ПАПАПА (Современная китайская проза)

— Кто ваш сын?

— Мой сын — председатель.

— Какой председатель?

— Настоящий председатель. Он отвечает за всё.

Милиционеры переглянулись.

— …Он — председатель НПКСК? [89]

— Да.

— Как его зовут?

— Пятый сын.

Милиционеры опять переглянулись.

— Где живёт ваша семья?

— Впереди, там, где в комнате растёт гранатовое дерево.

Милиционеры ничего не сказали в ответ.

Утром следующего дня в кабинете директора завода по производству термосов раздался звонок. Из милиции. Сначала спросили, не было ли на заводе взлетевшего котла, потом спросили, не погиб ли кто-нибудь из-за этого котла, и наконец сказали: есть одна пожилая женщина… Старый начальник подскочил — это ведь мать Чжан Даминя! Подобно орлу он бросился в лакокрасочный цех, приземлился за спиной работавшего, словно в тумане, Чжан Даминя.

89

НПКСК — Народно-политический консультативный совет Китая.

— Твоя мать не потерялась! Твоя мать в Хэбэе!

Чжан Даминь чуть в бак с краской не упал. Когда мать бережно ввели в дом, она даже свою собственную фотографию не признала. Она открыла холодильник, посмотрела, посмотрела, потом спросила: а что это за девушка? Такая красавица! Диагноз больницы был — прогрессирующее старческое слабоумие второй степени. Говорят, что при третьей степени больные начинают есть свои испражнения. Состояние матери не ухудшалось. Иногда было получше, иногда похуже. Когда было получше, она казалась почти нормальной, когда было похуже, она вела себя хуже самого испорченного ребёнка. Она всё время открывала холодильник, но ничего не брала, просто открывала и смотрела, наклонив голову, думала о чём-то и закрывала холодильник. Через пять минут опять открывала, также ничего не брала, думала-думала, смотрела-смотрела, улыбалась и закрывала дверцу. Чжан Даминя это очень раздражало. Он пошёл в отдел ремонта бытовой техники, чтобы спросить, не могут ли они повесить замок на холодильник. На него посмотрели с подозрением: у вас там очень дорогие продукты хранятся? Он ответил: нет, остатки еды. Тогда на него бросили презрительный взгляд.

— Вы хотите сделать сейф из холодильника?

— Нет, я хочу на электричестве сэкономить.

— На электричестве сэкономить? Не проще ли выдернуть штепсель из розетки?

— Если бы можно было выдернуть, зачем бы я к вам пришёл?

— Откуда я знаю, зачем вы пришли? Может, едите много!

Чжан Даминь рассердился, вернувшись домой, нашёл багажную верёвку и связал холодильник словно преступника. Проблем прибавилось, но и электричество экономилось. Пусть это и не самый лучший метод, но в любом случае дурную привычку матери открывать холодильник вылечили. Вечером никто кроме Чжан Даминя не соглашался спать с ней рядом. Посреди ночи она вставала, начинала всё щупать с непонятной целью.

Забот у Чжан Даминя становилось всё больше.

Когда Чжан Шу исполнилось шесть лет, в семье опять произошло важное событие. Чжан Эрминь из-за того, что не рожает ребёнка, была избита мужем так, что всё лицо было в синяках и ссадинах. И она вернулась домой. Мать её не узнала, всё спрашивала: ты кто? Откуда? Почему всё время здесь сидишь? Характер Эрминь изменился, она разговаривала, не выпрямляя шею. Когда речь зашла о том, что её печалило, из глаз тихонько — кап-кап — полились слёзы. Чжан Даминь вздыхал вместе с ней: ты посмотри на себя, не послушалась меня, во что бы то ни стало хотела выйти замуж за шаньсийскую обезьяну, чтоб обезьяна тебя избивала? Хотела скормить сберкнижку крикливому ослу из Шаньси, собиралась разозлить меня до смерти, я-то не разозлён, а вот осёл брыкнулся так, что лягнул тебя. И что теперь делать?

— Брат, какая горькая моя судьба!

Разве это та самая Чжан Эрминь? Однако на её правой руке сверкало два кольца, на левой — три, на руке висел браслет, на шее — цепочка, вся в гроздьях золота, но пахло от неё по-прежнему. Когда она работала на мясоперерабатывающем заводе, говорили, что это запах кишок, и это ещё вежливо. А сейчас она работает на свиноферме, нечего церемониться, прямо скажем, это была вонь от свинячьего дерьма! Золото тоже всё пропахло этим противным запахом, разве может её судьба быть не горькой? У Чжан Даминя была ещё одна мысль, о которой он никому не рассказывал. Только ночью он сам себе говорил: сколько бы золота ни было, лицо-то всё в синяках, а вот у моей Юньфан ни грамма золота, но лицо у неё не распухшее от побоев! И ещё — золото ли это? Кто может гарантировать, что это золото? Взяли медные побрякушки — и сойдёт, и всё!

И всё.

Приехал шаньсиец. Серый пиджак, огромный браслет, огромная цепь, и тоже всё золотое! Рот раскрыл, а там два золотых зуба! Он выложил сладости и фрукты на стол, вино поставил в холодильник, две упаковки сигарет положил на скамейку, он не знал, куда же ему сесть. Он поклонился пожилой женщине: мама! У него был сильнейший акцент, будто язык связан. Мать не обратила на него внимания, она только серьёзно спросила: ты кто? Откуда? Он совершенно растерялся, то краснел, то бледнел, как ученик младшей школы в кабинете директора. Этот шаньсиец произвёл на Чжан Даминя крайне благоприятное впечатление. Крайне благоприятное впечатление сложилось из-за того, что и его лицо было в синяках и ссадинах, ещё более сильных, чем у Чжан Эрминь. Они и правда стоят друг друга, любят друг друга! Чжан Даминь, увидев, что Эрминь не обращает на шаньсийца внимания, пригласил его в свою комнатку, чтобы разрядить атмосферу, кроме того, он хотел поговорить с ним. Шаньсиец удивлённо посмотрел на дерево и осторожно сел на краешек кровати.

— Как вас зовут?

— Ли Мугоу.

— Какой гоу?

— Гоу — черпак, черпак для мёда, мой отец разводит пчёл.

— Господин Мугоу… [90]

— Называйте меня Гоуцзы, так меня Эрминь называет.

— Гоуцзы… это наша первая встреча. В прошлый раз ты увёз мою сестру, даже не пришёл познакомиться, я не стал ничего делать. В этот раз ты избил мою сестру по голове так, что она вся посинела, стала похожа на солёное утиное яйцо. Я не хочу щадить тебя. Я как старший брат должен как следует покритиковать тебя.

90

Мугоу переводится как «деревянный черпак».

— И заслуженно! Если побьёшь, то и поделом мне!

Впечатление, произведённое шаньсийцем на Чжан Даминя, стало ещё более благоприятным.

— Бедняки-крестьяне любят бить жён, это мы знаем. Однако разве пристало бить жену пролетарию? Ты не спросил, согласны ли мы, пролетарии. Захочется бить людей, пойдёшь на улицу, если кто не понравится, ударить всё равно нельзя, почему же ты, укрывшись дома, бьёшь жену? Если при диктатуре пролетариата тебя избить, ты вынесешь? Больше не бей жену. Если руки будут чесаться, дай себе пару пощёчин. Жалко давать себе пощёчины, шлёпни себя по заднице, и злобу выместишь, и от дурной привычки бить людей избавишься, и последствий никаких, как здорово! Если сдержаться действительно не можешь, стукнись головой о телеграфный столб, прыгни в водохранилище, нахлебайся там воды или возьми палку и запрыгни в загон для свиней, ударь свиноматку, избей её до смерти… Но жену бить не смей! Кто такая жена? Она вместе с тобой работает, помогает тебе с идеями, самое сладкое оставляет тебе, горькое — себе, львиную долю последнего куска тоже отдаёт тебе, а сама ест маленький кусочек, ты думаешь, ей легко? Днём она натрудилась, а вечером ещё надо тебя развлекать. Ты развлёкся и давай бить жену, что же ты за человек после этого? Разве ты вообще человек? Если будешь ещё бить мою младшую сестру, я твой деревянный черпак на части разломаю! Я поеду в Шаньси в Хосянь, раскопаю могилы твоих предков!

Взгляд шаньсийца был полон раскаяния.

— Я заслужил, я заслужил! Ты так хорошо говоришь! Истинную правду говоришь, я всё понимаю! Я так раскаиваюсь, я виноват перед Эрминь, она замечательная жена! Брат, ты не знаешь… то, как я её побил, не может сравниться… Не может сравниться с её свирепостью!

— Моя сестра била тебя?

— Не скажу. Стыдно!

— Если женщина бьёт мужчину, это меня не касается. Всё, что связано с самозащитой, меня не касается. Ваши дела, вам и решать. Мне не с руки что-то говорить.

— Как ты хорошо говоришь! Всё правильно! Брат, скажи… Она с железной лопатой гонялась за мной, я три круга вокруг загона для свиней сделал, но она догнала. А когда я за ней погнался, она сразу упала, да так, что вывалилась за забор! Скажи…

— Чего вы так нервничали оба?

— Мы оба хотим ребёнка!

— Если только думать, разве ребёнок родится? Если драться, разве ребёнок родится? Надо как следует потрудиться, да ещё чтоб удача сопутствовала, а не действовать наобум!

— Нет удачи! Она винит меня, а я — её.

— Эрминь у врача проверяли?

— В трёх разных больницах. Все говорят: нет ничего.

— Тогда дело в тебе.

— Я не болен, у меня всё нормально работает.

— Всё нормально работает — это ещё не всё. Вон, у мула тоже всё хорошо работает, и что? Если просто так разбрасывать семена, то ничего не вырастет. Если хочешь ребёнка, надо идти к врачу!

— Ты всё правильно говоришь. Как скажешь, так и сделаю.

Шаньсиец согласился пойти к врачу. Чжан Даминь согласился его сопровождать. Они были похожи по характеру. В момент расставания напоминали двух только что побратавшихся друзей. Когда Ли Мугоу выходил из комнаты, он указал на дерево в центре и спросил: комната маленькая, как вы колонну вместили? Чжан Даминь скромно ответил: это не колонна, это дерево. Ли Мугоу не мог сдержать сочувствия: как же нелегко вам, городским!