Парад нескромных декольте

– Что же вы пижамы из наволочек шьете, если в крупной фирме трудились? – поддела ее Клавдия.

– А то! Во-первых, я там тружусь техничкой, а во-вторых, на кой черт мне тратить деньги на вещи, которые все равно никто не видит? А здесь у меня появился интерес – мужчина из триста седьмой. На костылях он, видели? Очень на меня вожделенно смотрит. Интерес появился, а порядочной пижамы как не было, так и нет! А у вас есть. И между прочим, я не за просто так у вас ее требую. У меня есть то, что вам нужно. Пойдемте на лестницу, там местечко чудное, его никто не знает, занимайся чем хочешь, все равно никто не ходит.

Клавдия поежилась. Женщина явно страдала, на ее взгляд, заболеванием психики, и переться с ней в какие-то потаенные места вовсе не улыбалось.

– Женщина, не мешайте мне оздоравливаться! Я, чтоб вы знали, к операции готовлюсь, мне нельзя нервничать, – на всякий случай предупредила она странную женщину. – И бросьте эти ваши замашки – за мной следить! Ишь, высмотрела она мою пижаму… Это когда я спала, что ли? Я сонная могу и того, съездить по физии, и мне ничего не будет.

– Больно нужно за вами следить, – фыркнула дама. – А пижаму я увидела, когда вы от нашей Кошкиной неслись. Вот мне интересно, чего вы к больной женщине прилипли? Вами, между прочим, даже милиция теперь интересуется.

Клавдию подбросило со стула. Наталья!

– О-о-ой! – ласково запела она, хватая женщину за руки. – А я вас сразу и не признала! Так вы, значит, Наточкина соседка? Как вас, простите, по имени-отчеству?

– Можно просто Вера, – все еще дулась та.

– А, ну да, конечно же, Верочка! Куда вы меня приглашали, я не запомнила? В туалет?

– На лестницу! Только не забудьте в палату за пижамой зайти, я вас подожду.

Клавдия неслась по больничному коридору, точно реактивный самолет. Кажется, она даже свернула каталку с лекарствами, зато уже через минуту стояла возле соседки Кошкиной с пакетом.

– Пойдемте, – торопила она. – Только сразу говорю – пижама дорогая, мне за нее ценные сведения нужны.

– Ну допустим, вам она все равно бесплатно досталась – сын подарил, сами же говорили. А сведения у меня не абы какие. Я даже так подозреваю: вы из-за них сюда и улеглись.

Да уж, в наблюдательности странной даме отказать было невозможно. Интересно, что это за контора такая, где такие глазастые техничками трудятся? Страшно подумать, какими способностями обладает их начальство.

– Вот здесь можно, сюда никто не заходит, я курить сюда бегаю. У вас, кстати, нет сигаретки?

– Я не курю. Ну так что там с Кошкиной? – торопила Клавдия.

– А то. Во-первых, сразу скажу: вам здесь задерживаться не рекомендую. Вчера, когда вы к нам забегали, Наташка всех врачей собрала, верещала, как будто у нее леденец отобрали. А потом, ближе к ночи, к ней мужчина пришел. Невидный совсем, серенький такой. Сел на стульчик возле кровати, а она ему давай жаловаться: «Вы, мол, должны меня охранять, а ко мне в палату прутся все, кому не лень. Баба какая-то покоя не дает, вы бы за ней приглядели, она еще дома все вокруг меня кружила, никак, это сообщница убийц. Во всяком случае, если ее прижать, можно что-нибудь интересное вытряхнуть!»

– Камни из почек, например, – гневно сощурилась Клавдия.

– Нет, про камни она ничего не говорила. Ну так они и договорились, что, как только вы в следующий раз в палате обнаружитесь, вас сразу под белы рученьки – и на допрос.

– Фиг я им обнаружусь!

– Так вот и я говорю – пижамку недаром отдаете.

– Ваше предупреждение на такую пижамку не тянет. Я, между прочим, не рецидивистка какая, а частный детектив, так что все равно бы меня отпустили. Какими еще сведениями располагаете?

– Так какими… – растерялась Вера. Она не совсем понимала, можно ли с частного детектива трясти пижаму, а даром ей не хотелось откровенничать. – Никакими и не обладаю.

– Неправильно вы себя ведете, – поцокала языком Клавдия. – Сами же сказали: «Во-первых, вам здесь нельзя оставаться», значит, есть еще и во-вторых. Давайте колитесь, Вера. Пижама ждет нового хозяина!

Эти слова сыщицы весьма обрадовали собеседницу. Она заговорила бойко, охотно, с чувством размахивая руками.

– Ага! Так, значит, слушайте! Наташка-то, в общем, вредная баба, ее к нам в палату только позавчера перетащили. Ну, если она у нас, то, значит, ничего у нее страшного нет, жить будет. А она ведет себя так, будто выжила только из милости к обществу, и строит из себя… То ей это подайте, то совсем другое! У нас ведь как повелось – муж там или любовник приходит к больной, мы все – женщины понятливые, уползаем из палаты, пусть они наговорятся, потом все равно эта же больная нам все вечером и расскажет. А эта, такая… Короче, мы догадались, что ничего она нам рассказывать не станет. А как без этого? Мы же всей палатой – как одна семья, пусть и временная. Короче, к ней позавчера заявляется мужик… Высокий, сутулый, с папочкой. Я-то сразу сонной прикинулась, лежу, похрапываю даже. А он на наших девочек посмотрел и, слышу, говорит им: «Покиньте палату, мне надо побеседовать с потерпевшей». Вот черт, а мы и не знали, что она потерпевшая! Ну разве ж дядьку с таким голосом ослушаешься? Наши из палаты подались, а он им вслед: «И эту с собой берите!» – про меня, значит. А наши девки-то тоже не дуры какие, мигом сообразили, что к чему, да как на мужика накинулись: «Вы чего себе позволяете? Женщину страшные боли тревожат после операции! Ей только что сестра снотворное внутривенно вмоздрячила! Болтайте со своей Кошкиной, никто вам не мешает, а наша Вера вообще почти мертвая, можете и не стесняться ее вовсе!» Короче, они меня отстояли. Я лежу, храплю, аж одеяло взлетает. Тот мужик подождал, пока девчонки выйдут, а потом Наташку стал допрашивать. Расскажите, говорит, кто вас до этой больничной койки довел. А та, слышу, хлюпает: «Я, говорит, и не догадываюсь даже, кому могла дорожку перейти, дама я весьма безобидная!» Он ей опять: «Догадываться – это наша работа, а вам главное – вспомнить все до мелочей и рассказать в подробностях». Ну Кошкина перестала сморкаться в пододеяльник и давай жаловаться: «У нас, говорит, во всем подъезде свет отключили. Я дома одна была, у дочки что-то со здоровьем не ладится, она на сохранение в роддом легла, ну и приспичило мне волосы покрасить. Я, как полагается, все по инструкции делаю – голову намазала, сижу, над индийским кино плачу. Вот тут и звонит мне Ольга Бережкова. А я с ней работаю. По профессии я стилист, только никто меня как стилиста не ценит, одна только эта Бережкова. Она же еще по совместительству приятельницей мне приходилась. Так вот звонит Ольга мне и зовет к себе. У нее, мол, должна важная встреча состояться, и ей позарез необходимо стиль подновить. Я и принеслась. А она сразу и не стала со мной заниматься. Вижу, у нее знакомый какой-то прохаживается. Яркий такой мужчина – волосы густой волной, брови тоже густые, черные, даже глаз не видно, и усы щеточкой. А под усами губы так пошленько улыбаются. И знакомый этот все на меня косится. Я-то, дурочка, думала, он ко мне интерес имеет, даже неловко перед Ольгой Бережковой стало, а он… Короче, стала я доставать свои инструменты, чтобы поскорее к работе приступить, а Ольга мне и говорит: «Подожди, сейчас чаю попьем, а то я только с работы, прямо все в животе свело». А мне чего? Я тоже не прочь с ней чаю-то… У нее же всегда не один чай, а еще и бутерброды с сыром, с колбасой всякой, икра прямо в чашке маленькой поставлена, рыба вкуснющая. Так что ж я, дура, что ли, от угощения отказываться? Ой, лучше бы дурой была! Ольга чайник поставила, а сама со мной журналы уселась смотреть. Ну мы ж выбираем ей стиль! Ольга только на друга своего покрикивает: «Любимый, там еще чайник не вскипел? А салями ты порезал? Не забудь конфеты достать!» А потом мы сели пить чай. И все!» Наташка замолчала. Я лежу не дышу, а мужик тот сутулый спрашивает у нее: «Что, простите, все? Вы что, не помните последствия?» Наташка чуть не разревелась. «Я больше и не знаю ничего! В глазах все помутилось, круги какие-то поплыли, а в себя я вернулась только в больничной палате». А мужик не успокаивается: «А вы не помните, как Бережкова своего друга по имени называла?» Кошкина уже к обмороку двигается, но еще отвечает: «Она его ни по какому имени не звала, только «дружок» да «дружок», как собаку. А сама возле него прыгала, ершик ему на макушке теребила да целовала как сумасшедшая. Прямо мне даже неловко за нее было». Тот дядька опять к ней: «Ну и попили вы чаю, а дальше что?» Наша Наташка как взвоет: «Чего вы ко мне привязались? Говорю же – не помню! Я даже не понимаю, как вообще в палате очутилась, по всем приметам вместе с Ольгой должна была на тот свет отправиться. И ничего я не помню больше! И боюсь я! А защитить меня некому!» И уже начинает подергиваться, вроде как налаживается головой об стенку биться. Я-то под одеялом лежу, а сама подглядываю, девчонкам же надо будет рассказать… А тот мужик, как увидел Кошкину нашу в таком истерическом состоянии, скорее свои бумажонки собрал и бежать! Только уже у дверей обернулся да крикнул: «Мы с вами еще непременно повстречаемся! Только чуть позже! А вы непременно выздоравливайте!» Нет, вы чего это пижаму мнете? Еще и рыбину на нее пристроили!

– Да это я торопилась, в столовой не доела… выбросить собиралась…

– На пижаму, да? Она уже и не ваша вовсе! Ну надо же – всю прям измяла! А я в ней хотела к ужину спуститься…

Клавдия и впрямь все время нервно комкала пакет с ночной одеждой. Худющая дама, видимо, сказала уже все, что знала, потому что выдернула пакет из рук Клавдии Сидоровны и прижала к животу.

– У вас и правда нет сигаретки? – на прощание еще раз спросила она и, махнув рукой, устремилась к себе в палату.

Клавдия тоже поспешила к себе. Надо было срочно исчезать. Не хватало еще доказывать всяким сереньким дядькам, что она ни в чем не виновата. Да и узнала она все, что можно. Наталья, может, и видела преступника, но сейчас Клавдии про него не расскажет, это уж точно. Надо же, еще и милицию на сыщицу натравила! А в том, что черноволосый и чернобровый «дружок» преступником и был, сомнений у нее не оставалось. Приходилось радоваться тому, что узнала.

Собралась Клавдия на счет «раз». А уж выскочить из больничных покоев и вовсе было делом плевым.

Клавдия Сидоровна ехала в такси и пялилась машинально в зеркальце заднего вида.

– Женщина! Если вы еще раз скорчите мне рожу – не посмотрю на ваш возраст и высажу посреди дороги! – вдруг обозлился молоденький водитель.

Клавдия пришла в себя и уставилась в окно. Вот ведь нервный какой водитель попался. Ну, есть у нее такая особенность – дергать лицом, когда она о чем-то серьезно размышляет, так это от того, что мыслям в мозгу тесно, вот на щеки и выскакивают. А парень сразу на тебе, «высажу»! Нет, неуважительная молодежь пошла, никакого почтения к больному человеку!

Еще в подъезде ее встретила громкая музыка, которая доносилась прямиком из собственной квартиры Клавдии Сидоровны. Сыщица решительно открыла дверь ключом, промаршировала в комнату и оторопела – без любимой супруги Акакий с родственниками устроили замечательный бардак. Пустые салатницы, серые кусочки колбасы, рыбные консервы, красиво украшенные пучком засохшей петрушки, и пять разнокалиберных бутылок украшали стол. Возле стола в медленном танце топтались Катерина Михайловна с Петром Антоновичем и Татьяна, любимая соседушка, с Акакием.