Память крови

— Князь Рязанский всех братьев своих собрал, а я его разбил, — сказал хвастливо Бату-хан, и почудился ему на мгновение укоризненный глаз Сыбудая. — И боги вам не помогли.

— На бога надейся, а сам не плошай, — усмехнулся Верила, — придет время, и все переменится.

— Что ты можешь знать о времени, которое грядет? — спросил Бату-хан. — О нем знают только боги, а они в настоящем покровительствуют мне, Повелителю Вселенной. Иначе б моя голова торчала сейчас на кресте вашего главного храма в Рязани. Я, Бату-хан, овладел сейчас настоящим, а настоящее переходит в будущее. И будущее за монголами, ибо монголы — соль земли, старик!

— Судьба народа не только в настоящем и будущем, она и в прошлом. Что скажут о тебе и твоих людях завтра? Ты говоришь: «соль земли»… Но ведь соль сотворена для человеческой пользы. Какую пользу несешь людям ты, Бату-хан?

— Он угрожает мне? — спросил Бату-хан толмача.

— О Повелитель Вселенной, — сказал толмач. — Старик рассказывает о великом прошлом своего народа.

А Верила все говорил и говорил, проклиная пришельцев, предрекая им страшный конец. Последние слова Верила уже выкрикивал. Он ничего не боялся, был готов к самой лютой смерти и ждал ее, полагая, что подлый татарин не простит ему этих речей. Жалел лишь Верила, что мало кто слышал его. Трусливым монахам такие слова ни к чему, а убедить Бату-хана Верила не помышлял. Выговорился перед смертью — и ладно.

Но старый летописец недооценил Бату-хана. Умен был молодой монгол, да и общение с Сыбудаем не прошло для него даром. Он понимал, что обязан делать одно, а думать при этом может другое. Он выполнит завет деда и ударит копытом своего коня у Великого моря на закатной стороне земли, но никогда не станет принижать противника, хотя и истребит его при нужде до седьмого колена… Бату-хан знает теперь, что презрение к угнетенным не делает тирана сильнее.

— Спроси его, — обратился Бату-хан к толмачу, — спроси его, будет ли он так же самоотверженно служить мне? Повелителю Вселенной нужны умные люди.

— Нет, — сказал Верила, — я служу только богу и своему народу.

Про народ толмач переводить не стал.

— Что ж, — разочарованно произнес Бату-хан, — богу надо служить верно, я уважаю это в тебе, старик.

Он замолчал, опустив голову, додумывая, верно, какую-то трудную мысль.

Все молчали тоже.

Затем Бату-хан решительно направился к иконе.

Когда он отступил, поверх оклада иконы что-то блеснуло.

Толмач слабо ахнул.

Русские подались вперед, замерли, всматриваясь в икону.

На окладе иконы Иоанна Богослова желтела золотая пайцза Повелителя Вселенной, высший охранный знак на всех завоеванных ордою землях.

— Все, — сказал Бату-хан. — Теперь русского бога не тронет никто. Он под охраной Повелителя Вселенной. Молодой монгол усмехнулся. — Может быть, мне зачтется это на вашем страшном суде.

Тут он повернулся к летописцу.

— А ты иди, старик. Бату-хан уважает сильных и смелых людей, даже если они в числе его врагов. Но ты еще и служитель бога… Повелитель Вселенной знает, что и его собственные, и чужие боги призывают простых смертных к смирению и послушанию, они учат повиноваться тем, кто обладает силой и властью, отмечен свыше. Великий в этом смысл, зачем же мне спорить с богами!

Глава четырнадцатая В МЕЩЕРСКОМ ЛЕСУ

Зима в 6745 году от сотворения мира выдалась суровая.

«И на ту осень бысть зима зла велми, тако, иже в нашю память не бывала николи же…»

В мещерском лесу, укрывшем обездоленных рязанцев, было тихо. Дров для обогрева хватало, и потому морозы терпели сносно, хотя и одежда у большинства была худая. Не думали рязанцы о скарбе, когда бежали от смерти да полона.

Добрую помощь оказывали попавшим в беду соседям лесные люди — мещеряки. И мясом, и хлебом разжились у них рязанцы, хотя мука была у лесовиков покупной да обменной. Мещеряки и кое-какой одежкой снабдили. Помогли они рязанцам и первые срубы ставить. Скоро в глухом, неприступном месте, среди незамерзающих мшар, вырос городок, в нем и копили силу, ненависть к врагу русские люди.

Управлял всем сотник Иван, именем князя Олега Красного отдавал он приказы, сам князь еще не поднимался, но раны его затягивались. Лечил Олега Красного сам Верила, в помощниках у Верилы ходил главный мещерский ведун, знатный мастер по части заговоров и травяного врачевания.

Так вдвоем они поднимали переяславского князя, а сотник Иван строил городок, копил припасы, заготовлял дрова, собирал оружие. Он сбивал из крепких мужиков дружины, отдавал в науку умелым воинам бывших пахарей, и воины готовили пахарей к предстоящим сражениям. Бабы обихаживали увечных и больных, стряпали по общим избам на несколько семей. Бессемейных вместе помещали, и воины ели из одного котла во главе с десятскими. Строгий был заведен порядок у Ивана-сотника, и никто не роптал, потому как понимали — суровое время.

Трудно описать радость, какую испытали в лесном городке при появлении Евпатия Коловрата, его небольшого войска и обоза с припасами от щедрот князя Мстислава. Правда, надеялся Иван и князь Олег Красный тоже, что придет на помощь рязанцам вся черниговская дружина. Потом помощи ждать перестали. И стали уже верить слухам, будто сгинул Коловрат бесследно по дороге домой. Но нет, объявился живехонек и всех ратников сохранил.

И радость была от встречи, и было великое горе для Евпатьевых ратников, для тех, кто не нашел близких в лесном городе, узнал лишь о том, как погибли они или пропали без вести.

Предаваться печали время не позволяло. Своих людей, не познавших поражения на Рясском поле и в Рязани, Коловрат выделил в летучие отряды. Они шныряли по татарским тылам, разведывали действия врага. Самых толковых ратников воевода определил в старшие для ополченцев, они приходили с окрестных деревень каждодневно, но воинского дела не знали — обучать надо было.

В один из зимних дней в лесной лагерь вернулись разведчики, их посылал Иван еще до прибытия воеводы Коловрата. Ратник Медвежье Ухо, он стоял во главе отряда, обстоятельно доложил, как втягивается в глубь русских земель татарская орда. Войско у Бату-хана преогромное, идет оно по льду Оки и в стороны расплескивается по долинам малых приокских речушек, по расчищенным от леса полям. Привыкшие к степному раздолью, татары боятся леса, лес они обходят, стороной, в лесу всадники становятся беспомощными. Вот туда и бегут крестьяне из разоренных деревень.

После падения Рязани Бату-хан подал орду свою на левую руку и захватил Пронск. К городу татары прошли берегом реки Прони. А здесь совсем рядом было уже и до вотчины князя Олега Красного — Переяславля, что стоял выше Рязани по течению Оки, в том месте, где впадали в нее небольшие реки Лыбедь да Трубеж. Тут и осел до времени Бату-хан, подтягивая обозы, копя силы. Переяславль Рязанский для сего намерения был пришельцами оставлен в целости, заботились они о крове для себя, потому как в январе одним костром обогреться на Рязанской земле трудно даже привычным к лишениям кочевой жизни монголам.