Память о блокаде. Свидетельства очевидцев и историческое сознание общества: Материалы и исследования

Вследствие «ленинградского дела» — политического процесса, начавшегося в 1949 году, в ходе которого репрессиям было подвергнуто высшее руководство ленинградской партийной и советской организации и многие ленинградские коммунисты, — оказывается «репрессированной» и память о блокаде. Закрывается создававшийся в течение нескольких лет Музей обороны Ленинграда в Соляном городке, новая версия победы под Ленинградом с этого времени озвучена в прессе.

В 1950 году в ленинградских газетах идея самостоятельного снятия осады изнутри блокированного города заменяется мыслью о «комбинированном наступлении изнутри и снаружи» — гениальном полководческом замысле И. В. Сталина. Условием успешности этого первого сталинского удара, нанесенного под Ленинградом и Новгородом, согласно газетным статьям тех лет, стали победы, уже одержанные советскими войсками к январю 1944 года под Сталинградом и на Курской дуге, а в самом начале обороны Ленинграда городу помогла выстоять победа советских войск под Москвой (см.: Быков, Хренов 1950; Торжество 1950; Кугурушев 1950). Та же версия военных успехов 1944 года под Ленинградом представлена в праздничных статьях ленинградских газет в 1951–1953 годах. Огромное место в них также занимает восхваление полководческого гения Сталина и его роли в планировании и проведении наступательных операций, в последующем послевоенном восстановлении Ленинграда (см., например: Товарищ Сталин 1951; Князев 1952; Прохватилов 1950 и др.).

Возрождение памяти: «никто не забыт и ничто не забыто»?

Не сразу после реабилитации в 1954 году руководителей города, репрессированных по «ленинградскому делу», происходит возращение «блокадной памяти» в официальный дискурс. В 1954–1957 годах о блокаде в ленинградских газетах или не говорится ничего, или очень мало. Активное возрождение «блокадной темы» начинается в конце 50-х — начале 60-х годов, когда взрослыми становятся те, кто родился уже после снятия блокады.

В это время среди жителей Ленинграда незнакомыми с блокадой на личном опыте оказываются уже не только приезжие, которых было много в городе и сразу после войны: восстановление города требовало большого количества рабочих рук, и многие люди приехали в Ленинград для участия в строительных и иных работах. К концу же 50-х годов уже выросло новое поколение не видевших войны потомственных ленинградцев. Можно предположить, что в это время формируется самосознание «блокадников» как группы, объединенной общим прошлым, и, следовательно, у этой группы появляется желание сохранить и передать свою память потомкам. Желание оказывается подхваченным «сверху» или же инициатива «сверху» активизирует это желание? Безусловно, обе тенденции дополняют друг друга — иначе попытка воскресить память о блокаде в публичном дискурсе оказалась бы неудачной. С одной стороны, память о прошлом — это то, что объединяет старшее поколение ленинградцев, и старшее поколение хочет передать эту память потомкам, чтобы связь поколений не была разорвана. С другой стороны, память о блокаде оказывается в это время востребованной властью. В этом смысле показательна история появления первой официальной организации ленинградских блокадников, общества «Юные защитники Ленинграда». Так рассказывает об этом один из членов Правления этого общества Владимир Алексеевич Смирнов: «Из достаточно крупных организаций, мы одна из старейших, то есть мы с 68-го года официально, а вообще мы несколько раньше родились, а родились мы по инициативе обкома комсомола. Сейчас есть депутат Селиванов в Законодательном собрании, Валерий Николаевич, может, не он один, но я помню его, может быть, это и его инициатива, может быть, я не знаю, он тогда работал в обкоме комсомола, и было принято такое решение, организовать операцию „Поиск“. Она заключалась в том, что в нашей ленинградской газете „Ленинские искры“, „Пионерская правда“ это была центральная газета, а „Ленинские искры“ это была ленинградская газета, было объявление, обращение было к пионерам и школьникам, которые читают эту газету, так скажем, образно — найти своих родителей. То есть знают ли они, кто их родители были в блокаду и так далее. И меня сын нашел (смеется)» (Архив Центра устной истории ЕУ СПб. Интервью № 0101018).

Тема связи поколений или необходимости сохранения и передачи памяти о войне и блокаде отчетливо прочитывается в юбилейных номерах ленинградских газет в 1960-е годы. В номере «Ленинградской правды» от 18 января 1963 года эту тему ярко озвучили два знаменитых ленинградских поэта — Николай Тихонов: «Молодое поколение» должно помнить, какими «потоками крови, какими героическими усилиями» досталась победа над врагом (Тихонов 1963) — и Михаил Дудин, предложивший поставить памятник героям обороны Ленинграда на средства, собранные горожанами. «Мы высечем на камне самые сердечные слова признательности… Пусть эти слова для всех времен будут как клятва и вселяют в души потомков мужество и великое чувство нерасторжимой связи героических поколений, идущих в светлое завтра» (цит. по: Клюевская, Курбатов 1963). В юбилейном, 1964-м году, когда исполняется 20 лет со дня снятия блокады, «Ленинградская правда» снова и снова возвращается к теме связи поколений. 18 января газета пишет: «Выросло новое поколение, родившееся после войны. Те, кому сегодня за двадцать, не видели ее ужасов, но они должны знать, ценой каких огромных жертв завоевано их сегодняшнее счастье… Знать, чтобы еще больше ценить и любить нашу советскую Родину, прекрасный город, в котором они живут». Редакция газеты солидаризируется с этими словами героя труда А. Н. Мясникова, предлагая приложить все силы для сохранения памяти о героическом прошлом: «Надо собрать все до крупицы». 26 января та же «Ленинградская правда» публикует обращение героев обороны Ленинграда к «тем, кому сегодня двадцать», напоминая о том, что жертвами блокады стали 700 тысяч человек: «Светлая память о них — это тоже ваше наследие…. Не растратьте свою жизнь на пустяки. Храните и приумножайте духовное наследие, завещанное вам старшими поколениями».

В 1965 году газета снова адресует свой призыв молодому поколению ленинградцев: тема связи поколений уже прочно вошла в блокадный дискурс. «Что такое двадцать один год? — рассуждает автор статьи. — Много или мало это для истории?» И отвечает: «Сегодня в твои вузы, на твои заводы, Ленинград, приходят ленинградцы, взрослые люди, ни одного дня не прожившие в осажденном городе, но унаследовавшие героические традиции старших поколений» (Черта 1965).

Можно предположить, что все говорящееся в это время в публичном дискурсе о блокаде в большей степени обращено именно к молодому поколению, к молодежи как к «целевой аудитории». Власть гораздо меньше интересовали те, кто мог бы быть «идеальными читателями» или «идеальными зрителями» образа блокады, вынесенного в газеты и документальное кино. То есть те ленинградцы, которые могли бы с возможно большей точностью узнавать в прочитанном или увиденном то, что когда-то им пришлось пережить. «Целевая аудитория» газетных публикаций меняется по сравнению с первыми послевоенными годами. Изменившаяся аудитория приводит и к изменению описательной стратегии. Прежний официальный дискурс, апеллировавший к военным подвигам ленинградцев с целью призыва продолжить их в мирное время, не стремился к подробному описанию того, что недавно пережили жители города. Теперь такое описание стало актуальным. Вторая часть лозунга, выдвинутого в это время — «Никто не забыт, и ничто не забыто», — призывала именно усилить внимание к деталям и подробностям, о которых молодое поколение могло не знать.

И снова вопрос о том, как помнить блокаду, был тесно связан с ответом на вопрос, первичный для идеологии: для чего нужна эта память? Для чего нужна связь между довоенным и послевоенным поколением, какие задачи они будут решать вместе? Первый ответ казался очевидным: все поколения советских граждан вместе строят светлое социалистическое будущее. Этот ответ вполне соответствует тем прямым интенциям, которые звучали в официальном дискурсе первых послевоенных лет: героическое прошлое должно вдохновлять на героические подвиги в настоящем.

Однако конец 50-х — начало 60-х — время, когда политическая ситуация в мире сильно изменилась; холодная война уже давно набрала обороты. В условиях угрозы новой войны, которую в то время начинает сопровождать развернувшаяся в Советском Союзе кампания «борьбы за мир», появилась дополнительная мотивация вспоминать о военном прошлом: необходимо помнить войну, чтобы не допустить ее повторения. И в этом случае вместе с героической составляющей «блокадной памяти», зовущей на подвиги социалистического строительства, появилась и другая, трагическая — становится возможным изображение войны как великой трагедии. Ситуация угрозы новой войны в условиях провозглашенной необходимости борьбы за мир позволяла сказать о войне как о большой трагедии, в том числе и трагедии мирного населения. Трагические воспоминания, хранившиеся в памяти свидетелей блокады, но практически не имевшие ранее выхода в официальном дискурсе, получают возможность прозвучать громко и открыто.

«Отмечая сегодня славную годовщину, люди думают прежде всего о мире, вкладывая в это слово все свои думы и надежды», — пишет «Ленинградская правда» (Подвига славная годовщина 1960). Говоря о блокаде, ленинградские газеты напоминают о том, что немецкие генералы, виновные в военных преступлениях, живут сейчас в ФРГ, получают пенсии или даже состоят на действующей службе и «тянут руку к пусковой кнопке ракетно-ядерной войны. Нельзя забывать, что это рука убийц» (Яблочкин 1966). Эпоха советской «борьбы за мир» продолжается и в 1980-е годы: о том же по-прежнему говорит передовая статья «Ленинградской правды» в 1984 году: «Новые поколения ленинградцев выросли после войны. Изначально, от рождения, они получили многие блага, которые в суровой борьбе с врагом отстояли их деды и отцы», и именно поэтому они «должны знать, какой ценой оплачено то, что мы имеем сегодня, знать, что несет людям война и какое это великое счастье — мир, которой с такой последовательной настойчивостью отстаивает на международной арене наша партия, советское государство». По мнению газеты, «один из уроков войны — это „напоминание заокеанским стратегам, бряцающим оружием“, что „советские люди умеют за себя постоять“».

Появляющаяся с конца 1950-х годов в ленинградских газетах трагическая составляющая не разрывает прежний, героический блокадный дискурс, а лишь дополняет его. И все-таки это дискурс, в котором не только живут и сражаются, но и умирают, в котором есть не только герои, но и герои-жертвы войны и блокады.

Как уже говорилось выше, впервые после «Ленинградского дела» городская пресса по-настоящему возвращается к событиям блокады в 1958-м — в год пятнадцатилетия ее прорыва. С одной стороны, блокада предстает и в привычном, героическом облике: юбилейный номер открывается статьей, рассказывающей о ходе победного наступления (Привалов 1958). В то же время впервые читателям газеты предстала и другая блокада, увиденная глазами жителя осажденного города. 18 января 1958 года «Ленинградская правда» публикует большую подборку материалов блокадного радиожурналиста Лазаря Маграчева. Картины жизни блокированного города Лазарь Маграчев рисует, описывая сохранившиеся фонозаписи сделанных им в блокадные дни репортажей. Так рассказывает он о блокированном городе конца декабря 1941 года: «Это самый тяжелый месяц. Невыносимая стужа. Очень голодно. Совсем темно. Дома почернели от дыма пожаров. Окна без стекол, заткнуты тряпьем, забиты фанерой. Раннее утро, а всюду уже видны силуэты очередей, ослабевшие женщины у магазинов» (Маграчев 1958). Автор рассказывает о состоявшейся в тот самый тяжелейший месяц встрече с жителями одной из ленинградских квартир, где один из жильцов, водопроводчик, наладил работу водопровода в доме: «Только ленинградцы, пережившие блокадные зимы, могут понять, что такое был в то время действующий водопровод. Воду брали в Неве, с бидонами, с чайниками спускались к прорубям» (Там же). В статье Лазаря Маграчева трагедия и героизм блокированного города неразрывно связаны: «Вторая блокадная зима. Опять город занесен снегом. Сугробы достигают вторых этажей. Редкие пешеходы медленно плетутся по темным узким улицам. Обледенелый, застывший, пустынный город… Но город живет, трудится и воюет» (Там же).

В документальном кино возвращение к блокадной памяти происходит немного раньше. Большой документальный фильм о Ленинграде «Город на Неве» [204] был снят в 1957 году к 250-летнему юбилею город. Туда вошли кадры, посвященные блокаде. В фильме также можно увидеть людей, набирающих воду из невской проруби, и кадры, где взвешивают блокадный хлеб. Текст, сопровождающий эти кадры, рассказывает: «Улицы, кажется, оцепенели, и с таким трудом достается капля студеной невской воды. И предельно скуден хлебный паек — 125 граммов. Но жил и боролся город-фронт, жил и боролся во имя победы!»

204

Фильм снят на Ленинградской студии кинохроники, режиссеры фильма — В. Василенко и В. Соловцов.

«Официальное признание» масштабов трагедии в ленинградских газетах приходит еще позже, когда становится возможным не только соединение героизма и трагедии, но говорить о масштабе голода и о том, что судьбой огромного количества горожан стала голодная смерть. В 1962 году «Ленинградская правда» обращается к блокадным дневникам ленинградцев. В газете приводится цитата из дневника рабочего Кировского завода Н. Балясникова, «умиравшего от голода»: «Не возьмут нас немцы, не сломят ни голодом, ни холодом, ни обстрелами» (Пароль 1962). Статья 3. Федоровой написана на основе дневника секретаря партбюро ремонтного цеха Кировского завода Ивана Яковлевича Сорокина. Дневник писался «в те дни, точно солдаты в бою, люди погибали от вражеских снарядов, от бомб, от голода на своих постах — у станков», когда «каждый день осажденного города был подвигом, но он приносил и новые жертвы». В статье называются перечисленные в дневнике имена погибших рабочих-кировцев, приводятся численные потери за первый год блокады на территории завода: убиты в результате бомбежек и артобстрелов 108 человек, тяжело ранены 203, средне и легко ранены 412, умерли от голода 837. Процитированные в статье страницы дневника свидетельствуют о состоянии ленинградцев. Автор дневника описывает, как по заданию партийной организации обследовал больных членов партии и обратно «еле-еле доплелся до завода» (Федорова 1962). Из записей того же дневника складываются картины жизни блокированного города: «Всюду у колонок очереди за водой. Несут в ведрах, кувшинах, бидонах, везут в бочках, кадках, тазах. Водопровод не работает. Нет топлива. Нет энергии. Много домов горит. Люди ходят медленно, многие с палочками» (Там же).