Пари с будущим

— Ты только не забывай, о чем я тебя тогда просил насчет нее, — сказал Варуна, когда мы обнимались с ним на прощание перед выходом на посадочную площадку, и похлопал меня по спине. — Давай!

А потом я еще долго провожал взглядом тающий в черноте космоса огонек межпланетного пассажирского судна…

Отпуск в Трийпуре

Моя тысячная циклизация была отмечена в жетоне-накопителе спустя год с лишним работы в должности координатора тринадцатой группы «наджо». На счету у старожилов восьмого ангара было чуть больше, но они единогласно решили дождаться меня и уйти в отпуск все вместе. Хотя какой там отпуск — четырнадцати дней разве хватит, чтобы отвлечься от всей этой круговерти?

В своих прогнозах Варуна оказался прав: постепенно мы сдружились с Танцорами. Особенно с Шивой. Савитри отрекомендовала мне его однажды как «психованного перфекциониста [17] , с которым невозможно разговаривать и не разругаться и который способен довести до белого каления даже бытового робота». Она пошла в отца уже хотя бы в том, что тоже не ошибалась при характеристике коллег. Шива был педантичен сам и требовал такой же тщательности от других. Если что-то шло вразрез с его представлением о том, как должна быть выполнена работа, он устраивал грандиозный скандал.

17

Перфекционизм (от фр. perfection) — убежденность в том, что совершенствование, как собственное, так и других людей, является той целью, к которой должен стремиться человек. На бытовом уровне перфекционизмом называется чрезмерное стремление к совершенству, склонность предъявлять самому себе и окружающим людям чересчур высокие требования.

Поначалу не проходило ни цикла, чтобы мы в результате не наорали с ним друг на друга. Хотя я старался изо всех сил и не халтурил, да и огрехи по большей части происходили не по моей вине. Однако для Шивы во всем всегда был виноват техник. Подозреваю, что он с удовольствием приписал бы мне ответственность и за пятна на Солнце. Примерно через месяц такой работы я подал ходатайство Дэджи Аури, чтобы она перевела меня обратно в ассисты «Беты». Поскольку после ухода Варуны главным у нас был назначен Шива, профессор его и вызвала к себе, чтобы обсудить ситуацию. Танцор вернулся от нее хмурым и вломился в мою каморку. Мне показалось, что сейчас он начнет все крушить и биться в припадке, однако Шива только наклонил голову и с неожиданной для него покорностью выдал:

— Агни… ты извини, если я что не так делаю. Эти все привыкли ко мне, не берут близко к сердцу, ну вот я и… Короче, давай мир? — он подал руку.

— Я не привыкну.

— Я понял. Буду стараться держать себя в рамках.

— На Уму и Савитри тоже не ори.

— А я разве на них ору?

— Орешь, и еще как.

— Ладно, не буду. Но как тебя угораздило написать эту чушь? «Перевести в ассистенты сектора «Бета»! — он снова завелся, но тут же сам себя и окоротил. — Да они же там все недоумки, Агни! Иначе мы не искали бы специалиста твоего уровня и с твоими способностями.

— Это ты мне леща подкидываешь? Все-то у тебя недоумки…

— Так оно и есть. Ну так остаешься?

— Я подумаю.

Тотчас на сенсорнике в центре лба у него вспыхнул синий огонек:

— Профессор, он остается.

От возмущения я даже потерял дар речи, а Шива как ни в чем не бывало покинул техкомнату. И ему было до той же синей лампочки, что руки я ему так и не пожал, а значит, могу передумать.

После этого случая он все же перестал корчить из себя властелина всея Галактики и выступал на порядок реже, да и то если были особо веские причины. За что Ума тайком вручила мне виртуальный орден освободителя от рабства. Который, между прочим, они состряпали вместе с доком в графической программе, но выглядел он почти как настоящий.

С Умой я часто устраивал заплывы в самом большом бассейне станции. Пловчихой она оказалась отменной и не раз обставляла меня по части кроля. Брасс, правда, давался ей хуже. Но соревноваться с нею было одно удовольствие. И вообще она мне нравилась как девушка, однако, глядя на их общение с Шивой, я догадался, что они друг к другу неравнодушны, а потому всякие мысли о поползновениях в ее сторону отбросил. Она же относилась ко мне очень дружелюбно и не раз со смехом вспоминала подробности нашего первого знакомства, когда в один и тот же день поссорилась с Шивой, получила распоряжение встретить меня и присмотреться к будущему сотруднику, а потом еще по неосторожности вляпалась в заросли кактусов и была из-за этого очень зла на весь белый свет.

А вот с кем я так и не смог однозначно определить отношения даже на исходе года, так это с Савитри. Они могли все вместе прийти ко мне в каюту и болтать допоздна, а она — засидеться и подольше. Мы с нею гоняли чаи, я занимался починкой чего-нибудь, а она до глубокой ночи что-нибудь рассказывала. И мне это очень нравилось, особенно слушать звучание чуть хрипловатого чувственного голоса. Иногда я досадовал: ну почему такие голоса даются женщинам, во всем остальном избегающим сексуальности? Савитри всех держала на расстоянии. Страха и зажатости в ней не было. Она просто вела себя очень странно, и к ней не решались подойти. Наверное, и я не решался. Просто не видел такой необходимости. Но болтать с ней по ночам и выходным мне нравилось.

Но иногда она вдруг обижалась на какую-нибудь незначительную, с моей точки зрения, фразу и переставала со мной общаться. Мой недоуменный вопрос «а что я такого сказал?» вызывал у Умы бурный приступ смеха. Ей он напоминал растерянность сломавшей что-нибудь Савитри: «Я ничего не нажимала, вообще не прикасалась!» По мнению Танцовщицы, мы с дочерью Варуны были в этом похожи.

— С нами она ведет себя так же, — успокаивала меня Ума. — Я знаю ее уже не один год, но так и не разобралась, что происходит в ее голове. Но сейчас она превзошла саму себя.

Всё прояснилось незадолго до отпуска, в одну из традиционных ночных посиделок у меня в каюте. Шива, зевая, ушел спать, а Ума осталась с нами. Болтать приходилось ей: я сопел над запасной приблудой от установки управления центрифугой, Савитри же мрачно молчала.

— Как же я хочу домой! — потянувшись, простонала Танцовщица. — Ужасно по всем моим соскучилась!

— А я — нет, — вдруг буркнула док, уставив невидящий взор куда-то в пол.

— Чего это еще?!

Я тоже поднял голову в недоумении. Она так страдала из-за отлета отца, а теперь — такое. Может, это она просто из вредности? Эта же мысль пришла и Уме:

— Да ладно тебе! Кого ты пытаешься обмануть? — и она подмигнула мне. — Варуна по тебе соскучился не меньше!

— Некогда ему там скучать. Он обо мне, наверное, и не вспоминает!

— Это еще почему?! — вырвалось у меня.

— Потому что у меня там теперь есть брат.

— В каком смысле?! — опешила Ума.

— В новорожденном. А чего бы, вы думали, папа туда так рвался…

Танцовщица восхитилась:

— Вот это да! Слушай, у вас же с ним такая разница в возрасте, что он запросто мог бы быть твоим сыном, а Варуне — внуком!

Савитри нахмурилась еще сильнее и пробурчала что-то о престарелых безумцах, не наигравшихся в куклы. В отличие от зрячих, привыкших хотя бы иногда заглядывать в зеркало, док за мимикой не следила, и из-за этого ее странное, часто меняющееся лицо смотрелось презабавно. Все эмоции читались на нем, как будто их выписывали крупными пиктограммами на чистом листе бумаги. И мне стало ее жалко. В том смысле, что Савитри была так сильно привязана к отцу и даже столько времени не решалась вслух заговорить о своем гипотетическом сопернике — младшем братишке. Нам на курсе психологии как-то объясняли, что похожий кризис случается в семьях, где заводят второго ребенка тогда, когда первому меньше шести. Но ведь не двадцати шести!