Парижские могикане. Том 2
Шрифт:
Из-за облаков показалась луна, осветив неподвижный темный пруд.
Вокруг пруда, словно застывшие призраки, белели статуи мифологических богов.
Брезиль заторопился к пруду, но Сальватор не знал, живет ли кто-нибудь в доме, к которому прилегал этот парк, и потому держался поблизости от деревьев, чтобы в минуту тревоги укрыться в зарослях; он придержал собаку, слушавшуюся хозяина с полуслова и теперь опережавшую его всего на десять шагов: пес держал эту дистанцию, будто был на привязи.
Было нечто необъяснимое и мрачное во всем, что попадалось Сальватору на глаза.
— Я
Снова черная туча, еще более мрачная, чем прежде, заслонила луну. Сальватор решил под покровом темноты попробовать пересечь открытое пространство между опушкой леса и берегом пруда.
Однако на краю леса Сальватор остановился сам и придержал Брезиля.
Перед ним по другую сторону пруда громоздился мрачный замок Вири, в котором светилось одно-единственное небольшое окно.
Итак, в замке кто-то жил, хотя в парке царило запустение, а дорожки заросли высокой травой. В окне светился огонек, и, значит, приходилось быть осторожным вдвойне.
Сальватор натренированным взглядом охотника, привыкшего видеть в темноте, окинул местность и решил продолжать поиски.
Впрочем, он не мог ни в чем быть уверен: одни только смутные подозрения, навеянные безмолвным ужасом Рождественской Розы, — вот и все. Откуда же в нем такая настойчивость? Почему он по собственной воле отправился на поиски неведомого? Ему казалось, что это неведомое заключало в себе какое-то ужасное преступление, и пошел он не по собственной воле, как мы сказали: его толкало на этот путь Провидение, которое зовется случаем и наделяет порядочных людей необыкновенным даром прозрения.
В нескольких шагах от пруда темнела рощица, и в ней можно было укрыться от любопытных глаз. Именно к пруду, похоже, и рвался Брезиль.
Сальватор переждал, пока луна снова скроется за тучу, и поспешил в рощу; Брезилю он приказал идти за собой, и пес не отставал ни на шаг.
Спрятавшись за елями, он потрепал собаку по шее и произнес всего одно слово:
— Ищи!
Брезиль бросился к пруду, исчез в камышах, опоясывавших пруд, потом появился снова и проплыл около двадцати футов, высунув морду над водой.
Затем он остановился, завертелся на месте и нырнул.
Сальватор пристально следил за каждым движением собаки; казалось, он угадывал ее намерения, руководствуясь той же сметливостью или, вернее, тем же инстинктом, что и собака, когда она угадывала желания хозяина.
Сальватор приподнялся на цыпочки, чтобы лучше видеть.
Брезиль вынырнул через несколько секунд.
Потом снова нырнул.
Но, как и в первый раз, он вынырнул, ничего не вытащив на поверхность воды.
Он поплыл к берегу, несколько отклонившись от первоначального курса. Выбравшись на берег, Брезиль, будто идя по следу, прошел еще немного, не поднимая морду от земли.
Потом он поднял голову, глухо и жалобно взвыл и бросился в лес.
Он пробежал в двадцати шагах от рощи, где укрылся Сальватор.
Сальватор понял, что
Брезиль возвращается в лес неспроста.Тогда он негромко свистнул сквозь зубы. Пес остановился, присев на задних лапах, как делает конь, когда всадник натягивает повод.
Сальватор боялся, что потеряет Брезиля из виду и придется его звать.
Он снова огляделся и, убедившись в том, что все вокруг по-прежнему тихо, перебежал из рощицы в лес, и его снова никто не заметил.
Брезиль опять побежал вперед. Сальватор поспешил следом, и скоро они скрылись в лесной поросли.
Сальватор знал, что, как бы противоречиво на первый взгляд ни вел себя его пес, ему следует доверять.
Не знаю, кто сказал, что на охоте настоящий охотник — это собака, а хозяин лишь покорно следует за ней. Может быть, это мои собственные слова, а может, они принадлежат моему другу Леону Бертрану, этому величайшему охотнику всех времен, который знает все секреты псовой охоты и все собачьи хитрости, начиная с самых далеких веков. Повторим эту истину, древнюю или современную: лучше не скажешь.
Возвращаясь в лес, пес и хозяин пересекли цветочную грядку, на которой появилась первая весенняя зелень, словно, вопреки мрачной обреченности, тяготевшей над этим проклятым домом, добрая и милосердная природа, расцветая, посылала ему прощение.
Здесь собака снова остановилась в нерешительности.
Одна тропинка вела в огород, другая — в лес.
Пес подумал-подумал и направился в лес.
Сальватор шел позади.
Так они двигались минуту или две.
Но вот Брезиль снова замер.
Вместо того чтобы и дальше идти по тропинке, он свернул в рощицу, над которой возвышалась крона одного особенно высокого дерева; на опушке этой рощи стояла скамейка, которая с этой стороны представлялась единственной целью прогулки.
Сальватор вошел в рощу следом за Брезилем.
Там пес некоторое время рыскал среди опавших веток и прошлогодних листьев, устилавших землю.
Потом он уткнулся мордой в землю, шумно вдыхая поднимавшиеся от почвы испарения.
Наконец он вошел в центр описанного им самим круга и замер.
Было похоже, что он пытается проникнуть взглядом сквозь землю.
— Ну, что там, Брезиль? — спросил Сальватор.
Пес снова пригнул голову к земле, уткнулся в нее мордой и так остался стоять, будто не слышал вопроса хозяина.
— Это здесь, не так ли? Здесь? — спросил Сальватор, опускаясь на одно колено и тыча пальцем в то место, куда указал ему умница-пес.
Собака резким движением повернула морду, выразительно посмотрела на хозяина, чуть слышно заскулила, потом снова стала нюхать землю.
— Ищи! — приказал Сальватор.
Ролан глухо зарычал и поставил рядом обе лапы на то место, куда Сальватор указывал пальцем.
Потом он снова втянул воздух.
Молодому человеку вдруг пришло на память восклицание Архимеда.
— Эврика! — повторил он вслед за сиракузским математиком.
Желая подбодрить пса, он снова приказал:
— Ищи! Ищи!
Брезиль стал царапать землю с таким неистовством, словно конечная цель этого путешествия в потемках, этой ночной охоты находилась именно в этом месте.