Память, Скорбь и Тёрн
Шрифт:
Саймон зашипел от боли, когда державший его танцор вытянул его руки за спиной, чтобы привязать к дереву. Как только огненные танцоры закончили и отошли, он начал боком придвигаться к Мириамели, пока их плечи не соприкоснулись — отчасти потому, что был испуган и стосковался по ее теплу, отчасти потому, что так им легче было переговариваться.
— Кто эти трое? — тихо спросил он.
Мириамель покачала головой.
Ближайшая из одетых в темное фигур медленно повернулась к Мифавару.
— Эти для Господина?
Голос был холодным и твердым, как лезвие ножа, и Саймон почувствовал, что его ноги
— Да. — Мифавару усердно закивал лысой головой. — Этот рыжеголовый снился мне несколько лун назад. Я знаю, что сон был послан мне Господином. Он хочет этого.
Черное существо мгновение смотрело на Саймона.
— Возможно, — медленно сказало оно. — Но доставил ли ты другого на случай, если этот действительно нужен Господину? Доставил ли ты кровь для связи?
— О да, конечно. — В присутствии этих странных существ жестокий предводитель огненных танцоров лебезил и заискивал, как старый придворный. — Двоих, пытавшихся нарушить Великое Обещание Господину. — Он повернулся и повелительно махнул группе танцоров, все еще нерешительно переминавшихся на краю вершины.
Там поднялась какая-то возня, послышался крик, и вперед вытолкнули двоих, один из которых потерял в борьбе свой капюшон.
— Да проклянет тебя Бог, Мифавару, — всхлипывая, крикнул Ролстен. — Ты обещал, что мы будем прощены, если приведем к тебе этих двоих!
— Вы и прощены, — весело ответил Мифавару. — Я простил вам вашу глупость. Но вы все равно не можете избежать наказания. Никто не может уйти от Господина.
Ролстен в изнеможении рухнул на колени, окружавшие его люди безуспешно пытались поднять мужчину на ноги. Гуллейн, вероятно, потеряла сознание; она, словно тряпка, повисла в руках танцоров.
Сердце Саймона, казалось, застряло у него в горле, несколько мгновений он не мог вдохнуть. Они бессильны, и на этот раз не от кого ждать помощи. Они умрут здесь, на этой исхлестанной ветром горе — или, как сказал Мифавару, их заберет Король Бурь. Страшнее этого уже ничего не может быть. Он посмотрел на Мириамель.
Казалось, принцесса почти спит, веки ее были опущены, губы шевелились. Она молится?
— Мириамель! Это норны! Слуги Короля Бурь! — Она не обращала на него внимания, поглощенная собственными мыслями. — Черт возьми, Мириамель, приди в себя! Мы должны думать — мы должны освободиться!
— Заткнись, Саймон, — прошипела она.
Саймон даже рот приоткрыл.
— Что?
— Я пытаюсь кое-что достать. — Мириамель прижималась к дереву, ее плечи поднимались и опускались. — Это на дне кармана моего плаща.
— Что это? — Саймон нащупал ее пальцы под плотной тканью. — Нож?
— Нет, они забрали мой нож. Это твое зеркало — то, что тебе дал Джирики. Оно у меня с тех пор, как я стригла тебе волосы. — Она почувствовала, что из кармана появилась деревянная рамка. — Ты можешь взять его?
— А что толку? — Он схватил зеркало, изо всех сил сжимая пальцы. — Не отпускай, пока я не возьму как следует. Вот. — Теперь он крепко держал зеркало связанными руками.
— Ты можешь позвать Джирики, — торжественно сказала она. — Ты говорил, что можешь использовать его
при крайней необходимости.Мгновенная радость Саймона уже угасла.
— Но оно не подействует! Кроме того, Джирики не может возникнуть прямо здесь. Это не такая магия.
Мириамель помолчала. Когда она заговорила, ее голос дрожал:
— Ты же говорил, что оно привело Адиту, когда ты заблудился в лесу!
— Да, но она искала меня целый день. А у нас нет и часа, Мири.
— Все-таки попробуй, — сказала она упрямо. — Это нам не повредит. Может быть, Джирики где-то поблизости. Вреда в этом точно нет.
— Но я же не вижу зеркало! — слабо протестовал Саймон. — Как я могу заставить его работать, если не в состоянии даже на него посмотреть?
— Попробуй!
Саймон проглотил очередное возражение. Он сделал глубокий вдох и заставил себя думать о собственном лице, каким он в последний раз видел его в зеркале. Внезапно он понял, что не может вспомнить деталей — какого, например, цвета его глаза? А шрам на его щеке, горящий след драконьей крови, — какой он длины? И где он, ниже основания носа?
На мгновение, когда он вспомнил о жгучей боли от черной крови Игьярика, ему показалось, что зеркало немного потеплело. Через секунду оно опять стало холодным и бесчувственным. Он попытался вернуть ощущение тепла, но безуспешно. Сделав еще несколько бесплодных попыток, он устало покачал головой:
— Это бесполезно. Я не могу.
— Ты плохо старался, — отрезала Мириамель.
Саймон поднял глаза. Огненным танцорам было не до пленников, все их внимание было поглощено происходящим у костра. Предателей Ролстена и Гуллейн втащили на огромный камень и заставили лечь на спину. Четверо стражников стояли вокруг, держа их за руки и за ноги, так что головы несчастных свешивались вниз.
— Узирис Эйдон! — выругался Саймон. — Ты только посмотри на это.
— Не смотри, — быстро сказала Мириамель. — Лучше займись зеркалом.
— Я уже сказал тебе, что не могу. Да это и не принесло бы никакой пользы. — Он немного помолчал, глядя на скривившийся рот Ролстена, выкрикивавшего какие-то бессвязные слова. Норны стояли перед камнем и смотрели с безмятежным интересом, словно изучали редкую птичку, сидящую на ветке.
— Кровавое древо! — снова выругался Саймон и бросил зеркало на землю.
— Саймон! — в ужасе сказала Мириамель. — Ты сошел с ума? Подними его!
Вместо этого Саймон изо всей силы ударил каблуком по зеркалу. Оно было очень прочным, но юноша подцепил его носком сапога, прислонил к дереву и снова с силой наступил. Рамка не поддалась, но хрустальная поверхность с легким звоном разбилась; на мгновение Саймон почувствовал слабый запах фиалки. Он ударил снова, разбрасывая во все стороны прозрачные осколки.
— Ты сошел с ума! — Принцесса была в отчаянии.
Саймон закрыл глаза. Прости меня, Джирики, думал он. Но Моргенс говорил мне, что подарок, который нельзя выбросить, на самом деле не подарок, а западня. Он присел так низко, как мог, но веревки не давали ему дотянуться до сверкающих осколков.
— Ты можешь достать их? — спросил он принцессу.
Мгновение она удивленно смотрела на него. Потом наклонилась, но ей тоже ничего не удалось сделать.