Пария

– Пойдёмте со мной, и увидите сами! – Я махал рукой, пытаясь ощутить хоть малейшее касание к ней, но почувствовал лишь едва заметное тепло её дыхания на своих пальцах, когда она сказала последние слова, что я от неё слышал:

– Я оставила лорду Элдурму записку, проинструктировав, чтобы он её не читал до полуночи. Сказала ему, что в ней последний шаг его снятия бремени с его души. Ибо, чтобы душа освободилась от греха, она должна познать себя, свою истинную природу. Он тюремщик душ, заслуживающих наказания. А ты – человек ищущий искупления, которое приведёт к чему-то намного лучшему. – Она замолчала на миг, её губы поцеловали мою руку, а потом её пальцы втиснули что-то в мою ладонь. – Прощай, Элвин.

После короткой паузы далеко внизу посреди хаотичного хора голосов раздался глухой удар. Он возвестил краткую остановку в какофонии, за которой последовал внезапный и жестокий всплеск. Множество отчаянных глоток кричало имя Сильды. Несколько исступлённых мгновений разносилось эхо удара и лязга оружия, а потом медленно стихло. Вызывающие крики сменились предсмертным бульканьем и сильными, влажными ударами, знакомыми по любой мясной лавке.

Я висел, вглядываясь в черноту, в которую сверху лил дождь, а потом лестница затряслась ещё сильнее, задёргалась и заскрипела под тяжестью дюжины, если не больше, взбирающихся тел.

– Элвин! – пронзительный и отчаянный крик Тории заполнил шахту. – Где ты, блядь!?

Тогда меня охватила знакомая целенаправленность – разбойничий инстинкт, заявивший о себе с холодной непримиримостью. Она мертва. Спасайся сам.

За несколько бешеных секунд я вскарабкался, преодолев оставшееся расстояние до верха и вывалился на залитый дождём луг с высокой травой, которую яростно хлестала гроза.

– Восходящая? – требовательно спросил Брюер, крепко схватив меня за руку. Я вырвался и уставился на монету, лежавшую в ладони: единственная реликвия мученика Каллина, последний дар восходящей. Сунув её в карман, я бросился к дыре, схватил верхнюю скобу лестницы и сильно потянул.

– Где она? – крикнул Брюер, схватив большими руками меня за плечо. Я поднял взгляд и увидел человека, охваченного скорее ужасным отчаянием, нежели гневом. В моих следующих словах не было ничего удивительного, но всё же они ранили его сильнее клинка:

– Мертва! – завопил я ему в лицо, и он безвольно опустил руки. – Охранники нашли туннель! Она отдала жизнь, чтобы их задержать! И если не хочешь к ней присоединиться, – прохрипел я, стараясь выдернуть скобу из стены шахты, – то помоги мне!

Он так и таращился, поражённо разинув рот, и почти не шевельнулся, когда Тория протолкнулась мимо него. Она присела, вогнала нож в скобу и постаралась её ослабить, а лестница ходила ходуном – охранники уже забрались высоко. Упрямое нежелание лестницы разрушаться заставило меня подумать, что Резчику следовало бы больше верить в своё мастерство.

– Ни… хуя… не двигается! – ругнулась Тория, и часть её слов поглотил очередной раскат грома, пока она продолжала раскачивать скобу. Я оглянулся и увидел, что Хеджман стоит поникший, с безразличными пустыми глазами, и едва пошевелился в ответ на мою грубую команду помочь.

– Забудь! – сказал я Тории, оттаскивая её от дыры, и поднял на ноги. – Надо бежать. Живо, а то потом шансов не будет…

Я вздрогнул, когда в дюйме от моего носа что-то тяжёлое быстро разрезало воздух. Рык Брюера, обрушившего переделанную кирку на лестницу, мог по громкости соперничать с громом, и от чистой животной боли и ярости слышать его было мучительно. Он поднял кирку – в свете молнии мелькнуло смертоносное лицо – и снова обрушил её. Верхние перекладины лестницы рассыпались в щепки, а потом под градом ударов и камень вокруг скобы превратился в порошок. Из дыры на миг поднялась пыль, и раздался хор коротких, быстро заглушённых криков. Я почувствовал, как задрожала земля под ногами – это рухнула шахта, и несколько тонн камня обвалилось, раздавив в кашу неудачливых охранников.

Когда земля уже перестала дрожать, Брюер так и стоял над заваленной обломками дырой, видимо, в маниакальной надежде, что ему доведётся размозжить череп какого-нибудь чудом выжившего охранника, который высунет оттуда голову. Я знал, что вполне вероятно Брюер и по-прежнему молчаливый Хеджман так и будут стоять вахтой над местом смерти Сильды, пока через несколько часов, если не раньше, не прибудут преследователи из Рудников. Однако я чувствовал, что должен как ей, так и им в последний раз продемонстрировать товарищество. В конце концов, мы были прихожанами одного святилища.

– Она хотела, чтобы мы жили, – сказал я Брюеру, подходя ближе, хоть и не настолько близко, чтобы оказаться в пределах доступности его кирки. Гроза немного стихла, так что кричать мне не приходилось, но дождь по-прежнему лил густой холодной пеленой. – Если умрёшь сегодня, то предашь её.

Он зыркнул на меня своим единственным глазом, в котором теперь блестело подозрение, а не гнев.

– Откуда они узнали? – спросил он тревожно спокойным голосом. Глядя в этот прищуренный глаз, я не сомневался, что сказать на этом этапе правду означало вызвать страшный, а то и фатальный ответ. Тогда я уже почти дорос до Брюера, но и мечтать не мог сравняться с ним по силе, особенно когда его переполнял безумный гнев.

– Мы как-то вызвали подозрения, – ответил я, беспомощно пожав плечами. – Изгои. Или кто-то из охраны. Кто знает?

– Нет, – тихо проскрежетал Хеджман, ковыляя в нашу сторону. Мне очень хотелось вколотить ему ума-разума в голову, но его следующие слова вырвались прежде, чем я успел поднять кулак. – Нет. Это предательство. Кроме паствы никто не знал. – Жалобно хныча, он упал на колени и вцепился в камни, завалившие шахту. – Мученица Сильда пала от руки предателя!

– Это лучше выяснить в другое время, – сказал я, отворачиваясь, и поднял свой мешок с едой и разными ценностями. Сложенный письменный столик был там самым тяжёлым предметом, но мне не хотелось его выбрасывать – ни тогда, и ни разу с тех пор. – Мы идём в Каллинтор, – добавил я, мотнув головой в сторону Тории, и зашагал в сторону тёмной неровной стены леса на востоке. – Пойдём, или как знаешь. Только помни, если умрёшь здесь, то обесчестишь память восходящей.

– Это был ты! – выпалил Хеджман, брызгая слюной, и его слова едва можно было разобрать. Он бросился мне наперерез, краткая вспышка молнии осветила нож в его руке. – Ты никогда по-настоящему не был её учеником. Я это видел. Я видел, как глух оставался ты к её истинам. Ты продал её лорду!

– Ты головой ёбнулся, – сказал я, пытаясь обойти его, но остановился, когда он снова вышел передо мной. В его широко раскрытых глазах не осталось ума, но нож он держал опытной рукой. Потом я понял, что этот человек полностью отдался учению Сильды, отдав ей каждую крупицу оставшейся у него веры. Её священная миссия закончилась, не успев начаться, и у него ничего не осталось – душа, лишённая цели и отчаянно пытавшаяся заполнить пустоту тем, что он считал святым возмездием.

– Она теперь мученица! – выпалил Хеджман, пригнувшись в стойке. – А ты её убийца. Проливающих кровь мученика ждёт лишь один конец. Так гласит каждый свиток Ковенанта.

Я уронил мешок с плеча и повторил его позу, взяв нож в одну руку, и дубину в другую. Справа от меня Тория делала то же самое. Я знал, что всё пройдёт быстро и скверно. На дальнейшие разговоры времени не оставалось, а Хеджман хорошо дрался, что бы там ни случилось с его разумом. Я бы считал себя везунчиком, если бы удалось отделаться одним-двумя порезами.