Паргоронские байки. Том 2
Шрифт:
– Впусти или будет хуже!
– Мы тут уже все знаем, кто ты такой! – прошипел домовый дух. – Повсюду разнесли! Никто из наших тебя не пустит, паргоронское отродье!
– Ладно, – обманчиво спокойно произнес Кеннис. – Хорошо, не пускай. Тогда я просто подпалю эту хижину. И соседнюю. И вообще всю деревню подпалю. А когда людишки выбегут – устрою кровавую баню.
– Не надо! – воскликнула одна из девушек.
Их было две внутри. Постарше и помладше. И еще их отец, мужчина средних лет, с трясущимся в руках ухватом. И мать, прижимающая к себе младенца. И еще двое детей разного возраста.
– Я выйду! – продолжила девушка.
– Не надо! – схватилась за нее мать. – Не смей!
– Он же не может войти! – напомнила ей сестра.
– Бабкиной молитвы напужался! – предположил отец.
– Но он же спалит все!
– Небось не спалит! Огня они смертным страхом боятся!
– Кто они-то, тять?!
– Известно кто! Твари ночные!
Кеннис криво усмехнулся и снял с жердины масляный фонарь. Обычную плошку, в которой плавал горящий фитиль. Покачав ее в руке, он сделал вид, что бросает на соломенную крышу – и в доме все ахнули от ужаса.
– Ну что – поджигать? – спросил он. – Или кто-то выйдет сам? Сразу скажу – бабкой можете не жертвовать. Старики невкусные. Младенца тоже не надо – его мне будет на один зуб.
– Ах ты ж нечисть поганая!.. – замахал кулаком отец семейства. – Никого мы тебе не отдадим!
– Пошел отседова! – присоединилась мать. – Пошел, пошел!..
А бабка, узнав, что для Кенниса она неаппетитна, резко расхрабрилась. Схватила стоящий у двери веник, да как сунула его мертвецу прямо в рожу! Тот молниеносно его схватил, вырвал, чуть не вытащив из дому и саму бабку, но разок ему все-таки по лицу прилетело.
– Не, ну про веник ты все-таки выдумываешь, признайся, – прищурился Бельзедор. – Кто тебе мог рассказать такие детали? Смертных тех ты вряд ли встречал, а Кеннис точно не стал бы.
– Ты даже не представляешь, сколько разных дивных подробностей я знаю, – ухмыльнулся Янгфанхофен. – В конце-то концов, кто я такой, по-твоему? Я Паргоронский Корчмарь, Бельзедор. Я знаю все и про всех.
– Про меня ты ничего не знаешь.
– Ну вот разве что про тебя. И то лишь потому, что ты мой друг, и я уважаю твои желания.
Кеннис выхватил веник, поджег его и замахнулся. Сейчас кинет, сейчас запалит крышу!.. Они в этой деревне сплошь соломенные – займется мгновенно.
И тогда к нему с криком выбежала девушка. Оттолкнула отца и сестру, вырвалась – и вылетела за дверь.
– Не пали! – взмолилась она. – Меня возьми, других не трогай!
Кеннис ухмыльнулся. Теперь он мог подчинить эту девицу своей воле. Превратить в покорную куклу, как всех остальных.
Но он не стал. Зачем, если она и так подчиняется, сама? Это даже приятнее – смотреть в ее гневные глаза, ощущать ее возмущение.
Возможно, приправленная живым чувством кровь станет еще вкуснее.
К тому же Кеннис невольно тянул с началом трапезы. Девушка была на редкость красивой, и Кеннису хотелось вначале как следует ее рассмотреть. Это было отчасти обычное эстетическое чувство, а отчасти – желание полюбоваться
изысканным блюдом.Кеннис протянул руку и коснулся шеи девушки. Ощутил ее мелкую дрожь, тепло бархатистой кожи. Пульсацию каждого сосуда в ее теле.
– Какая совершенная оболочка, – хрипло произнес он.
Неожиданно для себя он убрал руку и отступил. Кеннис был сыт, в общем-то. И ему вдруг стала неприятна мысль, что этот великолепный сосуд будет разрушен или изуродован.
Тем более такой сильный дух, такое бесстрашие!..
– Твои храбрость и красота смягчили мое сердце, – произнес он. – Я уйду.
Девушка ничего не ответила. Она до последнего смотрела на Кенниса недоверчиво и выдохнула лишь когда тот скрылся за деревьями.
О своем великодушии Кеннис не пожалел. Конечно, он остался без очередной трапезы, но их в его жизни будет еще много. Зато он впервые сумел сдержаться, отказаться от соблазна – и это его очень воодушевило. Значит, он по-прежнему свободен выбирать, по-прежнему принимает решения сам. Он не стал рабом своего проклятия.
К тому же его прощальные слова точно разнесутся по всей округе. Он уж постарался выдать фразу покрасивее.
Да и девушка… ее лицо все еще стояло перед глазами. Кеннису хотелось увидеть ее еще разок.
И уже на следующую ночь он вернулся в эту деревню. Теперь, правда, невидимкой. Для него это стало несложным – частично уходить в Тень, растворяться в туманах. В таком облике он мог просочиться в любую щель, проскользнуть в замочную скважину.
Немного походив по хижинам, Кеннис убедился, что пройти свободно удается лишь в некоторые. Либо совсем новые, либо нежилые. Те, где домовые духи либо еще не завелись, либо ушли.
Если же дух на месте – Кеннису хода нет. Разве что кто-то из жильцов сам его впустит. Он проверил – подчинил выбежавшего до ветру паренька, а потом вошел с ним в его дом. Когда тот сам открыл Кеннису дверь, домовой дух сделать ничего не сумел.
Но сегодня Кеннис почти никого не тронул. Только приник на минутку к артерии этого самого паренька, промочил горло. Потом усыпил и позволил вернуться в постель.
Сам же тишком поспел ко вчерашней хижине и с любопытством обошел вокруг нее. Дверь хозяева за день повесили новую, да и вообще явно трудились без устали. Все стены были исписаны молитвами Змею-Охранителю, в окошках были выставлены зеркала, вокруг рассыпана соль, а над входом висели гроздья черемухи.
Интересно. Выходит, деревенские уже прознали, что соль и запах черемухи ему неприятны. Откуда бы? Может, старичина Дзо был не единственным знахарем в округе? Кеннис ведь и сам узнал об этих своих слабостях из его книги.
Слова молитвы Кеннису не навредили. Что есть, что нет. В зеркалах же он по-прежнему не отражался, но смотрел в них спокойно. Наверное, местные перепутали его с василиском.
Кстати, куда все-таки делся Тварька? Кеннису очень хотелось это узнать.
Еще во дворе появилась собака. Но она при появлении ходячего мертвеца забилась в кусты и лежала ни жива ни мертва. Боялась тявкнуть – при том, что Кеннис ее даже не подчинял.
Внутри никто не спал. Кеннис слышал из хижины тихие голоса, слышал биение сердец и неровное дыхание. Они все страшно его боялись.