Параллельные миры

…Надо быть терпеливым, а вы все находитесь в каком-то нетерпении и от этого отчаянно окружаете себя предметами.

Нетерпение — это предметы. Прежде всего, предметы. Много предметов.

Человек вашего мира живёт между предметами, в нетерпеливом ожидании каких-то событий в жизни, которые, в конечном счёте, приведут к обладанию какими-то другими предметами.

Вы окружаете себя множеством всяких предметов, вещами, книгами, одеждой, автомобилями, домами, предметами роскоши.

Поэтому человек в вашем мире так легко сам становится предметом.

Предметом желания, предметом страсти, предметом любви, все — суть производные от нетерпения.

Есть и другие предметы: предмет преступления, предмет угнетения, предмет захвата, предмет обладания — всё от отсутствия терпения.

А жизнь сама — это предмет терпения.

— Ну, уж ваша-то точно!

— …?

— Христос терпел и нам велел. («Господи, что я говорю?..»)

Мысленно я уже успел себя протестировать: общее состояние было какое-то сбитое и непонятное.

Что-то чужое, тревожное и неудобное вторглось в пределы моей жизни и моего личного пространства.

Зачем?..

Вместо радостной встречи человечества с другой цивилизацией получается лекция о чём-то запредельном.

Вместо чего-то лёгкого выходит какая-то натуга с подтекстом, тягомотина на грани абсурда…

Я постарался взять себя в руки и всё-таки выдохнул в сумрачный воздух комнаты что-то словесно-соображательное:

— Так вы говорите, не участвуете в событиях? Значит, вы — люди без судьбы, или ваша судьба — стоять где-то за дверью, и главная цель в жизни — чтобы никто не заметил этой самой жизни, не догадался о её существовании?

— Да, иногда это так. Подумайте сами, как раз в этом наши миры похожи.

Огромное большинство ваших людей проживают свою, в общем, незаметную жизнь и уходят также незаметно, как и мы.

— Так значит, вы тоже умираете… Интересно…

— Умирать не интересно. Умирать грустно… Всем…Какой толк от того, что шумели, волновались, окружали себя предметами и людьми в качестве предметов.

Всё равно получилось, что они тоже стояли за дверьми жизни, в которую их не пустили.

У многих просто не получилось туда попасть, а кто-то и сам не хотел.

У нас же всё по-честному: знаем, что не попадем, что не будем ни в чём таком участвовать. Знаем свое место. Поэтому — за дверьми, за шторами, в чуланах и шкафах!

…Выходить «из-за двери» нужно только тогда, когда точно знаешь, что без такого выхода не обойтись.

— Как сейчас?

— Нет. Сейчас — это не выход.

И вы не сможете никому доказать, что встречались со мной. Даже если ведёте видеосъемку нашего контакта.

(А я-то втайне надеялся, что вебкамера моего компьютера включена).

При просмотре материалов вы не увидите ровным счётом ничего, или изображение будет смазано.

Всё из-за того, что ещё наши предки каким-то непостижимым образом научили свои тела совершать микроколебания, которые делают размытым или невидимым наше изображение в видимой части спектра.

Это свойство нам теперь передаётся по наследству.

— Тварь дрожащая?

— Да, только с очень высокой частотой дрожания.

— Тогда зачем мы сейчас общаемся?

— Понимаете, это почти случайность. В общем-то, этого недолжно было быть…

Я направлялся к нашему товарищу, который сейчас находится за шторой несколькими этажами ниже. Но неожиданно мне пришлось срочно спрятаться.

— И вы спрятались у меня?!

— Да, так получилось… Но вы не извольте беспокоиться. Я не задержусь у вас долее того времени, которым вы располагаете…

— А как же вы попали в мою квартиру?

— Да очень обыкновенно: когда вы открывали дверь, я уже был за вашей спиной и вне вашего поля зрения.

Согласитесь, совсем нетрудно зайти вместе с уставшим и, извините, употребившим человеком в его квартиру. Всегда можно быть уверенным в том, что у него не возникнет внезапного желания резко повернуть голову и посмотреть через плечо назад…

— Ах, согласен, согласен! Так могут проникать и банальные воры-домушники…

Но, вы опять же, не извольте беспокоиться на этот счёт.

Именно в силу вышесказанного и того, что ещё сказано будет.

— А для чего ваш товарищ спрятался за занавеской несколькими этажами ниже?

— Видите ли, есть некоторые вещи, которые вашему миру лучше не знать даже сейчас.

И тут я наконец-то увидел: костлявое лицо, бесцветные волосы, стриженые на старокрестьянский лад — горшком, всё остальное закрыто светло-серой, почти белой, то ли накидкой, то ли плащом, то ли простыней, полностью скрывающей хлипкие мясные конструкции, складывающиеся в почти неощутимую фигуру.

Понимаю, откуда взялись байки о привидениях и всяких там призраках…

А он уже продолжал зачем-то знакомить меня с особенностями их затерянного, даже, наверное, потерянного мира:

— Мы научились питаться один раз в день.

И задерживать дыхание при резких движениях — поэтому нас не слышно.

Наши дети учатся молчать неделями.

Очень многие, становясь взрослыми, уже совсем не говорят.

Да и незачем. Но прекрасно понимают друг друга и без слов.

Да и не всякую правду словами скажешь.

Стоять, спрятавшись за какой-нибудь дверью или занавеской, портьерой или в чулане нужно тихо, не разговаривая даже шепотом.

Поэтому лучше всего стоять поодиночке. Или сидеть…

…Но, иногда, это не так. И тогда у нас появляются дети.

Наши женщины уходят, просачиваются на тёплые чердаки домов, в другие заведомо необитаемые помещения, во временно покинутые дома и квартиры. А таких, Вы не поверите, но таких помещений довольно много повсюду. Наши мужчины помогают и заботятся о своих женщинах в обязательном порядке. Мы все заботимся друг о друге.

…Иногда какие-нибудь бомжи принимают нас за своих, но мы быстро даем понять, что это не так.

Они пугаются наших скрытых возможностей и не приходят потом в те места, где могут встретиться с нами.

А ведь они тоже прячутся от вашей жизни.

По-своему, конечно.

Но они — другие.

У нас традиции и навыки, передающиеся из поколения в поколение,

а у них — страх и отчаяние. Цель — не жить, а выжить.

Мы такие — чтобы сохранить своё достоинство, они — уже потеряли всякое человеческое достоинство.