Париж

Он пообещал держать Жакоба в курсе.

Жакоб поведал жене о том разговоре, и между собой они называли этот вариант «навестить кузину Элен».

Абрахам жил на Монпарнасе. Если бы Абрахам мог спрятать их пока в каком-нибудь безопасном месте вне Парижа, думал Жакоб, это давало бы им больше шансов на спасение. У него еще оставались деньги на то, чтобы оплатить бегство.

Увиденное в Вель-д’Ив так его потрясло и напугало, что он решился пойти прямо к Абрахаму. Любая задержка может стать роковой для его маленькой семьи, и он решил попытаться покинуть Париж по возможности быстрее.

Но нужно было сообщить жене о своих планах. В сотне метров Жакоб заметил телефонную будку. Он глянул в сторону полицейских фургонов. Возле них стояли двое и наблюдали за ним. Это проблема. Ведь он, будучи евреем, не имеет права пользоваться общественным телефоном. Глупо будет, если его арестуют за такую мелочь.

Но недалеко от телефонной будки стоял еще один человек. Вдруг он согласится помочь? Надо спросить.

Люк сверху вниз смотрел на Жакоба. Теперь он вспомнил его. Их встреча была краткой. Он заходил как-то в квартиру Марка Бланшара несколько лет назад, а этот Жакоб как раз прощался после визита. Марк представил его как галериста. Они обменялись лишь парой фраз, а потом Жакоб сразу ушел.

Очевидно, Жакоб его не узнал, и Люк как раз думал, подойти ли к галеристу, чтобы напомнить о себе, или лучше не тратить время на светские любезности, когда неожиданно тот сам обратился к нему.

– Какой ужас! – сказал Жакоб, кивком указывая на стадион. Выглядел он подавленным и нервным.

– Как я понимаю, там только иностранные евреи, – сказал Люк.

– А-а. Да. Наверное, – рассеянно ответил Жакоб. – Вы не могли бы помочь мне, месье? – вдруг спросил он. – Мне нужно предупредить жену, что я поздно вернусь сегодня. Но тем телефоном я не могу воспользоваться, как вы понимаете. Если я дам вам номер…

– Ну конечно, – кивнул Люк. – С удовольствием помогу.

– Спасибо! Мою жену зовут Сарина. Скажите ей, пожалуйста, что я задержусь до вечера, но я помню, что утром мы собирались навестить мою кузину Элен. – Он улыбнулся. – Она думает, будто я все всегда забываю.

– Все жены такого мнения о своих мужьях.

– Вы очень добры. Вот номер. – Жакоб написал несколько цифр на клочке бумаги. – И вот стоимость звонка.

– Никаких денег, месье. Я буду рад помочь и позвоню прямо сейчас. Если вы встанете вон за тем углом, полицейские вас не заметят, но вы сможете понаблюдать, как я говорю по телефону. – Он улыбнулся.

– Вы очень, очень добры, месье.

Люк сделал, как обещал.

– Я говорю с Сариной?

– Да, – послышался осторожный голос.

– Ваш муж сейчас здесь, возле велодрома. Он не может пользоваться телефоном, как вы понимаете, и попросил меня позвонить вам.

– Понятно. – Женщина на другом конце провода все еще сомневалась немного.

– Он задерживается и не вернется домой до вечера.

– До вечера? – Она явно удивилась.

– Так он сказал. И еще кое-что. Он просил передать вам, что помнит о том, что утром вы собираетесь навестить кузину Элен.

– Кузину Элен? Он сказал – Элен?

– Да, мадам.

– О мой бог! – А теперь женщина перепугалась. – О мой бог!

– Что-то не так?

– Извините. Спасибо. – Она повесила трубку.

Люк бросил взгляд на Жакоба и кивнул. Тот отвесил благодарный поклон и заспешил прочь.

Интересно, подумал Люк, о чем шла речь на самом деле?

Иногда французы-вишисты приводили Шмида в отчаяние. Не то чтобы правительство Франции отказывалось сотрудничать. Напротив. Петен в качестве номинального лидера был идеальной фигурой. Во время Великой войны он завоевал уважение всей нации, и теперь она охотно шла за ним. И было очевидно, что Петен, будучи реалистом, решил, что спасти Францию можно только одним путем: сделав ее сателлитом Германии. Французские полицейские и жандармы ретиво исполняли все команды оккупационных властей. Иногда казалось, что чересчур ретиво.

И все равно эти французы никак не могли уловить главного.

Карл Шмид откинулся на спинку стула, закинул руки за голову и вздохнул.

– Частично это и наша вина, – пробормотал он себе под нос. – У нас не было четкого плана для евреев.

Конечно, в Германии их видеть не хотели. Их гнали отовсюду. Но и кроме них дел было так много, что еврейский вопрос постепенно оказался в дальнем ящике. А поскольку они, покинув страны Восточной Европы, стекались во Францию, то эта страна волей-неволей стала свалкой евреев Третьего рейха.

Однако теперь пришло время навести порядок. В начале этого года, как узнал Шмид, по еврейской проблеме было принято тайное решение и тем же летом отработана методика. Но официально считалось, что евреев должны отправлять в качестве рабочей силы на восток или держать в трудовых лагерях.

Оставалось лишь одно осложнение. Французы не понимали значения еврейского вопроса. С вопиющей очевидностью это стало ясно на встрече с французской полицией, которая состоялась здесь, в помещении гестапо на авеню Фош, всего несколько недель назад. Сам Шмид был лишь одним из младших сотрудников ведомства, но ему позволили присутствовать, и он внимательно ловил каждое слово.

– Мы произведем облаву, но у нас есть два условия, – сказал старший из французов.

Первым условием была дата операции, предварительно назначенной на четырнадцатое июля: французы хотели перенести ее на более позднее число, так как не хотели устраивать облаву в День взятия Бастилии. С этим легко согласились. Но со вторым условием пришлось повозиться. Они готовы были отлавливать только приезжих евреев, но не французов.

– Это может вызвать недовольство в городе, – сказал шеф французской полиции. – Возникнут беспорядки. А это как раз то, чего мы хотели бы избежать.

– Но почему? – спросил его один из эсэсовцев. – Это же облава не на каких-то беспокойных цыган, которые здесь никогда не жили. В таком случае мы поняли бы ваше желание. Но Третий рейх не делает различий между германским евреем и польским евреем. Его адрес не имеет значения. Главное – то, что он еврей.

– У нас нет никаких возражений против законов, которые справедливо относят евреев к гражданам второго класса, – ответил француз. – В конечном счете их всех, пожалуй, можно будет удалить. Но начать нам все же следует с иностранных евреев.

– Мы не делаем никаких различий.

– Во Франции… – шеф полиции вскинул руки, – если человек француз, пусть и еврей…

Судя по всему, французы даже при нынешних обстоятельствах так гордились своей национальностью, что считали, будто она отменяет и самые фундаментальные факты о человеке.

– Какая у нас вместительность на сегодня, Шмид? – обратился к Карлу начальник гестапо.

– Мы сможем принять чуть более тринадцати тысяч.

– Хорошо. – Гестаповец обернулся к шефу полиции. – Мы хотим тринадцать тысяч, и нам все равно, кто это будет. И никаких детей. Помните, все эти люди будут отправлены на восток на работы.