Память, Скорбь и Тёрн

— Вы уже подарили мне один. — Он полез за пазуху и вытащил клочок голубой ткани. — Вы помните? Когда я собирался уходить на север с Бинабиком и остальными.

Некоторое время Мириамель молча смотрела на него.

— Ты сохранил это? — тихо спросила она.

— Конечно. Я его практически не снимал. Разумеется, я сохранил его.

Ее глаза расширились, потом она отвернулась и резко поднялась с каменной скамейки.

— Я должна идти, Саймон, — странным голосом сказала принцесса. Она избегала его взгляда. — Извини, пожалуйста. — Подхватив юбки, Мириамель побежала по белым и черным плитам Сада Огней.

— Будь я проклят! — выругался Саймон. Все шло так хорошо. Что же он сделал? Когда наконец он научится понимать женщин?

Бинабик, как человек, ближайший к полноправному носителю свитка, принял клятвы у Тиамака и отца Стренгьярда. После того как они присягнули, тролль, в свою очередь, принес клятву им. Джулой с легкой усмешкой наблюдала, как произносились торжественные слова. Она никогда особенно не понимала формальностей Ордена, и это стало одной из причин, по которым она никогда не была носителем свитка, несмотря на все уважение, которым пользовалась среди членов Ордена. Были и другие причины, но Джулой никому не говорила о них, а ее старых товарищей, которые могли бы что-то объяснить, уже не было в живых.

Тиамак разрывался от радости и разочарования. Он долго мечтал об этом дне, но всегда представлял себе, что получит свиток и перо от Моргенса, а Ярнауга и Укекук, улыбаясь, поприветствуют его. Теперь же он чувствовал себя до некоторой степени незаконным преемником тех великих душ.

Желудок вранна забурчал. Джулой сверкнула на него желтыми глазами, и Тиамак смущенно улыбнулся. В возбуждении последних утренних приготовлений он забыл поесть. Теперь его охватило замешательство. Вот! Это Те, Кто Наблюдают и Творят, напоминают ему, как он незначителен. Наступает новая эпоха — собравшимся здесь придется очень много работать, чтобы стать хотя бы вполовину такими, какими были их предшественники. Это научит Тиамака, дикаря из Деревенской Рощи, не быть настолько опрометчивым.

В животе снова забурчало. На сей раз Тиамак избежал взгляда Джулой и подтянул колени поближе к туловищу, сжавшись на застланном циновками полу палатки Стренгьярда, как рыночный торговец горшками в холодный день.

— Бинабик просил меня говорить, — сказала Джулой, когда с клятвами было покончено. Она была оживлена, как жена старейшины, которая объясняет новобрачной, как варить еду и нянчить младенцев. — Поскольку я единственная, кто знал всех остальных носителей свитка, я согласилась.

Ее свирепый взгляд не давал Тиамаку чувствовать себя особенно уютно. До своего прибытия на Сесуадру он только переписывался с лесной женщиной и понятия не имел о силе ее присутствия. Теперь он лихорадочно вспоминал письма, которые посылал ей, надеясь, что все они были подобающе вежливыми. Джулой совершенно определенно была не тем человеком, которого ему хотелось бы рассердить.

— Вы стали носителями свитка, может быть, в самое трудное время, какое видел мир, время более скверное, чем эпоха Фингила — эпоха завоеваний, грабежей и разрушения знаний. Все вы знаете достаточно, чтобы понимать: происходящее сейчас — это нечто гораздо большее, чем простая война между двумя претендентами на престол. Элиас Эркинландский каким-то образом заручился поддержкой Инелуки, Короля Бурь, чьи руки дотянулись наконец до людей с Водопадов норнов, чего Эльстан, Король Рыбак, боялся века назад. Мы должны как-то предотвратить зло, превратив войну между братьями в битву с абсолютной тьмой. И первой частью этой задачи, видимо, является загадка мечей.

Обсуждение стихотворения Ниссеса о мечах зашло далеко за полдень. К тому времени когда Бинабик подумал, что всем им надо чего-нибудь поесть, драгоценный манускрипт Моргенса был разбросан по всей палатке. Каждую страницу внимательно изучали и горячо обсуждали до тех пор, пока пропитанный спорами воздух не начинал звенеть.

Теперь Тиамак понимал, что в послании Моргенса имелось в виду стихотворение о трех мечах. Вранн думал и раньше, что никто не может знать о его тайном сокровище, — теперь было очевидно, что никто и не знает. Но если бы до сих пор у него не развилось здоровое уважение ученого к странным совпадениям, сегодняшняя дискуссия заставила бы его серьезно подумать об этом. Когда хлеб и вино обошли всех, а самые острые разногласия были несколько смягчены набитыми ртами и приятным теплом, Тиамак наконец заговорил:

— Я и сам нашел кое-что, как я надеюсь, способное вас заинтересовать. — Он бережно поставил свою чашу и достал из сумки завернутый в листья пергамент. — Я купил это на рынке в Кванитупуле и собирался отвезти в Наббан Динивану, посмотреть, что он скажет. — Он с величайшей осторожностью развернул свиток, а трое его товарищей придвинулись поближе, чтобы посмотреть, что там. Тиамак чувствовал те же волнение и гордость, которые, наверное, чувствует отец, впервые представляющий ребенка старейшинам для утверждения имени.

Стренгьярд глубоко вздохнул:

— Благословенная Элисия, это настоящее?

Тиамак покачал головой:

— Если нет, то это великолепная копия. Когда я учился в Пирруине, я видел множество рукописей времен Ниссеса. Это руны Риммергарда, как их написали бы в те годы. Вы только посмотрите на обратные спирали. — Он протянул слегка дрожащий палец к пергаменту.

Бинабик прищурился.

— …«Из Сада Нуанни…» — прочитал он.

— Я думаю, что имеются в виду южные острова, — сказал Тиамак. — Нуанни…

— …был древним наббанским богом морей. — Стренгьярд был так возбужден, что позволил себе перебить вранна, — поразительная вольность для застенчивого священника. — Конечно, Сад Нуанни — это острова! Но что может значить остальное?

Когда остальные склонились над пергаментом, уже начиная спор, Тиамак ощутил прилив гордости. Его ребенок встретил одобрение старейшин.

— Этого недостаточно, чтобы удержать наши позиции. — Герцог Изгримнур сидел лицом к Джошуа на табурете в темной палатке принца. — Ты выиграл важное сражение, но это почти ничего не значит для Элиаса. Еще несколько месяцев, и никто не вспомнит о твоей победе.

Джошуа нахмурился:

— Я понимаю. Потому я и собираюсь созвать рэнд.

Изгримнур покачал головой:

— Этого недостаточно, прости мою грубость.

Принц слабо улыбнулся:

— Так и надо, Изгримнур.

— Тогда дай мне сказать то, что нужно. Необходимы новые победы, и как можно скорее. Если мы не сумеем оттеснить Элиаса, не будет иметь никакого значения, сработает эта ерунда с тремя мечами или нет.

— Ты действительно думаешь, что это ерунда?

— После всего, что я видел в прошлом году? Нет, теперь я ничего не могу называть ерундой — в эти времена, — но мы забываем о сути. Пока мы сидим тут, как кошка на дереве, не будет никакой возможности достать Сверкающий Гвоздь. — Герцог фыркнул. — Молот Дрора! Я все еще не привык думать, что старый меч Джона на самом деле Миннеяр. Ты легко мог бы сшибить мою голову гусиным пером, когда сообщил мне это.

— Похоже, что всем нам придется привыкнуть к постоянным сюрпризам, — сухо сказал Джошуа. — Но что ты предлагаешь?

— Наббан. — Изгримнур не задумывался ни на секунду. — Я знаю, мне следовало бы убедить тебя мчаться в Элвритсхолл, чтобы попробовать освободить моих людей. Но ты прав, что не хочешь делать этого. Если то, что я слышал, соответствует действительности, половина дееспособных мужчин в Риммергарде загнана в армию Скали: а это означает, что необходимо долгое изнурительное сражение, чтобы разбить его. Тан Кальдскрика — твердый человек и хитрый боец. Я ненавижу его подлое предательство, но никогда не назову его легким противником.