Пампушка для злого босса

Она подвигает ко мне исписанный убористым почерком лист, и я смотрю на него немигающим взглядом. Вроде бы должна прочитать прежде, чем подписать, но просто пялюсь в расплывающиеся перед глазами строки.

Покашливание Афанасьевой выводит из кратковременного ступора, и я быстро пробегаю взглядом написанное, чтобы понять, что майор сухо и схематично записала то, о чём мы говорили. Ставлю под документом подпись, и прежде, чем выйти из кабинета, слышу короткое:

– Я вызову вас, если будет необходимость.

Киваю и просто выхожу из кабинета. Руки дрожат, но я всё равно набираю номер отца. Мне нужно немногое - вечером провести в его компании время, выдохнуть, рассказать о том, что мучает. И больше ничего.

Всё остальное... всё остальное оставлю на завтра. Это совет классика, и сейчас я хочу следовать ему беспрекословно.

Глава 20

На следующий день меня ждёт сюрприз, при том совсем не понимаю, приятный или нет. Потому что Казанский приезжает в офис вместе с Семёновым и они, закрывшись в кабинете босса, о чём-то долго совещаются.

Проклятое сердце стучит, как бешеное, от одного взгляда на Алексея, и я уверена, он прекрасно читает всё, что я чувствую. Даже мелькает мысль, что ему не всё равно, когда он смотрит на меня несколько секунд прежде, чем уйти в кабинет. Итак, существует вероятность, что он снова решил вернуться к работе, что не может меня не радовать. Несмотря на то, что мы больше не вместе, мы не чужие друг другу. По крайней мере, я считаю именно так.

На обед я ухожу с Пашей - это становится своего рода традицией. Сорок минут в кафе, за нашим любимым столиком, словно краткая передышка, возможность прикоснуться к совсем другому миру. Ни на что бы не променяла это время.

– Ромашкина, ты только не подумай лишнего, но не могу не задать тебе вопрос, - осторожно, будто боится что я и вправду подумаю не то, говорит Тупикин, когда мы приступаем к кофе.

– Уже страшно... но задавай, - киваю я, отставляя чашку и прямо глядя на Павла. Не могу понять, что в нём изменилось, но однозначно он стал каким-то другим.

– Вы с Казанским снова вместе?

– С чего ты взял?

– Он опять в офисе.

– И что?

– И я подумал...

Тупикин замолкает на половине фразы, а я смотрю на него с непониманием. Что это за попытка вызвать меня на откровенность или вызнать то, что должно принадлежать только мне?

– И ты подумал бы лучше о том, что у нас скоро период отчётов. Об остальном я подумаю сама.

– Окей.

Опустив взгляд, Тупикин замолкает, оставляя мне ощущение, что я была излишне резка. Пожалуй, помимо отца, именно Паша был тем человеком, который во всём случившемся неизменно находился рядом. И наверное, мне не стоило отвечать ему вот так.

– Паш, мы с Казанским не вместе. Я даже с ним словом не перекинулась, когда увидела в офисе. Останется ли он работать или заехал за забытой пепельницей - не знаю.

«И не знаю, чем закончится наш разговор в принципе», - добавляю мысленно, но Тупикину этого говорить не тороплюсь.

– Ну тогда точно окей, - пожимает плечами Павел, поднимаясь из-за столика.
– Пойдём обратно.

Вернувшись к работе, понимаю, что не могу ни на чём сосредоточиться. Из-за двери в кабинет босса тишина, и я боюсь, что Казанский уже уехал. Вот так, ни слова мне не сказав. Постыдный страх, но не могу с ним бороться. Давно стоило бы понять, что я не вписываюсь в то, что сейчас окружает Алексея. И в его чувства, что он испытывает сейчас, не вписываюсь тоже. Мне просто не нашлось там места. И я старалась быть понимающей и чуткой, но моих болезненных ощущений это не отменяло.

– Ты вернулась, - раздаётся в паре метров от меня голос Казанского, который выглядывает из кабинета.
– Зайди ко мне, пожалуйста, когда сможешь.

Киваю, быстро отвернувшись, чтобы Алексей не понял, что именно испытываю в этот момент. Радость, всё ещё помноженную на опаску услышать что-то, от чего мне станет ещё хуже, хотя, казалось бы, куда больше? И надежду, что наверняка отразилась на моём лице. Глупая надежда, что всё ещё может стать как раньше.

Выдерживаю ровно десять минут прежде чем подняться и отправиться в кабинет. Казанский стоит возле окна, засунув руки в карманы брюк. Кажется, он похудел на пару десятков килограммов. Пока стою на пороге, отмечаю то, что не сразу заметила при встрече. Пиджак висит на нём и выглядит мешковатым, сам Алексей сутулится, и мне чудится, будто вижу груз, который давит на него сверху. А на затылке светлое пятно седины, которого не было до этого дня.

– Вы просили зайти, я здесь, - говорю хрипло, и Казанский оборачивается ко мне.

– Мы снова на «вы»?
– уточняет с кривоватой улыбкой.
– Хорошо. Я это заслужил.

Он указывает мне на кожаный диван, стоящий вдоль одной из стен кабинета, и я присаживаюсь на самый краешек, складывая руки перед собой. От истошно бьющегося в висках сердца, кажется, слышу всё словно бы через толщу воды.

– Я знаю, что ты давала показания, - начинает Алексей, устроившись за рабочим столом.
– Совсем не нужно было говорить неправду.

Вскинув бровь, я перевожу глаза на Алексея, чувствуя, что начинаю закипать. И наверное, это единственно правильное чувство, которое я должна испытывать. Одно дело быть понимающей, когда речь шла о смерти Лины, и совсем другое - остаться ею, когда я в информационном вакууме относительно гибели Кристины.

– Вот как? Видите ли, Алексей Николаевич, мне никто и слова не сказал, что и как я должна говорить. А уж поход в отдел полиции вообще стал для меня сюрпризом.

– Я не это имел ввиду.

Он растирает лицо ладонью и смотрит на меня, и столько всего в его взгляде, что следующие слова застревают в горле.

– Просто нужно было сказать всё, как есть. Мне пришлось импровизировать прямо во время допроса, - усмехается он.

– Мне тоже. И я не скажу, что это было приятным времяпрепровождением.

– Понимаю. И я виноват, признаю. Но я не думал, что тебя тоже вызовут.

– Да? Удивительно. Я, если ты помнишь, Кристине чуть все волосы не повыдергала.

– Помню. Мне нужно было сообразить раньше.

Он замолкает, я молчу тоже. Вроде бы ничего не значащий разговор, но сколько всего он поднял со дна моей души. Такие полярные чувства, что от них не по себе. И кажется - стоит сказать сейчас что-то лишнее, как хрупкое ощущение, что всё может быть иначе, исчезнет и больше никогда не вернётся.

– Но я позвал тебя не для этого. Хотел поблагодарить за всё.

Звучит, по правде говоря, не очень. Такими словами обычно говорят о том, что всё в прошлом, и дальше начнётся что-то новое, но врозь. И хотя вроде бы я уже это услышала, но всё та же глупая уродливая надежда не даёт смириться с мыслью, что всё действительно закончено.