Para Bellum

– Что вы, – и всплеснул руками. – Сюда я отобрал только самые нужные и интересные экземпляры. Попадаются прелюбопытнейшие документы. Вот взгляните…

Он положил на стол чистый лист бумаги и стал быстро выводить обгрызенной ученической ручкой справа налево странные буквы, похожие на причудливо извивающихся червяков. Искоса глянул на Заковского, понимает ли, убедился, что да, Лёва Задов идиш не забыл, и заговорил вслух:

– Собственноручное признание, обратите внимание на почерк. Сейчас уже так не пишут.

Перо тем временем рисовало литеры, похожие на усики виноградной лозы.

«Берия, – читал Заковский, – вызывал к себе Ивакина. Сидели часа три, пили, жрали. Услышать, о чём беседовали, оказалось невозможным. Но Джаба после дружеского застолья вышел подавленным. Тут же его вернули в крытку на тех же условиях содержания. Лаврентий даже позвонил начальнику тюрьмы.

Есть основания предполагать, что нарком искусствоведа доломал и, значит, вышел на нас».

Леонид Михайлович искоса посмотрел на старого товарища. Тот печально усмехнулся и продолжал писать.

«К нашему Игорю ездил сам Кобулов. Предполагаю, Лаврентий Павлович сделает всё, чтобы бандиты убили Маркова. Выдвиженец вождя, который торчит у нашего начальника, как кость в горле, падёт от рук уголовников, а нарком – доказательно – тут ни при чем».

Леонид Михайлович взял из рук Аша перо, быстро написал такими же каракулями: «Мы должны это сорвать. Марков может оказаться нашим единственным, но очень, очень сильным союзником. В то же время нам нельзя светиться, это гибель».

Зяма кивнул и сжал пальцами ручку.

«Думаю, единственный выход – снова задействовать Лося».

Заковский кивнул, взял исписанный лист, щёлкнул зажигалкой, потом прикурил от пылающей бумаги и держал её, пока в обожжённых пальцах не остался крохотный чистый уголок.

– Товарищ комиссар госбезопасности первого ранга, – громко произнёс Аш. – Здесь курить нельзя, бумага же везде.

Задов улыбнулся, растёр подошвой сапога чёрный пепел, подмигнул Зиновию Ефимовичу и так же громко ответил:

– Извините, товарищ Аш, забылся. Спасибо за интереснейший документ, – и вышел в коридор. Продолжать плановый обход сотрудников.

Глава 11

Как и обещал Игорь Саввич, Витюлю ждали. Только он повернул со Сретенки на Бульварное кольцо, чтобы направиться ко входу в «Чебуречную», двое пареньков в чёрных пальто и блатных кепках-восьмиклинках, стоявшие на противоположной стороне улицы, двинулись вразвалочку в сторону Главпочтамта. Куцубин «срисовал» их сразу, легко обогнал и подумал ещё, что плоховато работают мальчики. Стоит нарваться на опытного мужчину, например такого, как он, кто и на воле гулял, и зону топтал, и тут же дают маху (интересно, кто он такой, этот Мах?), как голимые пижоны. У входа в полуподвал, где располагалась обжираловка, как обычно, толпились в ожидании тепла и вкуснятины человек шесть-семь, среди них даже женщина. Виктор пристроился в хвост, за длинным тощим юношей в кожаной на меху куртке типа лётчицкой. Для порядка спросил его:

– Последним ты будешь?

Тот обернулся и нагло сказал:

– Последним будешь ты, а я – крайний. – И предупредил накат уголовного «психа»: – Просили больше не занимать. И вообще тебе не сюда.

В тот же момент Куцубина тронули за плечо. Не оборачиваясь – жизнь научила, – бандит скосил глаза. На пальце он увидел синюю татуировку: перстень с доминошной «шестёркой» вместо камня. Поднял взгляд и узнал одного из поджидавших на углу фраеров. Фраер ухмыльнулся и приглашающе повёл головой. Виктор вдохнул запах наперчённого мяса и спиртного, вырвавшийся из двери «Чебуречной» вместе с кем-то из насытившихся посетителей, и двинулся за проводником. К его удивлению, Длинный потопал следом. По противоположной стороне не спеша шагал третий.

До улицы Кирова они не дошли – нырнули в какой-то не то проулок, не то вообще ход, заманивавший вроде бы в сторону Лубянки, но, будто испугавшись, круто сворачивающий назад к Сретенке, потом закручивающий петли и вихляющийся, как задница «Восьмого марта» [14] . Когда Виктор полностью потерял направление, «шестёрка» нырнул в неприметную калитку в покосившемся некрашеном заборе и поманил за собой.

Во дворе нарисовался крепкий и немаленький, комнат на восемь, каменный дом с прочной даже на вид узкой дверью и таким же крылечком перед ней. Филёнка распахнулась, как только перед нею оказался «окольцованный». Он шагнул внутрь, Куцубин за ним. Сопровождавшие остались на холоде.

14

Дама для сексуслуг на «фене».

Внутри было натоплено до полной духоты. Узкий, в ширину филёнки, коридор, как и проулок, резко сворачивал то влево, то вправо. В толстых стенах через неравные промежутки были выбраны глубокие ниши, некоторые из них полузатянуты вылинявшими занавесками. Нападающие будут вынуждены пробираться гуськом, друг другу в затылок, а защитники строения спокойно воткнут заточку или финарь в бок любому или жахнут из волыны, и ваших нет.

Наконец проход растроился. Тоже разумно, решил Виктор, поди угадай, куда бежать. Не хавира, а стол напёрсточника, только вместо горошины – драгоценное тело и ещё более драгоценная голова одного из двенадцати человек, чьё слово может начать или предотвратить войну между правильными ребятами во всей, страшно подумать, столице нашей Родины.

«Шестёрка» уверенно свернул налево, потом юркнул направо в открывшийся лаз между проходами, вывернул не то в центральный, не то вообще в крайний коридор по правой руке и тихо стукнул в дубовое полотнище. Выждал с минуту и толкнул его, вошёл и поманил за собой Виктора. Куцый глубоко вздохнул и сделал, как написали бы в дамском романе, судьбоносный шаг.

Чтобы попасть на самый верх любой социальной пирамиды, нужно быть особенным. Самое важное из потребных качеств – готовность на всё, буквально на всё. От – родную маму продать, выкупить и снова продать, но уже дороже, до – публично облизать самые волосатые места волосатого дяди. Далее идёт ум – только дурак может поверить, будто выбиться в начальники может дурак. Другое дело, что здесь речь идёт о весьма своеобразной «соображаловке». Она позволяет оценить опасность, быстро найти кого-то, кого можно скормить вместо себя уже прыгнувшему хищнику. Одним из важнейших слагаемых такого мышления является полная бессовестность и неспособность к любым эмоциям: избранники судьбы любят только собственных детей, да и то до определенной черты. Чтобы превратиться в «бугра» в обычном мире, названного, пожалуй, достаточно. Что-либо знать и разбираться хоть в какой-либо деятельности здесь не обязательно. При любом строе в России первые лица с равным успехом командовали прачечными и академиями наук, образованием и похоронными бюро, вооруженными структурами и медициной. А уж партийные бонзы возглавляли всё и управляли отраслью, не всегда умея правильно выговорить её название.

В подпольном мире власть устроена точно так же. Только в наши дни, когда народ увидел, что власть и криминал едины, обнаружилось и небольшое несходство. В бандитской среде пахан обязан во всех тонкостях разбираться в порученной ему работе. Ведь перевод на другое место службы тут сильно зависит от достигнутых на прежней стезе результатов, а увольнение подписывается не пером, а «пером». Поэтому уровень квалификации руководителя в «хтоническом» мире не в пример выше.

Автор (сочинители детективных романов до этого термина ещё не добрались, потому стоит пояснить, что на языке тюрьмы и улицы это главарь преступной группы, чуть повыше авторитета, чуть пониже вора в законе) Ролен Михайлович Длугий был плотным человеком около метра шестидесяти сантиметров ростом. Он имел обыкновение носить приличные костюмы и белоснежные рубашки с галстуками. Широкое мясистое лицо его не выражало ничего. Улыбался он редко – не желал показывать частокол серых зубов, крепко прореженных временем и ходками в зону.

Среди элиты столичных воров он был известен как «Ролик». К его мнению прислушивались. Не в последней степени этому способствовало обстоятельство, что при необходимости «держать руку» Ролика в белокаменной готовы были три-четыре сотни гопников и прочих работников финки и кастета.

Взаимоотношения между представителями многочисленных криминальных специализаций были непростыми. Нередко профессиональные интересы входили в настолько антагонистичные противоречия, что гармонизировать их банальным мордобоем уже не удавалось. Да и в принципе неправильно, когда вопросы решаются при помощи грубой силы. Жить нужно по справедливости, а её обеспечивают понятия, перед которыми все равны. Слово каждого из дюжины столпов, блюдущих понятия и на их основе поддерживающих внутренний порядок в цивилизованном сообществе уголовников, конечно же было весомо. Но непререкаемость Слову обеспечивало Дело, а оно всегда в руках наиболее агрессивных и привычных к топору. Понятия того, за кого были эти, и оказывались самыми понятными и правильными. Организованной преступности в те времена не было, любая попытка создать личную гвардию официальной властью трактовалась как сколачивание преступного сообщества, читай, банды, и каралась почти как политическое деяние. Кто мог сослаться на большее количество вроде бы разрозненных, но способных объединиться в любой момент людей, тот мог рассчитывать на понимание окружающих. Длугий рассчитывал на понимание и, как правило, его получал.