Паника-upgrade. Кровь древних

– Это будут его проблемы. – Лора уронила на подлокотник палочку пепла.

Ей было совершенно наплевать, какими глазами смотрит на нее прислуга. В этом проявлялись остатки ее аристократизма.

Тенгизу это нравилось, хотя он никогда не сказал бы об этом вслух.

Откупорив бутылку пива, он бросил ее девушке.

– Жалеешь, что взял меня с собой? – спросила Лора.

Ход ее мыслей был загадкой для Тенгиза.

– Как можно? – усмехнулся он, наливая себе шабли. – Ты ведь спасаешь меня от СПИДа. Иди-ка сюда!

Лора погасила сигарету, поднесла к губам горлышко бутылки…

Зовя ее, Тенгиз каждый раз заключал сам с собой пари: придет или нет?

Пришла. Выскользнула из кресла, опустилась на ковер рядом с Тенгизом, положила голову ему на колено, взглянула снизу.

Ее синие глаза казались черными в слабом свете бра.

– Скажи мне, Саянов, ты способен на настоящую романтическую любовь?

– Конечно, – улыбнулся Тенгиз.

– Докажи!

– Балладу или романс?

– Балладу!

Тенгиз улыбнулся. Это была их собственная игра. С тех пор, как он узнал, что по-настоящему возбуждает его подругу.

Во поле растет чертополох.Был бы музыкантом, да оглох.Был бы богомазом да ослеп.…А герой въезжает на осле.А герой (глаза его горят)На осле въезжает в стольный град.Он чудное имя взял – Гийом,И рубаха пестрая на нем…

– произнес он торжественно. Да, Тенгизу было известно, чем ее пронять. Его голос – вот что было для малышки лучшим афродизиаком.

Слегка изменив тембр голоса, Тенгиз продолжал:

Раньше он был жилист и горбат.Раньше у него был дом и сад,Земляки и, кажется, жена.А теперь вот – дудочка одна…

И снова, обычным голосом:

Во поле растет трава овсюг.Угадай-ка: в помощь, а не друг.Угадай-ка: родич, а не брат.На героя праздничный наряд.Он, герой, для всякого хорош.На героя, правда, непохож.А осел трусит, не торопясь,Пух летучий втаптывая в грязь.

И опять – более высоким:

Во поле растет дурман-трава.Ты уж, верно, начал забывать,Как она смеялась… Как легкаНа ладони тонкая рука…

Пальцы девушки сжали его руку. Лора Кострова была настоящей женщиной. Если знать ее маленькие слабости. Тенгиз знал. И сейчас его голос заставил ее дрожать:

Во поле растет полынь-трава.– Что же, братец, в пепле голова?Помер кто из близких?– Ближе нет.Я усоп. Восплачьте обо мне!Но герой смеется и – цок-цокНа осле. А рядом озерцо.Вдоль погоста едет, не спеша.У него улыбка хороша.

Там, где влажные волосы Лоры касались обивки, на коричневом плюше кресла оставались темные пятна. Тенгиз поднял девушку и, усадив к себе на колени, поцеловал твердую ложбинку между грудей.

Во поле растет… Ан не растет!Только пыль колючая метет.Только темный холмик впереди.Вот лежит… И дырочка в груди.А осел трусит по мостовой.Он, герой, веселый и живой.У него ни денег, ни родни,Но зато сам Бог его хранит.

– Представь, – сказал он, – это написал мой прадед. Пятьдесят лет назад.

– Саянов… – шепнула Лора.

– Что?

– Возьми меня скорее…

Из открытой двери на веранду в номер текла жаркая африканская ночь. Холодный воздух из кондиционера струился понизу, поэтому здесь, на ковре, было прохладно.

– Ты кое-что забыл… – сказала Лора.

– В смысле – предохраняться?

– Вывесить табличку «Не беспокоить». Если сейчас войдет какой-нибудь чернокожий…

– Как войдет – так и выйдет, – слегка охрипшим голосом произнес Тенгиз. – Это «Хайатт», а не общежитие на Малой Бронной.

В общежитие на Малую Бронную они поехали после ночного клуба. Прошлым летом. В большой студенческой компании. С этого все и началось…

– Разве тебе там было плохо? – спросила Лора. И мурлыкнула, когда он провел рукой по ее спине.

– Здесь – лучше.

– Да, – согласилась она. – Здесь лучше. Там было слишком жарко. А здесь – кондишн… Хорошо быть богатым!

– Да ладно, – сказал Тенгиз. – Разве это богатство? Так, пара тысяч долларов.

– А я вот люблю деньги, – сказала Лора. – Это, наверное, наследственное. Знаешь, кто у меня прадедушка по материнской линии?

– Купец? – предположил Тенгиз.

– Не-а. Раввин.

– Не вижу связи, – заметил Тенгиз.

– Ну как… Он же – еврей. Очень уважаемый, между прочим. Сейчас в Израиле живет.

– В гости хочешь заехать?

– Да нет. Я его почти не знаю. Да он и старенький совсем. Ему почти девяносто. Он уж и делать ничего не может – только молится.

– Занятно, – произнес Тенгиз.

– Ну не знаю! Лично я ничего занятного в старости не вижу.

– Да я не о том, – сказал Тенгиз. – У меня прадеду тоже почти девяносто. И тоже священник. Иеромонах.

– Ты ж говорил, что он – какой-то там страшно секретный полковник? – возразила Лора.

– Это не тот, другой был полковником. Это мамин дед. Он меня крестил, кстати. Я когда маленьким был, мама меня часто к нему возила.

– А теперь?

– А теперь я у него редко бываю. Отец не одобряет. Говорит: не хватало еще, чтобы его единственный сын монахом заделался.

– Слушай, а если он – монах, то как он может быть твоим прадедом? – спросила Лора.

– Так он же не с детства монах. Он сначала обычным человеком был. Всю войну прошел… Женился. А потом вот уверовал – и ушел из мира.

– А как же семья?

– А что – семья? Дети у него уже взрослые были. Ну бабушка огорчилась, конечно…

– Э-эх! – Лора с удовольствием потянулась. – В старости, наверное, хорошо в монахи уйти. Когда уже не хочется ничего… такого.

– Это ты о чем? – иронически изогнув бровь, поинтересовался Тенгиз.