Параллели. Цикл рассказов

Я заинтересованно повернулся к спорщикам. Интересно, чем ответит на сравнение мой давешний партнёр по шахматам.

–У меня мама бухгалтер, а папа кандидат наук.– Прозвучал гордый ответ.

Не в родителей. Я разочарованно отвернулся.

–Да вы только поглядите на него.– Продолжал гнуть свою линию в массы попутчик.– Как можно гордиться родиной, если всякие оборванцы надевают на себя футболки с надписью бросившей их страны. Ещё бы флаг на коляску прицепил. Позор.

Возражений не последовало. Женщина видимо и сама уже поняла бессмысленность своих аргументов.

А мне захотелось выйти. Покинуть вагон, чтобы больше не слышать этот бред, не дышать одним душным воздухом с человеком, для которого слово «Родина» служит синонимом к слову «Геноцид». В его речах явно проступало желание согнать в большую газовую камеру всех оборванцев, попрошаек, бомжей, людей третьего сорта.

Я резко встал, прихватил свой рюкзак, кивнул на прощание женщине и вышел на перрон.

В уши сразу ударил шум и гам, в нос запах пота, мазута и всевозможной еды от выпечки до шаурмы, а в плечо пузатый дядька, как локомотив, прущий на себе два здоровенных клетчатых баула.

Потирая ушибленное плечо я направился к попрошайке, дабы в свою очередь высыпать ему горсть мелочи, что постоянно копится в карманах.

Подхожу, бросаю деньги, смотрю на лицо – молодое, лет тридцать пять, не больше. На одном плече из рукава синей футболки выглядывает трудноразличимая из-за страшного ожога армейская татуировка.

–Воевал?– Спросил я глядя в мутные, невыразительные глаза парня. Я знаю этот взгляд: брошенный, ни во что неверующий, уставший от жизни.

–В Чечне.– Прокуренным хрипом ответил инвалид.

–Ноги там потерял?

–По-пьяни отморозил.– Оскалился парень. А кому понравится праздное любопытство на больную тему?

Но я иногда бываю изрядной сволочью.

–А горел где?

Молодой человек чуть подумал, не послать ли меня и, решившись, сказал правду:

–Там.

Я протянул ему руку.

–Спасибо.

–За что?– Удивился он.– За то, что горел?

Я отрицательно помотал головой.

–За то, что не горели мы.

Ладонь его была крепкой и жилистой. Рукопожатие сильным и искренним.

Обидно за таких вот людей. С покалеченным телом и душой. Жалости нет. Есть злость на несправедливую судьбу. Какие-то подонки живут в своё удовольствие: убивают, грабят, насилуют и ничто им за это не бывает. А нормальные хорошие люди…

Я тепло попрощался с парнем и поспешил с вокзала. Не люблю большое скопление людей. Неуютно.

И вновь, здравствуй незнакомый город. Чем живёшь, чем дышишь? Как встретишь меня, путника? Сколько таких вот провинциальных городков я повидал, и ни один не похож на другой. У каждого своя история, культура, традиция. И жизнь в них разная. Где-то неторопливая, размеренная. Где-то быстрая, энергичная.

Пройдёшься по улочкам, присмотришься к дорогим иномаркам, новостройкам, улыбчивым людям. Мамаши с колясками не спеша прогуливаются по аллеям, строители ремонтируют фасады домов, магазины украшены гирляндами воздушных шаров и вывесками «Мы открылись», «Нам пять лет». Идёшь и радуешься. Живёт город, процветает.

Правда приводила меня дорога и в совсем другие места. Серые «хрущёвки», выбоины в асфальте, старики на улицах. В редком углу горит фонарь и те тускло вполнакала.

Здесь для радости нет причины. Озлобленны люди, чужаков встречают хмурым подозрительным взглядом и закрытыми ставнями в окнах. Звон церковных колоколов тревожным набатом разносится по округе. Вымирающие города. Натура для картины Левитана.

Я проигнорировал остановку общественного транспорта, захотелось пройтись пешком. По тенёчку аллей, подышать прохладой, остыть после душного, прожаренного солнцем вагона.

В общем, чётко и последовательно выполняю все положенные инструкции. Иду, любуюсь незатейливой красотой провинциального городка. Здесь нет высотных домов, как в мегаполисах, в основном частный сектор лишь изредка нарушаемый уродливыми панельками времён советского застоя. Но, как ни странно это нисколько не портило общего фона. Всё легко и гармонично.

Шагах в десяти передо мной дорогу перебежала чёрная кошка. Я резко остановился, как учили, сплюнул три раза через левое плечо и, подумав, свернул в сторону.

Я вообще по жизни человек суеверный, а после мистической истории в брошенной деревне, особенно. Завсегда заприметив, спотыкаюсь на правую. В дорогу не убираюсь. Если что-то позабыв, возвращаюсь домой, обязательно глупо улыбаюсь своему отражению в зеркале.

Сворачиваю за угол и резко торможу. Прямо передо мной на утрамбованной асфальтной крошкой дороге лежит крест. Точнее его тень. Глубокая, насыщенная, словно нарисованная.

Не знаю, как вы, но я ещё никогда не видел тень от церковного креста с куполами. Или просто не обращал внимания? А тут – чётко, контрастно, само бросилось в глаза.

Тяжело вздыхаю – опять мистика, снова знак. Знать бы ещё для чего. Кто бы научил, как трактовать подобные явления.

Пожимаю плечами. Поднимаю взгляд. Маленькая бревенчатая церквушка с покрытым оцинкованным железом куполом и ослепительно сияющим в лучах солнца крестом.

Непредсказуемая мысль тут же сместилась к иконке Николая Чудотворца лежащей у меня в рюкзаке. Может зайти?

Подхожу к гостеприимно распахнутой калитке. Рядом плакат с изображением лика Серафима Саровского и надпись: «Радость моя, молю тебя, стяжи дух мирен и тогда тысячи душ спасутся около тебя». Захожу.

Из церкви выходят прихожане, крестятся. Видимо только что закончилась служба.

Войти в храм не решаюсь, словно стесняюсь. Вроде что такого? Но ноги не идут, словно вросли в землю. Люди проходят мимо меня, удивлённо озираются, но ни слова поперёк. Стоит себе и стоит, значит ему так надо.

Последним из церкви вышел батюшка. Уже немолодой, но ещё далеко нестарый, с приметными рыжими волосами и бородой. Подходит ближе, смотрю в глаза. В них тоска и надежда, словно давно уже ждёт чего-то и не может дождаться.

Что меня толкнуло подойти к нему, я до сих пор не знаю. Но, поди ж ты, случилось.

–Святой отец, можно вас на минуточку?– Я понятия не имею, как нужно обращаться к церковным служащим, сказал первое, что пришло на ум.

Батюшка, не останавливаясь, прошёл мимо, бросив на ходу: