Паника в ложе "В"

Будучи не в силах оставаться на месте, Нокс встал и шагнул в проход. Сходить за кулисы? А почему бы и нет?

«Можете даже отправиться за кулисы, — сказал ему Бэрри Планкетт. — Только…» И он добавил предупреждение, которое следовало запомнить.

В антракте зал был полностью освещен. Оркестр репетировал очередной эпизод — смычки скрипок бегали, словно паучьи лапы. Нокс пробрался по ряду к боковому проходу и направился к железной двери слева от арки авансцены. Он помахал Джуди, которая махнула ему в ответ. Спустя две секунды железная дверь закрылась за ним.

В полной темноте Нокс поднялся по бетонным ступенькам на уровень сцены и оказался в высоком помещении среди призрачных очертаний задников.

Голоса словно доносились ниоткуда. Запах краски и пудры стал более интенсивным — воздух казался наполненным пылинками. Актеры в костюмах сновали туда-сюда, поодиночке или группами, в атмосфере, насыщенной нервным напряжением.

Нокс выглянул из-за кулис. Разобрав келью брата Лоренцо, рабочие устанавливали декорации площади для первой сцены третьего акта, действуя проворно и решительно. В глубине Нокс заметил судью Каннингема, но не стал к нему подходить.

От кулис тянулся большой коридор с бетонным полом и дверьми по обеим сторонам. Стараясь не споткнуться, Нокс двинулся по коридору. Он увидел Ромео, что-то бормотавшего возле огнетушителя, затем леди Капулетти и высокую прическу Кормилицы. В конце коридора оказалась лестница, ведущая наверх. Двери, очевидно, вели в артистические уборные, которые находились и на втором этаже. Нокс не зашел ни в одну из них, хотя в данный момент ими вроде никто не пользовался. Но по пути назад обратил внимание на дверь с надписью «Принадлежности для уборки».

Нокс рассеянно открыл дверь и тотчас же закрыл ее. Возможно, уборщицы и впрямь хранили здесь швабры и ведра, но сейчас помещение использовалось иным образом.

У задней стены, лицом к Ноксу, стояла Джульетта в ее девственно-белом платье и серебряной сетке для волос. Она не заметила его. Наступив одной ногой на пылесос, девушка обнимала за шею молодого человека в золотисто-зеленом наряде, который страстно целовал ее.

Смущенный Нокс поспешил прочь. Он уже почти добрался до ступенек, ведущих вниз к железной двери, когда увидел Бэрри Планкетта, делающего выпады рапирой, направленные на воображаемого противника. Нокс хотел пройти мимо, но Планкетт остановил его:

— Слушайте, старина, что вас беспокоит? Почему вы всех нас игнорируете?

— Вы же сами сказали…

— Я сказал, чтобы вы никого не нервировали. Но я не говорил, чтобы вы не обращали внимания на меня. Ну, как вам зрелище?

— Примите мои поздравления!

— С чем? — осведомился ирландец. — Все еще чертовски сыро, старина. Я поклялся, что мы проведем репетицию без сучка без задоринки, и мы это сделаем. Но Ромео следует подтянуться в третьем акте, иначе… — Он снова рассек шпагой воздух.

— Ромео? Вы шутите! Мне казалось…

— О, не принимайте меня слишком всерьез! Разумеется, Тони совсем не так плох. К тому же эта роль была не по зубам даже самому Оливье.

— А как вам Джульетта? Ее игру вы тоже считаете «сырой»?

— К Джульетте у меня нет особых претензий. Я питаю слабость к малютке Уинфилд. Правда, ей следовало бы воздержаться от… — Планкетт не договорил. — В ваших глазах я читаю еще один вопрос, ученый магистр. Выкладывайте.

— Во время первых двух актов, — начал Нокс, — я чиркал спичками, заглядывал в программку и проверял, кто кого играет. Но одного парня я так и не смог определить, хотя видел его на сцене. На нем зеленый с золотом костюм.

— Это Харри Диливен — он играет графа Париса. У бедняги нет никаких шансов. Капулетти хочет, чтобы он женился на Джульетте, но она его на дух не переносит. Все, что ему удается, — это появиться у гробницы и наткнуться на шпагу Ромео после первого же выпада. — Планкетт прищурился. — У вас есть особая причина для этого вопроса?

— Абсолютно никакой! Как сказал бы лейтенант Спинелли, просто любопытство. Кстати, вам известно, что этот детектив-лейтенант присутствует в театре?

— Ну и что? Мы знали, что он придет, — по крайней мере я.

Музыка, приглушенная занавесом, подходила к зловещему финалу. Глаза Бэрри Планкетта прищурились еще сильнее.

— Слушайте, старина, вы уверены, что у вас нет ничего на уме?

Вообще-то на уме у Нокса было очень многое, но он не намеревался об этом распространяться. Вместо этого наугад сделал замечание о том, что пришло ему в голову еще в начале репетиции:

— Судья Каннингем говорит, что сцена снабжена множеством приспособлений — даже какими-то сложно устроенными люками.

— Как же он прав!

— Значит, это так?

— Конечно. Смотрите сюда! — Мистер Планкетт сделал жест своей шпагой. — Авансцена бетонирована, а остальная часть сцепы — нет. Эдам Кейли планировал, чтобы во время перерыва между сезонами его собственной труппы здесь давались представления других артистов. В те дни в театре часто выступали фокусники. Тут есть несколько люков — включая одни с этой стороны кулис, неподалеку от нас, — которыми можно пользоваться без посторонней помощи. Достаточно лишь нажать кнопку. Вы поднимаетесь на сцену, становитесь на люк и проваливаетесь вниз. Нужно только убедиться, что никто другой не встанет на крышку в неподходящий момент. В пьесах Шекспира такое не требуется, верно? Ладно, к черту люки и прочие хитроумные приспособления! Что мне Гекуба и что я Гекубе? [89] Вы слышали, как наша патронесса изрекала сентенции перед поднятием занавеса?

89

Планкетт перефразирует слова Гамлета из монолога в конце II акта трагедии Шекспира: «Что он Гекубе? Что ему Гекуба?»

Из полумрака выплыла толстая добродушная женщина, чьи щеки сверкали румянцем под высокой прической кормилицы Джульетты. Бэрри Планкетт повернулся к ней.

— Филип Нокс, — представил он своего собеседника. — А это Кейт Хэмилтон, которая работала в старой Уэстчестерской труппе тридцать семь лет назад. Слышали нашу патронессу, Кейт?

— Еще как слышала! — воскликнула Кормилица. — Наглости этой женщине не занимать! «Некогда я пользовалась той репутацией в профессии, к которой вы так стремитесь!» Как вам это нравится — к которой мы стремимся?

— Она хоть и стерва, но талантливая, — промолвил мистер Планкетт. — И нам следует быть благодарными, что на сей раз никто не собирается умирать на сцене… Минутку, Нокс, старина! Вы говорили о судье Каннингеме, верно? Вот он собственной персоной. А кто это с ним?

— Лейтенант Спинелли, которого я упоминал, — пояснил Нокс. — И выражение его лица означает новую серию вопросов. Поэтому я ухожу.

— Нам тоже нужно идти, — заявил Бэрри Планкетт. — Во всяком случае, мне и многим другим. По местам, вы, жалкие скоморохи! Если Тибальт не сможет толком пырнуть меня кинжалом, а Ромео — быстро разделаться с Тибальтом, то будь я проклят, если не вырвусь из рук Бенволио и сам не прикончу обоих!