Пари с будущим

Счастливый уже тем, что не слышал этих завываний своего пылкого оппонента, Руська дрых, свесившись на подоконник и заляпывая его сукровицей, которая сочилась из разбитой физиономии и рта. Мне-то наплевать, а вот сидящая рядом со мной Ленка явно переживала и нервно сжимала мою руку повыше локтя.

— Лен, все нормально, — сказал я наконец. — Тебе не надо было сюда идти, я же говорил.

— Почему он угрожает, а эти и ухом не ведут? — возмущенно шепнула она, косясь на стражей закона, неторопливо бродящих то туда, то обратно по отделению и перебрасывавшихся не особо информативными фразами друг с другом. — Они что, забыли о нас?! Сколько можно нас тут мучить?

Я сдержал улыбку, тронутый ее святой наивностью.

В конце концов даже австралопитеку надоело ныть, и он отцепился, уйдя куда-то вглубь камеры. Многие задержанные из «Барракуды» уже дремали, кое-как устроившись на узких деревянных скамейках вдоль стен. Задремала и Ленка, привычно устроившись у меня на плече. Я же, обвыкнувшись, начал даже получать некоторое удовольствие от наблюдения за местной публикой.

Самым харизматичным тут был изрядно опустившийся бородатый мужичок с выбитыми передними зубами, а оттого шепелявый. Бомж или не бомж, не знаю, но попахивало от него не фиалками.

Мужичок сидел в уголочке под стендом с фотороботами «Их разыскивает милиция» и, кривляясь, стебался то над нами, то над дежурным или входящими-выходящими ментами. Нас, задержанных, он считал богатеями, которые зажрались и бесились с жиру. Да уж, я всегда знал, что все в этом мире относительно. Вот и меня кто-то счел нуворишем…

Время от времени дежурный лениво советовал ему заткнуться, но дядька за словом в карман не лез:

— А шо, правду, шо ли, брешут, шо ваш тут вщех шкоро переименуют в полишаев?

Мент зевал и продолжал заполнять какие-то бланки, игнорируя и сидящего перед ним уже с час «барракудовца», дело которого сейчас заводил. Глядя на это, я нерадостно думал о том, что если он столько возится с предъявившим документы клиентом, то что же будет с беспаспортным мной, если хотя бы к утру очередь дойдет до нас с Леной. А ей ведь наверняка завтра (сегодня!) на работу… Вот дуреха!

— Были вщю жышть ментами, теперь штанете понтами! — надрывался бродяга, от удовольствия подпрыгивая на месте и распространяя вокруг себя невыносимую вонь застоявшейся мочи.

— Ты, мля, нарываешься? Хочешь, чтоб тебе почки опустили? — без особенных эмоций уточнил у него дежурный.

Шепелявый залился визгливым смехом:

— Напужал ежа голой жопой! Ты ищо в штаны шрал, когда дяде Толе пощки опуштили, поял?

— Оно по вони и чувствуется! — огрызнулся один из «золотых мальчиков» клуба, попавший в облаву, скорее всего, по недоразумению. — Слушай, заткнись уже, козел, надоел ты!

— А ты меня не жатыкай, шопля желеная, не жатыкай! Ты шнащяла проживи ш моё, а потом и будешь тут шкалитьщя, ешли будет, щем, поял? — ни секунды не промедлив, выдал тираду бомжик.

Я покосился на дремлющую Ленку. Конечно, она все это продолжала слышать даже сквозь чутки сон. Как бы чувствовал себя мой папа, если бы на нашем с нею месте оказались они с мамой? Это ведь не лозунг обдолбанного пикассы «Кастян — пидар!» в подъезде со стены соскребать…

И тут снова проснулся мой мобильник. Похоже, это была его лебединая песня, сопровождаемая сигналами разряженного аккумулятора.

Я услышал усталый голос нашего диспетчера Тани:

— Стрельцов, срочно выезжай в дежурку.

— Не могу. А что случилось?

— Как это не можешь?! — растерялась Таня: наверное, за все время работы она впервые слышала от бойца пожарного расчета подобный ответ.

— Я в ментовке, без документов, и тут все как-то жутко затягивается. Так случилось-то что?

— Ну ты даешь… Случилось — горят Селезинские склады. Максимальная категория сложности, стягиваем туда все силы, — в голосе прозвучала нотка укора.

— Черт! — вырвалось у меня. — Тань, у меня сотик садится, сейчас разъединится…

— Какое отделение? — устало вздохнула она.

Я сказал, и четко в эту секунду в динамике наступила гробовая тишина. Дисплей погас, отключился и сам телефон, пискнув на прощание. Не знаю, успела ли Татьяна услышать координаты…

— Что случилось? — шепнула Ленка, подтягивая к щекам ворот наброшенной на плечи шубки: пока нас в зале брали тепленьких, она предусмотрительно успела получить в гардеробной нашу одежду, иначе даже не знаю, как она чувствовала бы себя сейчас в выстуженной дежурке.

— Да… там пожар… крупный вроде…

Она вгляделась в мою явно перекошенную из-за отека на скуле физиономию:

— Ты что-то не договариваешь, эй!

— Да ладно, Аленосик, не бери в голову! — попытался отшутиться я, но это не сработало.

— Говори быстро! — скомандовала она, грозно сдвигая брови.

— Мне вчера снились последствия этого пожара. ДО того, как там все загорелось. Во сне я видел выгоревшие склады так правдоподобно, как это бывает в реальности после таких пожаров…

Ленку буквально затрясло. Даже губы, с которых давно стерлись остатки помады, побелели от страха.

— Давай сейчас устроим тут дебош? — предложила она шепотом. — Пусть нас посадят на пятнадцать суток, и ты никуда не поедешь!

— Гениальная идея! — хохотнул я, отчетливо представив себе, как эта девочка-припевочка выхватывает из-под десятка задержанных скамейку, выносит ею окно, а потом рвет на груди свое коктейльное платье с воплем: «Век воли не видать, пятерик мотать на Петровской киче!».

— Ему весело! — не зная, какой она только что предстала в моей разбуянившейся фантазии, выдохнула Ленка. — Посмотрите на него!

Тут открылась боковая дверь, ведущая, насколько я успел разглядеть за время нашего здесь пребывания, на лестницу. Из нее высунулся молодой прыщавенький сержантик:

— Стрельцов тут кто?

Я поднял руку.

— Стрельцова отпускай! — едва взглянув на мою кривую рожу и даже не поморщившись, обратился он к дежурному.

— А с девицей чего? — он кивнул на Ленку.