Паноптикум Города Пражского

– Тихий, безответный, двадцать лет прослужил, ни слова жалобы от него не слыхали, вознагражденье получал хотя и скром ное, но был доволен и ни разу не просил прибавки - был на свой лад счастливый человек.

Так говорил мне сам хозяин фабрики, и создавалось впечатление, что верх человеческого совершенства для него - это когда не просят прибавки. Он со своей стороны на пути к личному совершенству успешно Рохличеку помогал и за все двадцать лет не прибавил ни геллера.

Убийство, разумеется, было с целью ограбления, поскольку Рохличек как раз нес деньги для зарплаты, ездил за ними в сберкассу в Михле, и, как всегда, положил их в небольшую кожаную сумку, прикрепленную к ремню на поясе цепочкой. Это была самая обычная и ненадежная мера предосторожности. Тот, кто такого инкассатора убьет, наверняка сумеет перерезать и ремень. Так получилось и на этот раз. Ни сумки, ни ремня на пострадавшем не было.

Прежде всего я начал выяснять, почему Рохличек шел берегом и в котором часу это было. В сберкассу он явился уже в восемь утра. Ничего удивительного. Он всегда появлялся там в это время, потому что дорога до фабрики - трамвай курсировал только по Михельской площади - была неблизкой. Наиболее верной порукой от всех посягательств служило для него, пожалуй, то, что он совсем не походил на человека, несущего деньги. Он походил на простенького селянина, бредущего с покупками домой. Не забудьте, что в те времена на окраине Михле повсюду еще оставались усадьбы, а Забеглице, хоть и числились районом Праги, были самой обыкновенной деревней, где по воскресеньям танцевали на пятачке - отсюда и столько трактиров... Возвращался Рохличек неизменно одной дорогой и всегда потом берегом - потому что так и короче, и тропа удобная. Отовсюду просматривается, а огородники не покидали своих парников и гряд.

Однако с этой привычной дороги он все же свернул, что и стало для него роковым шагом. Зашел в ивнячок...

Собственно, не зайти туда он не мог. Ему приспичило, и он немного углубился в кустики. Это было совершенно очевидно: там лежал аккуратно сложенный потертый плащ и шляпа; кроме того, потребовалось снять подтяжки. Отсюда ясно: человек готовился к естественному отправлению. А в это время кто-то ударил его, задушил и, обрезав ремень с сумкой, спихнул в реку. Ну и скрылся, само собой разумеется.

Никто не видел никаких прохожих; по крайней мере первые опросы дали такой результат. Никто чужой тут не показывался- его заметили бы огородники, - разве что несколько женщин, но они в нашем случае в счет не идут. Я выяснил, что только было можно, отчаянно стараясь ничего не упустить (подобный ляпсус был бы в первом деле совершенно непростителен), и, твердо убедившись, что от меня зависящее сделано, отправил труп на вскрытие - ибо лишь вскрытие могло сказать мне, как произошло убийство.

Потом я отправился к Рохличековым. С одной стороны, по долгу службы объявить о случившемся - обязанность, надо сказать, малоприятная, - с другой же, поглядеть, что они за люди и не сообщат ли чего-нибудь такого, что наведет меня на след убийцы. Реакция со стороны осиротевших родственников, прямо скажу, была во много раз слабей, чем я предполагал. Лица у обеих женщин - вдовы и дочери - были растерянные, но глаза сухие. Старшая только беспрестанно повторяла:

– Невезучий он был, страх какой невезучий...

А по быстрому взгляду младшей - цветущей деревенской девицы, кровь с молоком - я понял, что при всех печальных обстоятельствах она оценивает меня как мужчину и, стоит только захотеть, начнет строить глазки. Ничего полезного я там Не почерпнул - кроме того, что Рохличек был добрая душа, много возился со своими кроликами... на этом информация обрывалась. Немного удивило меня, когда из разговора выяснилось, что Рохличек спал не в комнате, где стояли две кровати, а в чулане.

– Хворый он был, хотелось, где потише, - сказала вдова.

– В комнате, значит, спали вы и дочь, - резюмировал я, чтобы не дать беседе угаснуть.

– Да. Вернее, я спала на кухне, а здесь - Магда.

Вскоре выяснилось, что, помимо состояния здоровья пана Рохличека, существовала и другая причина. У Магды был хахаль - некий Карел Выцпалек, возчик, но он имел намерение начать извозный промысел, после чего они должны были пожениться. Сообщение привлекло мое внимание. Впервые появилось лицо, заинтересованное в крупной сумме и, разумеется, прекрасно знавшее, когда старик уходит за деньгами. Но, памятуя, что следователю нельзя подозревать человека, если нет доказательств вины, я старался не упустить и других предположительно заинтересованных лиц. Особое внимание следовало обратить на фабрику, где кое-кто тоже мог знать, когда Рохличек ходит в сберкассу, и я решил, что выясню, кто утром не был на работе. Потом допрошу всех, кто возился на огородах. Сегодня день будет подготовительный. Завтра углублюсь в дело целиком, и я

не я буду, если что-то не проклюнется. Во мне кипела бодрость и радужные надежды. Выйдя от Рохличеков, я спросил у какой-то старухи, зевавшей по сторонам возле их дома, знала ли она хозяина и что это был за человек. Вопрос был, разумеется, праздный, но меня занимало другое. Я хотел узнать что-нибудь о его семье. И узнал-таки! Рохличек был у себя в доме пятая спица в колеснице, командовали только бабы, а он знай вкалывал. Им все было мало, старая о нем хоть бы когда доброе слово сказала, вот и дождались! Кто теперь станет на них ишачить? Ну, молодая замуж выйдет, а только этот ее, ненаглядный, не больно-то горазд гнуть спину... Бабка ошельмовала всех, как полагается, но для меня тут кое-что было существенно.

Опять возникала фигура дочкиного ухажера, желающего взяться за извозный промысел.

Завтра я с ним поговорю, как только узнаю результаты вскрытия.

Однако тут-то и обнаружилась первая и серьезная неувязка. Оказывается, Рохличек не был убит ударом по голове, как все мы, без исключения, полагали. Рана была поверхностная - не рана, а, скорее, содранная кожа, кость оставалась целой, удар, следовательно, был несильный. Даже возможность потери сознания от такого удара бралась под сомнение. Врач судебно-медицинской экспертизы склонен был ее отрицать. Смерть наступила от того, что пострадавший захлебнулся - в легких нашли ил, -и от удушения. Помимо этого, врач, проводивший вскрытие, советовал связаться с местным практикующим врачом. По мнению первого, Рохличек был тяжело болен - опухоль на почке, обнаруженная вскрытием, не могла остаться незамеченной.

И более того, юноша, - сказал мне пан советник, когда я показал ему протокол вскрытия, - у пострадавшего руки были связаны за спиной! Вы не сочли это странным?

Нет, отчего?.. У убийцы, по-видимому, было достаточно времени, чтобы как можно надежнее обезопасить себя. Он ударил свою жертву, связал, задушил и спихнул в реку.

А когда же, по-вашему, связывал он ему руки? Когда Рохличек был еще жив, то едва ли - он бы этому все-таки воспротивился. Стоило только крикнуть, чтобы сбежался народ!

Я полагал - потом, когда он стукнул Рохличека по голове. Я считал эту рану смертельной. Вскрытие показало, что я ошибался. Но ведь сознание потерять он все же мог. Тогда убийца и связал его.

А зачем было связывать, если он без сознания? Не достаточно разве накинуть на горло петлю и затянуть? Тем более что пострадавшего потом спихнули в реку. А когда спихивали, Рохличек еще дышал, отсюда этот ил в легких.

Я молчал. Легкость, с которой пан советник продемонстрировал, что я еще зеленый, признаюсь, была малоутешительна.

Все, что вы говорите, истинная правда, - сказал я понуро. Пан советник усмехнулся:

Истинная? Черта лысого она истинная! Это покажет только время. По-моему, до истинной еще куда как далеко, ее и предстоит отыскать вам. Я лишь хотел показать, где у вас, на мой взгляд, вкралась ошибка. Не вешайте голову - со стороны всегда способней рассуждать о деле, чем когда погрузишься в него целиком. Тогда бежишь по одному какому-нибудь следу, как ишейка, а десять других ускользают. Так что терпение, молодой человек, случай сложней, чем мы думали, но так бывает.