Пара варвара

Тиффани заливается смехом, но позволяет мне тянуть ее за собой.

— Глупышка, ты же видела их всего пару дней назад.

— Да, конечно, но возможно у них уже родились детки, а дети, кажется, за одну ночь успевают вырасти.

Кроме того, у меня в мозгу прочно засели дети. Так было всегда. Я обожаю их нежный запах, обожаю то, как они вцепляются в тебя, словно ты самое важное, что есть в мире, обожаю доверие в их глазах. Я так отчаянно хочу своего собственного ребенка, ибо хочу для своего ребенка только добра, стараться ради него. Хочу, чтобы он рос в мире любви, где родители никогда не исчезают бесследно, где люди окружают лишь добротой, а дом наполнен ничем иным кроме радости, доброжелательности и любви.

Я хочу, чтобы у моего ребенка было все то, чего у меня никогда не было.

И я не уверена, будет ли все это у моего ребенка, будь его отцом Хэйден. Я не уверена, могу ли я спариться с ним без того, чтобы все это не потерять. Он — это все то, чего мне никогда не хотелось. Мне казалось, что моя вошь выберет мне пару, которая будет доброй, нежной и заботливой. Вместо этого я получаю ша-кхайского Оскара-Ворчуна*, только без мусорного бака.

*Прим.: Оскар-Ворчун (англ. Oscar the Grouch) — персонаж известной детской передачи Улица Сезам, монстр зеленого цвета (хотя в первом сезоне он был оранжевым). Оскар живет в мусорном баке и обожает коллекционировать всевозможные ненужные предметы. Больше всего в жизни он любит мусор, доказательством чего является его песня «Я люблю мусор». Оскар Ворчун — мизантроп. Его персонаж создан с целью научить детей уважению и терпимости и показать им, что ненависть и злость всегда приводят к краху.

Мы доходим до входа в пещеру, и словно мои мысли призвали его, Хэйден уже там, ждет рядом с Салухом. Его взгляд тут же направляется на меня и, уронив снегоступы, которые держал в руках, он убегает прочь, в снега.

Почему-то у меня защемило сердце. Я к тому, что от резонанса меня терзает еще и приступ похоти глубоко между моих бедер (благодарю тебя за это, вошь), у меня начинает тихонько напевать грудь, и мною овладевает… грусть.

При виде Салуха у Тиффани начинают блестеть глаза, и она буквально подбегает к нему вприпрыжку, несмотря на тяжелый мешок за спиной. Я иду следом за ней и подбираю брошенные Хэйденом снегоступы. Это же мои.

Он ждал меня.

Я уже сама не знаю, как я себя из-за этого чувствую.

Я подхожу к Тиффани и сажусь рядом с ней на камень, чтобы надеть снегоступы. Некоторые ждут перед входом в пещеру, а позади нас я слышу, как Кайра разговаривает с Аехако, плачь ребенка. Фарли тоже там, болтает со скоростью бури, а впереди Таушен, Хассен, и если сильно вглядеться в даль сквозь серость пасмурного дня, можно едва разглядеть удаляющуюся спину Хэйдена.

— Хэйден что… ушел? — спрашиваю я.

— Ммм, — отвечает Салух, кивнув головой. Встав на колени, он начинает привязывать снегоступы Тиффани к ее сапожку, словно влюбленный, кем он и является. — Сказал, что у него нет настроения для общения, поэтому пойдет разведать, что там впереди.

— Ооо… — моей воши это совершенно не нравится, и от разочарования она запускает тихое мурчание, как раз в тот момент, когда Салух разрывает один из ремешков кожаных сапожек Тиффани. Он встает и уходит за новым, и пока он этим занят, к счастью, моя вошь свыкается с мыслью, что Хэйдена здесь нет, и замолкает.

Тиффани оглядывается вокруг.

— Что это был за звук?

О-оу.

— Ты это о чем?

Я потираю живот. Мне придется притворяться, что у меня расстройство желудка, если я не хочу, чтобы меня разоблачили. Я не готова увидеть сочувствующее выражение лица Тиффани, когда она поймет, что из всех мужчин я резонирую именно Хэйдену.

— Мне показалось, я слышала… резонанс, — нахмурив брови, она оглядывает вход в пещеру, после чего переводит взгляд на меня. — Это была ты?

— Я тебя умоляю! — я выдавливаю из себя смешок. — Ты уверена, что где-то рядом нет твоего парня? — я указываю на Салуха, который стоит к нам спиной. Его хвост дергается, и я вижу, как она устремляет взор на его задницу. Я не могу упрекнуть ее за это. У него в самом деле отличная задница. — Вполне возможно, что его вошь после прошлой ночи не вполне удовлетворена.

Тиффани, опустив голову, снова заливается девичьим хихиканьем, и я слышу, как в ее груди начинается ее собственный резонанс. Меня гложет ревность. Хотя я очень счастлива за нее. Правда, счастлива. Просто мне грустно, что я сама так несчастна. Погрузившись в свои мысли, я потираю свою грудь.

Мгновение спустя возвращается Салух, и тут же Тиффани начинает напевать, словно кошка в течке. Она снова хихикает, и грудь Салух подхватывает песню.

А я? Что до меня, то меня уже тошнит. Они от счастья такие смешливо радостные, что это сводит меня с ума. Меня это бесит. Я хочу радоваться за нее. Правда, хочу. Но я потерялась в своих собственных мыслях, и ни одна из них не в восторге от перспективы просыпаться рядом с Хэйденом всю оставшуюся жизнь.

Я… просто не представляю, что делать.

* * *

Наш тайный резонанс? Грязный секрет, о котором мне не хочется никому рассказывать?

Он продлится вплоть до полудня.

По меркам большинства охотников пеший переход до главных племенных пещер занимает полдня. Но людям приходится ходить в снегоступах, что нас замедляет. Добавь к этому рюкзаки и сани, полные груза, которые тащат за собой мужчины, в то время как рядом идут женщины и старики?

Мы медленно движущаяся, широко растянувшиеся группа. Мы с Тифф тащимся где-то ближе к передним рядам, идем рядом с Салухом и Таушеном. Таушен, дай бог ему здоровья, болтает без умолку, пока мы идем, и, похоже, даже не возражает, что Тиффани держится за руку с Салухом. Он вроде в хорошем настроении, и я надеюсь, что это из-за того, что он просто весельчак от природы и не возлагает надежды на меня… потому что это было бы скверно.

Хэйден по-прежнему далеко нас опережает, маяча пятном голубизны и выделанной шкуры над линией горизонта. Я довольна, что он держится вдалеке, поскольку моя вошь хранит молчание.

Спустя несколько часов ходьбы оба солнца-близнеца уже высоко в небе, освещая слабым светом заснеженную землю, и холодный воздух становится, пожалуй, даже слишком теплым. Мы делаем перерыв в тени обледенелого утеса, подходит Кайра и садится рядом со мной и Тиффани. Я забираю ее пухленькую дочку из ее рук, чтобы дать ей отдохнуть, и некоторое время я провожу, обнимая ее и целуя ее миленькую, круглую мордашку. Кайра выглядит более уставшей, чем мы с Тиффани, и я уверена, что это из-за ребенка. Кай — пухленькая малышка всего два месяца от роду, здоровая, хорошо упитанная, и постоянно извивается, как змея. У Кайры рюкзака нет, тем не менее выглядит она жутко измотанной.

— Хочешь, дальше эту маленькую гусеницу понесу я? — спрашиваю я Кайру, целуя Кай в щечку. Ребенок такой бледный, бледно-синий, но у него практически полностью человеческие черты лица, за исключением мягкого пушистого покрова на коже, который есть у ша-кхай. Схватив меня за нос, она заливается радостным детским хихиканьем, словно это самое захватывающее в жизни.

— Ты не против? — Кайра кажется выжатой. — Она становится довольно тяжелой, а снегоступы лишь усугубляют положение.

— Ну конечно, не против. Я верну ее, если мне станет невмоготу, — обещаю я, зная, что не сделаю ничего подобного. В этой малышке и есть все счастье и широкие улыбки, и мне хочется прижимать ее к себе вечно. Я целую ее малюсенький носик, и мне совершенно плевать на то, что она снова хватает меня за лицо и вонзает свои крохотные ноготки мне в губу. Все, что она делает, невероятно мило.

— Не оглядывайся, но там идет Ворчун, — шепчет Тиффани. — Не сомневаюсь, что он вернулся, чтобы поорать на нас.

Я прижимаю Кай к себе чуть сильнее и не поднимаю глаз, даже тогда, когда слышу хруст снега под приближающимися шагами.

— Почему мы остановились? — мрачно спрашивает Хэйден. — Чем быстрее мы доберемся до пещеры, тем раньше самки смогут отдохнуть. На открытой местности небезопасно находиться.

— Они слишком устали, — отвечает Салух рассудительным голосом. Он не встает со своего места возле Тиффани. — Дай им несколько минут передохнуть. У нас еще полно времени, чтобы дойти.