Палитра сатаны: рассказы

— Если бы там хоть собирались опять служить мессы! — не унималась она. — Но ведь нет же! Так и будет стоять пустая, никому не нужная… А на такие деньжищи можно было бы подновить все дома в округе, оборудовать площадку для мусорных контейнеров, открыть школу…

— Здание построено в тринадцатом веке. Это настоящее чудо архитектуры. Мы не имеем права допустить, чтобы подобные шедевры рассыпались в прах!

— Я согласен с Мартеном, — поддержал приятеля Альбер Дютийоль. — Эта церковь — важнейшая часть национального достояния. Совершенный образец искусства перехода от романского стиля к готике.

— Ну, эти двое всегда споются! — съязвила Мирей.

— Когда-то рядом с церковью стоял домик священника, — сообщил Альбер Дютийоль. — Он был разрушен во время Революции. Чудо, что сама церковь уцелела, ведь тогда крушили все подряд, как маньяки. А вот кладбище было дальше. От него ничего не осталось. Там теперь стоят дома. Например, наш. Да и ваш тоже. Если археологи начнут здесь вести раскопки, их находок хватит для целого музейного зала.

— Какой ужас! — простонала Мирей. — Меня совершенно не греет сообщение, что мы живем на кучах костей.

— А мне нравится! — с вызовом заявил Люсьен. — По крайней мере, чувствуешь себя среди своих. Тех сограждан, кто жил здесь вчера и позавчера.

Мирей сверкнула на него взглядом, исполненным искрометного, юного веселья:

— Как, разве вы не предпочитаете Париж?

— Это смотря для чего, — ответствовал молодой человек, пристально глядя ей в глаза.

— Для всего. Для работы, развлечений…

— Работа нигде не сахар. Что до развлечений, их можно найти в любой дыре.

— А кино… В Витроле нет даже кинотеатра!

— Когда нет кино, — улыбнулся Люсьен, — я прокручиваю его в собственной голове!

Он был явно в ударе. По мнению Мартена, даже чересчур. Ему казалось, что малая толика робости не повредила бы… Но это, видно, парижский дух делает язык таким бойким. Здесь привыкли к большей сдержанности. Однако Мирей, похоже, в восторге от того оборота, какой приняла беседа.

— Честное слово, вы правы! — так и взвилась она. — У каждого в голове — свое кино, свои маленькие пристрастия. Никогда не догадаетесь, чем развлекается мой муженек, когда отдыхает от книжек. Он строит корабль!

— Настоящий корабль? — почему-то возликовал Люсьен.

— Да нет! Корабль в миниатюре… Из спичек.

Альбера Дютийоля, казалось, несколько сконфузило откровение супруги.

— Ну да, — признался он с извиняющейся полуулыбкой, — я вбил себе в голову, что смогу соорудить из спичек маленькую копию «Беллерофона» — корабля, на борту которого Наполеона увезли на Святую Елену… Это меня занимает, развлекает.

С Мартеном он никогда об этом не заговаривал. Опасался, что старый друг не способен понять его энтузиазм, побуждающий к такой кропотливой работе? Мартену стало грустно, что с ним не поделились секретом.

— А этот корабль, на него можно посмотреть? — спросил Люсьен.

Альбер Дютийоль медлил. Видно, колебался между желанием продемонстрировать свое творение и опасением показаться смешным в глазах профанов.

— Но он еще не закончен, — промямлил он.

— Это все отговорки, — зашептала Мирей. — Кораблик и так уже вполне ничего. Покажи его, Альбер… Да ты ведь умираешь от желания сделать это!

— Ну хорошо. Идемте, — со вздохом решился Альбер Дютийоль.

Он пригласил гостей в довольно светлую пристройку, служившую ему мастерской. Там, на длинном столе, гордо красовался корпус миниатюрного суденышка. Раздутые бока, тяжелые конструкции верхней палубы и рубки, леера — все было изготовлено из тысяч приклеенных друг к другу спичек. Изделие производило фантасмагорическое впечатление точности и хрупкости.

Одна из мачт с принайтованными реями уже стояла на своем месте.

Восхищенный, Мартен застыл перед этой крошечной копией некогда существовавшего корабля и думал о том, какие чудеса терпеливого и хитроумного искусства нужно было совершить его другу, чтобы соединить все сокровеннейшие частицы этой конструкции. Только представить себе, как он священнодействует в одиночестве, окруженный россыпями спичек, каждую подцепляет пинцетом, удаляет торчащие древесные волоконца и, задерживая дыхание и унимая дрожь в пальцах, пристраивает ее, уже обмазанную клеем, на предназначенное ей место, да так, чтобы не упустить из виду общий замысел.

— Это просто великолепно! — пробормотал он. — Сколько же времени вам понадобилось, чтобы сделать такое?

— Да я не считал, — отмахнулся Альбер Дютийоль. — Это совершенно не важно, здесь имеет значение только удовольствие, которое получаешь, создавая столь выдающийся образчик бесполезности.

— У меня бы никогда не хватило терпения! — возгласил Люсьен.

Выйдя из пристройки, гости сделали круг по саду, расположенному на склоне холма. Там все заполонили сорняки и луговые травы. От Мартенова огорода этот сад отделял простой заборчик. Внешне оба дома выглядели похожими. Несомненно, когда-то они принадлежали одному владельцу. Но какое различие во внутреннем убранстве! Поразмыслив, Мартен поневоле пришел к заключению, что в его хозяйстве все так и осталось примитивным и убогим, меж тем как у Альбера Дютийоля старинная мебель, драгоценные книги, шелковые абажуры и картины на стенах создавали атмосферу задумчивого покоя и неторопливого комфорта, придававшую всему особый шарм.

Еще потолковали об уходе за садом и обрезке деревьев; Мирей сорвала несколько шток-роз, пожелав, чтобы их передали Гортензии, которая осталась дома (у нее был день стирки), после чего оба представителя семейства Кретуа покинули жилище четы Дютийоль. Провожая гостей до ворот, Альбер Дютийоль еще раз обещал «посмотреть вокруг», поискать, куда бы пристроить Люсьена. Молодой человек рассыпался в жарких изъявлениях благодарности.

Когда вышли на улицу, Мартен спросил, что сын думает о любезном приеме у соседей и о них самих.

— Они очень милы, — буркнул Люсьен, — но для нас — без пользы. Этот твой Альбер — сущий божий одуванчик. Во всех смыслах этого слова!

— Но ты же его совсем не знаешь! — возразил не на шутку задетый отец. — Он пользуется у нас большим уважением.

— Его уважают, но в расчет не берут.

— Вот здесь ты ошибаешься. Не далее как вчера наш мэр господин Бланшо мне говорил…

— А мне наплевать, что тебе говорил господин Бланшо! Стоит только взглянуть на папашу Дютийоля, чтобы убедиться, что он совсем ополоумел. Его кораблик из спичек — это же маразм. Надо бы пожалеть его женушку!

Взбешенный столь пренебрежительной реакцией Люсьена, Мартен засунул сжатые кулаки поглубже в карманы, втянул голову в плечи и отгородился от сына стеною молчаливой ярости.

— Ты так не считаешь? — после короткой паузы осведомился его отпрыск.

— Нет. Для меня Альбер Дютийоль — великий человек, голова, каких поискать, к тому же друг…

— Ну а для меня — недоумок, — буркнул Люсьен.

С тем они и подошли к парадному входу в свой дом, импозантному, точно церковный портал, с накладными деревянными колоннами, выкрашенными в маслянисто-желтый цвет. Мартен вытащил массивный ключ. Люсьен покровительственно похлопал его по плечу и расхохотался: