетнобля, но мысли его были далеко.

«Старик сказал, что Иерусалим нам не достанется, — размышлял он. — А Тибо явился под вечер и сообщил, что Маврикий умер в тот час, какой и предсказывал, — едва солнце встало в зените. И что мне теперь делать — вести свою армию к Хеврону?»

Король развернул карту. Город Хеврон находился значительно южнее Святого Града, в подвластных Саладину землях, и там давно не бывало никого из крестоносцев. Конечно, у тамплиеров везде есть лазутчики, но, учитывая, что именно в тех местах проходит караванный путь из Египта к Иерусалиму, дорога охраняется лучшими воинами султана. Стоп, как он может сосредоточить там своих воинов, если сейчас все основные силы Саладина собраны у Иерусалима? Тогда… Может, стоит попробовать рискнуть? Вот только как объяснить крестоносцам, что, вместо того чтобы идти отвоевывать Храм Господень, он поведет их невесть куда, к Хеврону… да и то лишь потому, что это предсказал какой-то отшельник из пустынных Иудейских гор, объявивший себя провидцем? К тому же его предвидение проявилось пока только в том, что он умер, как и предсказывал, — ровно в полдень. Если, конечно, парижанин Тибо не врет.

Пока же Ричард решил попробовать договориться с Саладином. Он направил в Иерусалим гонца с посланием, в котором уверял султана, что они могут уладить все миром и что крестоносцы отступят, так как Ричарду стало ведомо о проблемах с эмирами самого Саладина. Нападать же на врага, у которого свои внутренние беды, не в рыцарских правилах короля Англии. Поэтому Ричард готов подождать, пока Саладин уладит все для предстоящей схватки. Но за это Львиное Сердце требовал, чтобы султан признал за крестоносцами все отвоеванные ими земли и в знак договора позволил воинам Креста посетить Храм Гроба Господнего без всякого вреда для них. Также Ричард настаивал, чтобы ему вернули его кузину Джоанну де Ринель. Английскому королю стало известно, что его родственница не погибла, а все это недоразумение (как осторожно высказался он в письме). При этом его план породниться с аль-Адилем остается в силе, и, если тот пожелает, Львиное Сердце готов продолжить с братом султана брачные переговоры, предложив ему свою племянницу Элеонору Бретонскую, милое и послушное дитя, которое обещает со временем превратиться в красавицу.