Панкрат

И еще одно… Кроме всего прочего, оставался ноутбук, спрятанный им в дальнем углу пещеры, в нише, заложенной камнем и, на первый взгляд, незаметной. Он не мог позволить себе потерять это свидетельство связи чеченцев и Службы — кто знает, вдруг информация, содержащаяся на винчестере портативного компьютера, поможет остановить войну? А почему бы и нет? Этим не стоило рисковать…

Оставалось только надеяться, что Чепрагин и остальные смогут выбраться отсюда и оторваться от боевиков. Суворин хорошо знал здешние тропы и мог с полной уверенностью предвидеть, куда направятся бойцы, если все-таки прорвутся сквозь кольцо. Впрочем, они уже прорвались — треск коротких автоматных очередей удалялся все дальше. Чеченцы преследовали спецназовцев, экономя патроны и пытаясь перед тем, как атаковать, подойти к ним как можно ближе, — чтобы ударить разом и наверняка. Шли быстро, снова охватывая бойцов полумесяцем, явно намереваясь не дать им уйти за перевал.

"Ни пуха вам ни пера, ребятки”, — подумал Суворин, в суматохе боя отступая в заросли, никем не замеченный.

Ноги скользили по грязи, камни выворачивались из-под ботинок и с шуршанием катились вниз по склону. Утешало лишь то, что чеченцам приходилось не легче — они еще и карабкались вверх под редким, но точным огнем спецназовцев, успевших унести с собой всего по одному запасному магазину. Дела у бойцов “Омеги” шли, впрочем, все хуже и хуже.

У Подольского, получившего пулю в плечо, плетью повисла левая рука. Шумилов, морщась от боли, едва ступал на правую ногу — вывихнул он ее или поломал, сказать было пока сложно. Сержанта поддерживал Рахуба, подставляя плечо на особенно трудных участках. По этой причине он тоже не мог развивать ту скорость, на которую был способен, и двигался значительно медленнее.

До тропы оставалось не более тридцати метров, когда со стороны перевала навстречу бойцам “Омеги” ударила автоматная очередь. Враг занял высоту над тропой, все-таки замкнув кольцо, и теперь спецназовцам не оставалось ничего другого, как начать защищаться.

На их счастье, в нескольких шагах вверх по склону оказалась широкая, поросшая пожухлой зеленью трещина, до которой им удалось добежать под огнем засевшего вверху автоматчика. Подольский, выглянув из-за края трещины, быстро сориентировался и, положив рядом два камня, укрепил между ними ствол автомата, который уже не мог держать обеими руками. Чепрагин разорвал медпакет и начал делать ему перевязку; морщась от боли, Подольский тем не менее вел огонь по противнику. Ему помогал сержант — он стрелял, стоя на коленях на дне углубления, послужившего им укрытием.

Рахубе остался автоматчик, поливавший спецназовцев сверху свинцовым дождем. Время от времени бойцу удавалось прижать чеченца короткой очередью, которая проходила достаточно близко, но он не, мог прицелиться поточнее, потому что находился, образно говоря, между молотом и наковальней. Начни он выбирать цель и корректировать прицел, тут же получил бы пулю в спину от кого-нибудь из тех двух десятков чеченцев, которые пытались сейчас подняться вверх по склону.

— Похоже, мы попали… — сплевывая густую, с металлическим привкусом слюну, произнес Подольский. — Ах, твою так…

Чепрагин, затягивавший узел повязки, сделал его слишком тугим, и рядовой, без памяти от резкой боли, обматерил лейтенанта. Тот молча ослабил повязку и поправил стремительно набухавший красным бинт.

— Не сцы, Роман, прорвемся, — отозвался слышавший его слова Шумилов, — и не таких уделывали. Главное — по вахам стреляй, а не по соснам…

Его речь была прервана грохотом выстрелов — одновременно плюнули огнем автоматы Подольского и Рахубы. Сверху донесся чей-то сдавленный крик, и тремя секундами позже в трещину, где они засели, скатился, увлекая за собой мелкие камешки и щебень, труп чеченца, так и не выпустившего из рук оружие.

— Это — твой, — уважительно произнес сержант, пиная ногой окровавленное тело. — Молодец, растешь над собой…

Он опять не успел закончить. Со стороны чеченцев, что находились ниже по склону, ударила автоматная очередь. Пули, взвизгнув, срикошетили от валунов, громоздившихся значительно правее, и одна из них, уже на излете, ударила Рахубу под нижнюю челюсть, точно в кадык.

Брызнула кровь. Захрипев, рядовой рухнул лицом вперед, скрюченными пальцами впиваясь в каменистую землю. Чепрагин, замешкавшийся было на мгновение, справился с растерянностью и тут же бросился к упавшему бойцу. Перевернул его на спину, дернулся за бинтом, но у Рахубы уже шла изо рта кровавая, пузырящаяся пена. Секунду спустя он уже не двигался.

Подольский зарычал что-то невнятное сквозь стиснутые зубы; Шумилов молча подхватил автомат Рахубы и, прежде чем его попытались остановить, взлетел (словно и не была вывихнута нога) на край трещины.

Две очереди протрещали одновременно — выпрямившись почти в полный рост, он хорошо видел противника и мог прицелиться как следует. Сержант сам видел, как покатились вниз по склону сначала двое, а затем и третий чеченец, телами ударяясь о стволы деревьев. Потом резкая, хотя и запоздавшая боль в правом голеностопе заставила его согнуться едва ли не пополам. И, к счастью, пуля, выпущенная вахом из снайперской винтовки, ввинтилась в воздух точно в том месте, где долю секунды назад находилась его голова.

Схватив Шумилова за ремень, опомнившийся лейтенант рывком сдернул его вниз.

— Жив останешься — пристрелю! — мрачно пообещал он сержанту. — Игоря ты этим не спасешь. А нам, — он подчеркнул это слово, — каждый сейчас нужен.

Шумилов только криво усмехнулся в ответ на слова Чепрагина — он не смотрел в искаженное лицо офицера, меняя опустевший рожок своего “АКМа” на магазин из автомата Рахубы, еще не полностью расстрелянный. Тот же лежал совершенно неподвижно на дне трещины, глядя в серое небо мертвыми неподвижными глазами.

Подольский к тому времени уже израсходовал и запасной рожок к своему автомату. Не долго думая, он воспользовался оружием чеченца, убитого Рахубой — добротным “Узи”. Перевернув труп, он одной рукой обшарил его. На поясе у ваха оказалось еще два магазина к израильскому пистолету-пулемету и граната.

— Давай то же самое снова попробуем, — предложил он Чепрагину, уже не заботясь о соблюдении субординации. — У меня еще граната есть, я попробую их придержать, а вы — верхом, пока там еще никого нет, — он указал пальцем в направлении “зачищенной” высоты.

Лейтенант не ответил, выбирая цель, и, лишь опустошив четверть магазина в направлении попытавшихся подойти ближе чеченцев, он обернулся к Подольскому.

— Давай попробуем, Роман, — кивнул он коротко. — Готовь гранаты. Начало — по моему сигналу. А что с ним? — вклинился в их разговор сержант. Недобро сверкая глазами, он указывал на неподвижное тело Рахубы.

— Что, им оставим? — спросил Шумилов. — Я думал, мы мертвых не бросаем…

— Придется оставить, — тяжело сказал лейтенант, избегая встречаться с ним взглядом. — Иначе погибнем все. Это приказ! — заорал он, не выдержав. — Если ты будешь его обсуждать, я тебе сам башку снесу. Яс-с-сно?

И, повернувшись к Подольскому, он сказал одно лишь слово: “Начинай”.

Подольский швырнул первую гранату под корень средней по размерам сосны, за которой мелькали пятнистые камуфляжные комбинезоны боевиков. Взрыв взметнул в небо столб черной грязи и крупнозернистого песка; дерево начало с треском клониться, и в этот момент Чепрагин, подставив скрещенные в замок руки под левую ногу Шумилова, рывком выбросил его из трещины вверх. Сам лейтенант, не теряя ни одной секунды, скользнул следом за ним серой тенью.