Парабеллум. СССР, XXII век. Война в космосе (сборник)

Таких, как Доктор и Тиран, на корабле было не больше трети – опытных бойцов старались по возможности беречь и никогда не использовали в качестве пушечного мяса. Ветераны собственную ценность осознавали, но оберегать молодняк считали своей прямой обязанностью.

– Опять будем убивать вооруженных ножами и топорами детей, – последние несколько дней эта мысль грызла Доктора раковой опухолью, ни на минуту не давая расслабиться из-за того, что еще не совершил, но обязательно сделает, просто потому, что выбора как такового у него нет.

Они в очередной раз летели в один из захолустных районов Марса, посмевший заявить о своей независимости. Летели, чтобы подавить бунт, то есть безжалостно истребить всех, кто причастен к набегам на советские торговые суда и караваны, постоянно курсировавшие между Землей и Красной планетой. Да, Советский Союз уже давно и безоговорочно доминирует как на матушке-Земле, так и в Солнечной системе в целом; да, об открытом соперничестве с социалистической сверхдержавой никто в здравом уме даже не помышляет, но время от времени уверенные в собственной безнаказанности деструктивные элементы считали себя вправе грабить мирных граждан на дальних уголках Союза. И тогда серьезные люди в просторных кабинетах Кремля недовольно качали головами, связывались с другими серьезными людьми в других просторных кабинетах, звучали отрывистые команды, и темные небеса разрывали боевые транспортники. Разрывали, чтобы ни у кого ни на Земле, ни на Луне, ни даже на самых удаленных границах СССР не возникло мысли нарушать покой мирных советских граждан. Избыток свободы стал для бандитов непозволительной роскошью.

«Хлам» принял их радушно, чем несказанно удивил, – Доктор привык, что всегда и везде чужаков воспринимают если не агрессивно, то уж точно с опаской и настороженностью…

Они пристыковались к окраине дрейфующего города. Надоедливого внимания со стороны аборигенов не было – несколько жителей «Хлама» просто вышли поприветствовать новоприбывших.

– Дети со мной, – на всякий случай грозно оповестил всех собравшихся Доктор. За его спиной около двадцати ребят, боязливо сгрудившись вокруг мальчишек постарше, пытались казаться как можно незаметнее. – Хоть волос с головы упадет – пощады не ждите.

На самом деле открытых враждебных действий со стороны местных он боялся не сильно – вряд ли кто-нибудь в здравом уме осмелится напасть на десантника в полном обмундировании. Слова и внушительный вид – в доспехах он выглядел не только эффектно, но и весьма устрашающе – были направлены на то, чтобы на корню отбить у жителей «Хлама» желание строить козни в дальнейшем.

– За детишек не бойся, – старик в цветастой вязаной шапочке и с лицом, напоминавшим чернослив, лидером не был – он даже не стал выходить вперед из небольшой группки встречавших. Он просто выразил волю всех собравшихся, нисколько не сомневаясь, впрочем, что его слова полностью отражают мысли остальных. – Мы их почище твоего беречь будем. Да и сам расслабься, – старик заулыбался, отчего лицо его спряталось в складки и морщины, – если небесные рыбаки захотели, чтобы ты пустил здесь корни, значит, тут тебе и место.

Старик представился Черным Бобом, и первое время после прибытия Доктор, в основном, проводил в его компании. Капсулу намертво приварили к тому месту, где они пристыковались к городу отверженных, а оборудование по традиции растащили по всему «Хламу» – коммунизм чистой воды, если посмотреть трезво. Думая так, Бородин каждый раз не мог согнать с лица улыбку. Даже в СССР – самой развитой из всех стран – коммунизм всё еще оставался недостижимой мечтой, целью, к которой стремились поколения советских граждан.

Вечера Михаил проводил в компании стариков. Они курили марихуану и местный табак, пили крепкий черный чай, играли в нарды, шахматы и карты. И рассказывали покрытые пылью времен легенды своих народов: о Богомоле, о Царе крокодилов, о шутнике Локи, о мудрости и одноглазом Одине, о смерти и Бароне Субботе, о джиннах, хитрости и ракшасах, о детстве и юности, о старости и о том, что бывает после смерти… Комсомольцу слышать подобные разговоры было нельзя – на Земле, Луне и Марсе сознательные элементы давно уже сообщили бы об этом кому следует, и Мишку ждал бы как минимум строгий выговор, а как максимум – комсомольский билет на стол и позор до конца жизни.

Бородин вынул из кармана пластиковую карточку с фотографией и данными – в конце двадцать второго века это могло бы уже стать пережитком прошлого, если бы не было символом принадлежности к самой мощной организации Солнечной системы. Повертев билет в руках и улыбнувшись бесполезности этого кусочка пластика здесь, на «Хламе», Михаил вернул его в карман и, разлив горячий чай местного производства по крохотным стаканчикам, вернулся к рассказам Черного Боба.

Да, вначале всё внутри него протестовало против этой глупости – в Солнечной системе давно уже победил материализм, – но игнорировать встречи со стариками Бородин не мог. Его словно магнитом тянуло в крохотную комнатку, к сморщенным и улыбающимся лицам, к добродушным шуткам и легендам вымирающих или умерших народов…

Самому себе Михаил объяснял этот интерес обыкновенным любопытством и тем, что он практически был лишен детства – нежный возраст Бородина прошел в лагерях, кампусах и муштре, ведь идеальных солдат СССР пестовал с самых ранних лет. Потом Доктор решил, что его увлечение есть не что иное, как эскапизм, ведь до попадания на «Хлам» всё в жизни Михаила было четко, ясно и понятно, а теперь он лишился всего – боевых товарищей, веры в себя, смысла жизни… Реальность окружавшего его мира дала трещину и разваливалась на куски, а он ничего не мог с этим поделать.

А что он получил взамен? Осколки древних легенд и истории, выдуманные кучкой выживших из ума мешков с костями. Да уж, равноценный обмен, ничего не скажешь!

Мятежники были вооружены кое-как. Подобно большинству отщепенцев в Солнечной системе. Глядя на сосредоточенные лица «цыплят», Доктор уже представлял, кого после операции будет «ломать» особенно сильно. Одно дело – стрелять по роботам на тренировке и ботам в виртуальной реальности, и совсем другое – по живым людям, чьим-то братьям, отцам, матерям. Да, кто-то будет действовать на автомате, как машина, полностью отключившись от происходящего; кто-то будет искренне переживать оттого, что лишил жизни разумное существо, еще недавно ходившее, дышавшее, любившее; кто-то поймает кураж… и вполне может быть, что станет жертвой собственной самоуверенности. Сам Михаил во время любой операции наблюдал за собой как бы со стороны – это не он сейчас скосил двух сопляков, возомнивших себя супергероями, это не он только что четким и выверенным движением проломил череп верзиле, напавшему на «цыпленка» со спины, это не он… это кто-то другой – жестокий, хладнокровный, умный и безжалостный. Идеальный солдат Советской Армии.

Хмыкнув, он кончиками пальцев прикоснулся к нарисованным на броне красным звездам. Ради них он готов и убить, и умереть. Для кого-то это всего лишь рисунок на броне, но Бородин был идеалистом, для него эти звезды олицетворяли Родину, и тут уже не было важным, где именно эта Родина: рядом с березками под Казанью, в пустыне Средней Азии, на обратной стороне Луны или под красноватой пылью Марса. Для кого-то Родина – это Земля, крохотная, затерянная среди звезд песчинка, для кого-то – великая страна, для кого-то – это город, где он прожил всю сознательную жизнь, для кого-то – семья… Бородин был идеалистом. Ради этих звезд он убивал и умирал.

Понимая, что находится на самой грани, что вот-вот слетит с катушек, Михаил до одури «прокачивался» в спортзале, тренировками и упражнениями заполняя всё свободное время, которого у него было в избытке, ведь на «Хламе» целыми днями можно было вообще ничего не делать. Пару-тройку раз в неделю Бородин шел на поводу у собственного любопытства и приходил-таки на посиделки к старикам. Тогда он с жадностью ловил рассказанные скрипучими голосами мифы о том, как Барон Суббота, вселившись в одного неплохого парня, превратил того в мошенника, элегантно и безнаказанно умыкнувшего у Соединенных Штатов Америки сотни миллионов долларов, и диктатора, запугавшего собственный народ настолько, что население и не помышляло ни о каком сопротивлении.