Папина дочка, или Исповедь хорошего отца
Шрифт:
— Ты скоро освоишься.
— У тебя не было детей, но заботиться о ребенке получается так естественно. Гретхен говорит, что мне нужно расслабляться, когда я ее держу, а я вся напрягаюсь.
— Будь терпеливее сама с собой.
Алиса посмотрела в окно.
— Может быть, ты и Дейл возьмете ее на воспитание?
— Мы тебе всегда поможем, Эли. Не беспокойся.
Она вздохнула.
— Я чувствую себя запертой в ловушке.
— Скоро ты вернешься к друзьям.
— Да, с ребенком!
— Все будет хорошо, — заверила я. Кому как не мне знать, как нелегко ей придется. Прежних отношений с друзьями уже никогда не будет.
Я оставалась с ней еще час, пока не пришло время возвращаться в пансионат, чтобы проверить, как там идут дела, и
— Я так рада, что ты у нас появилась. Я так рада, что Дейл остался с тобой, а не с Деброй.
Дейл рассказывал мне о Дебре, своей бывшей невесте, когда мы с ним только познакомились. Он был от нее без ума, а она говорила, что у нее еще никогда не было ни с кем серьезных отношений. Какой-то репортер, однако, написал в местной газете статью о Хендриксах. Он выкопал где-то, что Дебра уже была замужем. В глазах Дейла это не было преступлением. Преступление было в том, что она не сказала ему об этом раньше и унизила его своей ложью. Я поняла это, когда он рассказывал мне всю историю. Рана была тогда еще свежа, и мне стало жаль его.
Я обняла Алису.
— Я тоже рада. Позвони мне, если тебе станет одиноко.
Я вышла из комнаты и уже приближалась к парадной двери, когда мельком увидела в гостиной Джеймса и двух хорошо одетых мужчин.
— А вот и наша Роби, — громогласно объявил Джеймс, и я замедлила шаг, сменив его на более подобающую светской женщине походку.
— Здравствуйте, — сказала я с улыбкой.
— Заходи, заходи! — Джеймс поманил меня в гостиную.
Я вошла, и он представил мне мужчин, чьи имена я тут же забыла. Дейл постоянно твердил мне, что я должна запоминать имена собеседников, но у меня это никак не получалось.
— Робин станет новым членом семьи, — сказал Джеймс. Он явно гордился мной, хотя в шортах и в рубашке с молочным пятном на плече я вряд ли оправдывала эту гордость.
Один из мужчин взял мою руку в обе свои.
— Моя жена только и говорит о предстоящем торжестве. Она говорит, что ей уже давно не случалось присутствовать на свадьбах. Вы должны познакомиться с ней, чтобы, когда она начнет плакать во время церемонии, она, по крайней мере, знала, кто вызвал у нее эти слезы.
— Буду рада с ней познакомиться, — сказала я.
Я начинала нервничать по поводу свадьбы. Похоже, что весь город был приглашен. К приготовлениям я не имела никакого отношения. Молли взяла все на себя — и приглашения, и цветы, и торт. Правда, я сказала, что хотела бы шоколадный, но все остальное решала она. Она же выбрала мне платье. Поскольку это было ее платье, я не могла его критиковать, да оно и действительно было прекрасно. Я старалась думать о предстоящем событии как о прекрасном сне, но просыпалась каждую ночь в два часа, чувствуя, что оно больше походит на кошмар. В последнее время моя жизнь несколько вышла из-под моего контроля.
— Извините, но я вынуждена вас покинуть, — сказала я Джеймсу. — Надо посмотреть, как идут дела по соседству.
— Конечно, конечно!
Уже у парадной двери я услышала, как он сказал:
— Правда, она очаровательна?
Люди в этой семье бывали иногда двуличны, иногда злонамеренны, иногда расчетливы. Но в одном я была уверена: меня они любили. Идя по двору к пансионату, я спрашивала себя, является ли умолчание таким же грехом, как прямая ложь, вроде той, что Дебра выдала Дейлу.
На кухне я стала собирать все ингредиенты для запеканки, которую следовало подать на завтрак на следующий день, и думала о теплом отношении и вежливых словах Джеймса и о том, как чудесно складывалась моя жизнь. О вакансии в пансионате мне рассказала моя подруга Джой, с которой я познакомилась в реабилитационном центре, где мы с ней одновременно проходили курс лечения. Она работала официанткой в Боуфорте и уговорила меня поселиться там вместе с ней. Я была на перепутье. Отец убеждал меня поступить в колледж. Это входило в мои планы, но сначала я хотела ощутить вкус свободы. У меня
было такое чувство, что меня годами держали взаперти, сначала моя болезнь, потом выздоровление. После года реабилитации мне не хотелось учиться. Я просто хотела наслаждаться жизнью.После того как меня взяли на работу, Дейл прочел мне краткий курс — все о Боуфорте, так что в любом случае я знала о городке и его окрестностях больше, чем мои постояльцы. Дейл водил меня по набережной, представлял меня всем владельцам магазинов, показывая мне яхты в бухте и называя их владельцев. Вдали мы видели пони на пляже Кэрротс-Айлендс. Как же мы полюбили эти прогулки! На меня произвело сильное впечатление отношение семьи Хендрикс к городу: насколько Дейл обожал Боуфорт и как много он хотел сделать для его жителей. Уже тогда он собирался стать мэром, хотя я и не подозревала, как скоро это должно было случиться. Я очень увлеклась им. Пока я была больна, я забыла часть себя. Сексуальную часть. Это не так странно, когда вся твоя жизнь поглощена болезнью. Иногда я чувствовала себя не человеком, а сплошным сердцем. С Дейлом эта часть меня вернулась к жизни. Когда он брал меня за руку, я ощущала каждую клеточку своих пальцев, как будто впервые заметила, что они у меня есть. А его прекрасные серые глаза! Тогда я еще не видела, как они темнеют, как в них возникают грозовые облака. В характере Дейла, в его отношении к людям были нежность и тепло, под которыми скрывалась сталь. Его было не согнуть, и, если я хотела, чтобы он сделал то, чего он категорически делать не хотел — изменить что-то в пансионате или даже посмотреть фильм, который ему не нравился, — мне приходилось подходить к предмету разговора медленно и осторожно, чтобы преодолеть его упертость. Но в любых отношениях есть место компромиссу, я постигла эту истину в течение нашей жизни с отцом. Нового здесь для меня ничего не было.
Мой отец был в восторге, когда узнал, что я встречаюсь с Дейлом Хендриксом. Будучи преподавателем политологии, он всегда был в курсе политической ситуации в штате и точно знал, кто такой Дейл: наследник империи Хендриксов. Папа хотел, чтобы кто-то обо мне заботился. Он был уверен, что, если я войду в эту семью, ему больше не придется обо мне беспокоиться.
Во время наших экскурсий по Боуфорту мне уже надоело говорить о своем сердце, но Дейл задавал мне тысячи вопросов, и мне приходилось отвечать на все. Он сказал мне, что я потрясающая девушка, а я возразила, что действительно искреннего восхищения достойны родственники донора. И заплакала, что всегда случалось, когда я думала о людях, которых никогда не знала, но от которых получила самый великий дар, какой когда-либо получала или могла получить.
Мы сидели в беседке с видом на Тэйлорз-Крик. Сгущались сумерки, темнели краски заката и вода. Каждый момент моей жизни был прекрасен, но этот, как картина, запечатлелся в моем сознании навсегда. Дейл обнял меня и смахнул одну мою слезу кончиком пальца. Потом повернул меня лицом к себе и поцеловал. Меня очень давно не целовали. Я забыла, как от одного только прикосновения губ по всему телу разлетаются искры. Разве можно настолько потерять рассудок, чтобы быть готовой переспать с человеком, которого я почти совсем не знала? Мы вернулись в Хендрикс-Хаус, тихо поднялись по наружной лестнице, ведущей в его личные апартаменты, и еще не дошли до спальни, как я начала расстегивать на нем рубашку.
При воспоминании об этой ночи я улыбнулась, завернула запеканку в фольгу и сунула ее в холодильник. Потом я взяла трубку и набрала номер Дейла.
— Ты бы не мог прийти сегодня пораньше? Я по тебе соскучилась.
Мне снилось, что где-то в доме плачет моя девочка, но я не могу к ней попасть. Конечно, это всего лишь сон, но от этого мне было не легче. Я бегала по дому, который состоял из множества проходных комнат, иногда таких маленьких, что мне приходилось заползать туда на четвереньках, а иногда огромных, как бальные залы. Плач был надрывный — она звала меня, нуждалась во мне! Звук доносился то с одной стороны, то с другой, и я не могла ее найти.