Параметры риска

Внешний мир сузился до размеров меня самого. Я еще могу рассмотреть свое плечо, руку. Я чувствую тело: покалывание в онемевших пальцах, пульсирование крови в неудобно положенной ноге. Но почти совершенно утерял ощущение местоположения этого тела в пространстве. Во Вселенной нет ничего, только ты, чернильная темнота, звезды и «космическая» тишина.

Я лежу и думаю о том, как через три часа погружусь в нагретый спальник, как пригреюсь и как буду спать аж до полудня. И когда меня разбудят, уже будет кипеть на примусе вермишель…

Неожиданно звезды начинают куда-то скользить, падать, и я с готовностью погружаюсь в ватную подушку дремоты. Будит меня холод. Ознобом он поднимается с занемевших ног. Мокрой холодной улиткой противно ползет по спине. Я плотнее затягиваю видавшую виды штормовку, пытаюсь выдавить из тела липкий озноб. Но это приводит только к тому, что меня начинает сотрясать мелкая дрожь.

Открываю глаза. Оказывается, уже рассвело. Сквозь серую муть утреннего тумана просматриваются паруса. Сколько же я спал? Выпрастываю из-за пазухи руку и долго смотрю на часы. Прошло 35 минут. Только 35! Впереди еще почти два часа вахты…

Дербентская впадина

Двухмиллиметровый капроновый шнур, вспарывая воду, уходит в глубину. Вниз его утягивает массивная свинцовая гирька, стремящаяся согласно закону всемирного тяготения к центру земли. Но рано или поздно путь ей преградит дно. Через сколько это произойдет — вот вопрос, который интересует нас в данный момент.

— Если б моряки видели, как мы замеряем глубины, они б полопались со смеху, — замечает Матвеев.

Сошло уже метров 200. В моих руках, наколотая на металлический прут, бьется большая белая катушка.

— Придержи, — просит меня Сергей.

Я сбавляю обороты, но послабнувший было шнур вновь натягивается. Значит, гирька еще болтается на весу…

— Стоп! — командует Кромаренко. Кажется, он почувствовал рывок. — Начинаем подсчет метров.

— Вытяжка шнура минус угол сноса, итого где-то 480 метров, — Женька растягивает улыбку до самых ушей. — Это вам не цыплячьи глубины первой десяти дневки! Если верить карте, мы входим в район Дербентской впадины.

И голосом торопящегося экскурсовода извещает:

— Вы находитесь в самом опасном месте Каспийского моря. В среднем за год здесь происходит штормов больше, чем в любой другой точке моря. Тут зарегистрированы максимальные высоты волн, достигающие) 13–14 метров. До ближайшего берега… — Женька быстро пробегает по расстеленной карте циркулем, — 75 миль, то бишь 138 километров…

В это время — 27 июля — по Центральному и Юго-Западному Каспию было дано штормовое предупреждение. 30 июля размеры надвигающегося шторма уточнены. Были поставлены в известность Каспийское пapoходство, рыболовецкие совхозы и колхозы, штабы Военно-Морского Флота, бригады нефтяников, работающих на буровых, расположенных в море. В боевую готовность приведены спасательные силы.

К 31 июля в опасных зонах моря не осталось ни одного судна. Ни одного. Кроме нашего плота размером! 6 на 3 метра и экипажа из трех человек.

Шторм

В ту ночь решили все-таки спать: ощутимой угрозы не было, а придется ли в ближайшие сутки сомкнуть глаза — неизвестно. Встретить в этих местах судно практически невозможно: все морские трассы Проходят ближе к берегам, в пределах видимости буев и маяков

Поэтому решили не ставить даже вахтенного. Ограничились тем, что установили на борту добавочный сигнальный огонь, уменьшили до минимума парусность В кормовой штурманский «столик» положили дополнительные ракеты, привязали к настилу мешки с вещами

Хотелось предпринять что-нибудь еще, но все возможнее было уже сделано.

Спать легли в спасжилетах, не снимая одежды и обуви. Затылком я уперся в приспущенный до настила гик грот-паруса. Теперь в случае смены направления ветра или курса плота непременно бы проснулся. Способ этот не раз был проверен и осечки не давал. Засыпал я, чувствуя мелкое подрагивание паруса.

Проснулся я разом. Интересно, кто бы умудрился не проснуться, если б ему по затылку стукнули трехсантиметровой металлической трубкой? Правда, я и не понял вначале, что происходит, только голову руками прикрыл. Тут-то мне второй раз по пальцам гиком сыграло. На третий я поймал его, потянул на себя.

Какое там! Не идет, даже не шевелится. С таким же успехом можно пытаться сдвинуть груженый самосвал. Теоретически это, конечно, возможно, но поди, попробуй…

Стали у меня потихоньку пробуждаться остальные чувства. Осязание, как вы понимаете, уже функционировало. Только нам привычней, что оно идет через пальцы, а тут — через затылок! Следом — слух прорезался: слышу, ветер в растяжках не свистит даже, а воет, как метель в трубе. И плот вниз падает — чисто скоростной лифт, аж внутри все холодком наполняется.

Темень — кромешная. Только фонари керосиновые на мачте из стороны в сторону мотаются, гоняют пятна света по плоту. А в мешке тепло: от Сергея, как от печки, пышет. Можно, думаю, пяток минуток полежать, пока в себя приду. Ведь если что и могло — давно б случилось!

Но по-настоящему я оценил, ситуацию, только когда поднялся. К ветру повернулся — меня сразу из капюшона штормовки вынуло. Такое впечатление, что сейчас волосы мои, как пух из одуванчика, повыдергает…

Внезапно я услышал быстро приближающийся гул: очень это напоминало рев двигателей стартующего реактивного самолета. "Вот те раз, — думаю. — Откуда здесь самолету взяться?" Но тут корму плота рвануло вверх и из темноты выступил пенный клокочущий гребень. Навис сверху, будто замер на мгновение перед прыжком.

Это страшно и неожиданно: вдруг из темноты выдвигается полутораметровый водяной вал! Кажется, я закричал, потому что, резко откинув спальник, приподнялся Сергей, зашарил рукой, разыскивая свои очки. Затем меня упруго ударило, потащило по настилу, припечатало головой к мачте. "Опять затылком!" — успел расстроиться я.

Гребень схлынул. Что потом было — убей, не помню. Две, а может, три минуты у меня в памяти напрочь стерлись. Зато, как на фотографии, вижу: Сергей с Женькой, в настил коленями упираясь, пытаются втянуть на плот свесившийся наполовину в воду мешок с вещами. А эта кишка с барахлом весит не меньше их, да еще с дальнего конца водой заполнилась. Скорее она их в воду утянет, чем они ее на плот вернут…

Женька орет:

— Андрей! Сюда! Вещи уходят!

А я вдруг вижу, что руль из стороны в сторону свободно ходит и канат, фиксировавший его в положении автопилота, болтается на румпеле, разорванный в двух] местах. А волна идет — сумасшедшая! И если нас к ней бортом развернет, то поминай, как звали…

Рванулся к рулю, а самому кажется, что ползу по плоту, улитка преклонного возраста, страдающая одышкой. Будто за ноги меня кто держит. «Ползу» я так, а в: голове мысль лихорадочно бьется: успею или не успею, кто первым — я или волна?