Папийон

Однажды мы услыхали в зарослях ужасно пронзительный и неприятный крик. Я велел Матуретту взять нож я пойти посмотреть, в чем там дело. Минут через пять он появился и поманил меня рукой. Я последовал за ним, пройдя метров сто пятьдесят, увидел свисающего с дерева крупного фазана, раза в два здоровее, чем петух. Он попал ногой в петлю. Одним ударом ножа я отсек ему голову, чтоб прекратить эти вопли. Весил петух минимум килограммов пять, шпоры тоже напоминали петушиные. Мы решили его съесть, и только тут до нас дошло, что в лесу, должно быть, кто-то обитает, раз поставлена ловушка. И двинулись на разведку. Уже на обратном пути мы натолкнулись на очень странную штуку — нечто вроде изгороди или низенького, сантиметров в тридцать высотой, заборчика, сплетенного из лиан и листьев. Находилось это сооружение примерно метрах в десяти от нашей бухты и шло параллельно воде. Через равные промежутки располагались воротца, против каждого из которых была подвешена петля из медной проволоки, замаскированная листьями. Я сразу сообразил, что это ловушка. Животное будет идти вдоль изгороди и, добравшись до ворот, попробует выйти наружу — тут-то и угодит в петлю. И будет висеть в ней, пока не придет охотник.

Открытие сильно нас обеспокоило. За изгородью, похоже, следили. Она была целая. Значит, нас вполне могут обнаружить. Значит, нельзя разводить костер днем. Охотник вряд ли придет ночью. Мы решили установить дежурство. Спрятали лодку под густыми, нависшими над водой ветвями, а припасы — в джунглях.

На следующий день на дежурство заступил я. Кстати, на ужин мы все-таки съели этого фазана, или петуха, как он там назывался, не знаю. Суп получился страшно вкусный. И мясо, хоть и вареное, тоже было великолепным. Каждый слопал по две полные миски. Итак, я заступил на дежурство. Но внимание мое отвлекли огромные черные муравьи. Я смотрел, как, подхватив по кусочку листа, каждый из них тащит добычу в свой муравейник, и совершенно позабыл обо всем на свете. Они были сантиметра полтора в длину и казались очень высокими, когда вставали на задние лапки. Наблюдая за ними, я дошел до дерева, с которого они обдирали листья, и убедился, что дело у них поставлено очень здорово. Там были дровосеки, которые только тем и занимались, что отрывали кусочки листьев. Трудясь над огромным листом, иногда величиной с банановый, они быстро и ловко отрывали куски одного размера и роняли их на землю. Внизу трудились муравьи той же породы, хотя выглядели они немного иначе. У каждого сбоку от челюстей шла серая полоска, и стояли они полукругом, надзирая за носильщиками, что появлялись с правой стороны, а уходили влево, по направлению к муравейнику. Каждый, подхвативший свою ношу, выстраивался в цепочку. Лишь иногда в спешке кое-кто нарушал порядок. Тогда в дело вступали надзиратели. Они расталкивали работяг по местам. Я не понял, какое преступление совершил один муравей, но его вдруг выволокли из строя, и один из надзирателей откусил ему голову, а второй перекусил тело пополам. Затем эти палачи остановили двоих работяг. Те, оставив свою ношу, выкопали ямку, в которую и сложили все, что осталось от их сотоварища, — голову, грудь и брюшко. И закидали ямку землей.

ГОЛУБИНЫЙ ОСТРОВ

Меня так поглотило созерцание муравьев, что я вздрогнул, услышав совсем рядом голос:

— Не двигаться! Иначе ты покойник. Повернись!

Голый до пояса человек в шортах цвета хаки и высоких кожаных сапогах стоял с двустволкой в руке. Крепкий, среднего роста, загорелый и лысый. Лицо его, словно маской, было покрыто густой голубой татуировкой, с большим черным жуком в центре лба.

— Оружие есть?

— Нет.

— Один?

— Нет.

— Сколько вас?

— Трое.

— Идем к ним.

— Я бы не стал этого делать. У одного из наших есть ружье, и он может прихлопнуть тебя прежде, чем разберется, зачем ты пожаловал.

— Вот оно что… Тогда не двигайся и говори тихо. Вы те самые трое, что сбежали из госпиталя?

— Да.

— Кто из вас Папийон?

— Я.

— Вон оно как. Вся деревня взбаламучена этим вашим побегом. Половину вольных уже пересажали. — Он приблизился ко мне и, направив ствол в землю, протянул руку. — Я — Маска-Бретонец. Слыхал про такого?

— Нет, Но вижу, что не ищейка.

— Вот тут ты прав. У меня здесь ловушка, на хоко [8] . Одного, должно быть, ягуар сожрал. Если только вы, ребята, не взяли.

— Мы взяли.

— Кофе будешь?

В сумке у него оказался термос. Он налил мне немного, потом выпил сам. Я сказал:

— Идем, познакомлю тебя с ребятами.

Он согласился, и мы немного посидели и поболтали. Его очень рассмешила моя байка про ружье.

— А знаешь, я на нее купился. Тем более говорят, что вы сперли ружье, и эти ищейки боятся лезть за вами в чащобу.

8

Хоко — местное название птицы из семейства куриных, иначе — индейский, или американский, петух.

Он рассказал, что вот уже двадцать лет в Гвиане. Освободился пять лет назад. Ему было сорок пять. Теперь из-за этой идиотской «маски» на лице делать ему во Франции, он считал, нечего. Тем более что он полюбил джунгли и полностью себя обеспечивал — торговал шкурами змей и ягуаров, коллекциями бабочек, кроме того, отлавливал, живьем хоко, которых продавал по двести—триста франков за штуку. Я предложил заплатить за птицу, которую мы съели, но он с негодованием отказался. И вот что поведал нам:

— Эта птица — нечто вроде дикого петуха джунглей. Не какая-нибудь там курица или петух. Как поймаю одну, несу в деревню и продаю тому, кто держит кур. Вот... Ему и крыльев подрезать не надо — ни за что не уйдет. Вообще ничего делать не надо, просто сажаешь на ночь в курятник, а утром открыл дверь — глядь, он там стоит, словно считает выходящих курочек и петушков. Потом и сам идет за ними, тоже поклевывает чего-нибудь, но все наблюдает — то в небо посмотрит, то по сторонам, то в сторону джунглей — никакой собаки не надо. А вечером, глядь, уже у двери сидит. И всегда знает, если пропала какая курочка, а то и две, как он это делает, ума не приложу. Пойдет я обязательно разыщет. Неважно, курица это или петух, но он всегда приведет обратно, а по дороге гак и клюет их, так и клюет, чтобы проучить, чтобы порядок знали. И еще убивает крыс, змеи, пауков и сороконожек, а если в небе появится ястреб, то тут же дает команду всем прятаться в траве, а сам стоит, готовый к защите. И никогда, ни на минуту, не оставит курятник!

А мы-то съели такую замечательную птицу просто как обыкновенного петуха!

Еще Бретонец сообщил нам, что Иисус, Толстяк и тридцать других вольноотпущенных сидят сейчас в тюрьме в Сен-Лоране, где выясняют, не видел ли кто, как они ошивались возле здания, из которого мы бежали. Араб в карцере жандармерии. Обвиняется в том, что помогал бежать. От двух ударов, которыми мы его оглушили, осталась маленькая шишка.

— Меня-то не тронули, потому как все знают, что я никогда не участвую в подготовке побегов.

И еще он сказал, что Иисус — подонок. Я показал ему лодку, и он воскликнул:

— Вот сука, ведь на верную смерть посылал! Она и часа на воде не продержится. Одна волна — развалится пополам и затонет. Выходить в море на этой посудине — просто самоубийство!

— Тогда что же нам делать?

— Деньги есть?

— Да.

— Ладно, так уж и быть, скажу. И не только скажу, но и помогу. Вы заслужили. Возле деревни не показывайтесь ни в коем случае. Достать приличную лодку можно на Голубином острове. Там живут сотни две прокаженных. Охраны нет, ни один здоровый человек туда носа не сунет, даже врач. Каждый день в восемь утра на остров отправляется лодка с продуктами на сутки. Из больницы передают коробку с лекарствами двум санитарам, тоже из прокаженных, которые ухаживают за больными. Никто не ступает на этот остров — ни охранник, ни ищейка, ни даже священник. Прокаженные живут в маленьких соломенных хижинах, которые они сами построили Есть у них главная хижина, возле нее они собираются. Они разводят кур и уток, тоже идущих им в пищу. Официально им не разрешается продавать что-либо с острова. Но они занимаются подпольной торговлей с Сен-Лораном, Сен-Жаном и с китайцами из Альбины, что в Голландской Гвиане [9] . Среди них есть опасные убийцы. Правда, друг друга они почти не трогают, но немало злодейств совершают во время вылазок с острова, а потом потихоньку возвращаются и скрываются на нем. С этой целью они держат несколько лодок, украденных в ближайшей деревне Владеть лодкой считается здесь самым серьезным преступлением Охрана открывает огонь по любому каноэ, отправляющемуся с Голубиного острова. Поэтому прокаженные наполняют лодки камнями и затапливают их. А когда она понадобится — ныряют, выбирают камни, и лодка всплывает. Кого там только нет, на этом острове: люди всех цветов кожи и всех национальностей, из разных уголков Франции. Короче: свою лодку вы можете использовать только на реке, да и то не перегружая. Для моря надо найти другую, а найти ее можно только на Голубином острове.

9

Ныне это государство Суринам.

— Но как это сделать?

— Сейчас скажу. Поеду с вами по реке, пока не покажется остров. Сами не найдете, тут легко заблудиться. Это примерно в ста пятидесяти километрах от устья. Так что придется подниматься вверх по течению. Я подвезу вас поближе, а потом пересяду в свое каноэ, мы его сзади привяжем. Ну а уж там, на острове, разбирайтесь сами.

— А чего ты не хочешь пойти с нами?

— Боже упаси! — воскликнул Бретонец. — Один раз я ступил на эту землю, на пристань, куда причаливают лодки. Всего раз. Это было днем, и того, что я увидел, более чем достаточно. Нет, Папи, никогда в жизни я не сунусь больше на этот остров! Не в силах скрыть отвращение при виде этих людей. Только испорчу все дело.

— Так когда мы едем?

— Ночью.

— А сколько сейчас, Бретонец?

— Три.

— Ладно, тогда я немного посплю.

— Нет, сперва надо загрузить в лодку все барахло.

— Не надо. Я поеду в пустой лодке, а потом вернусь за Клозио. Пусть сидит и сторожит вещи,

— Это невозможно. Сам ты никогда не найдешь это место, даже средь бела дня. Тем более что днем по реке плыть ни в коем случае нельзя. Вас продолжают разыскивать, так что об этом и думать нечего. На реке очень опасно.