Парижские соблазны

Лорд Харткорт ехал через Булонский лес, и его мысли о Генриетте были полны тепла и нежности. Он свернул на маленький бульварчик, где стоял дом, который он когда-то купил. Улицы казались пустынными. Он оставил машину под деревьями у тротуара, перешел дорогу и открыл дверь своим ключом. Неожиданность его визита придавала всему приключению особую остроту и даже таинственность. Обычно его встречала маленькая опрятная горничная, которой он платил. Она открывала дверь и принимала его шляпу. Генриетта всегда ждала его наверху, иногда разряженная в экзотические платья, а чаще всего обнаженная, как и вчера, когда ей хотелось, чтобы он купил ей изумрудное ожерелье.

Свет в холле и на лестнице был погашен, а мягкий ковер заглушал шаги. Его путь освещал свет от уличных фонарей. Он прекрасно знал, что комната Генриетты будет полна света. Она испытывала ужас перед темнотой, и рядом с ее кроватью всегда горела лампа. Когда она была ребенком, отец в наказание запер ее в шкафу, и с тех пор у нее развилась клаустрофобия. При мысли, что она может оказаться в темноте, она впадала в истерику.

Держа в руке букет гардений, лорд Харткорт неслышно повернул ручку двери в комнату Генриетты. Он решил разбросать цветы вокруг ее головы, чтобы волосы впитали их аромат. Внезапно он замер! Незнакомая голая рука лежала на плече Генриетты, а рядом на подушке лежала чужая голова! Генриетта не одна!

Он неподвижно стоял, наверное, целую минуту. Наконец Генриетта открыла глаза. Она вскрикнула, и ее крик был полон смертельного ужаса.

– Прошу прощения за свое вторжение, – ледяным тоном, который, казалось, заморозил всю комнату, произнес лорд Харткорт.

– Боже мой! Но ты не собирался сегодня приходить! – выдохнула Генриетта.

Лежавший рядом с ней мужчина пошевелился и приподнялся на локте. Он был средних лет, с седеющими волосами и густыми темными бровями. Он уставился на лорда Харткорта с выражением замешательства на лице. Вид у него был крайне нелепый.

Лорд Харткорт резко повернулся и направился к двери.

– Позвольте пожелать вам обоим доброй ночи, – с сарказмом произнес он, вышел и тихо прикрыл за собой дверь.

Спускаясь по лестнице, он слышал, как кричит Генриетта. Ее пронзительный голос был неприятен, и он понимал, что она еще долго после его ухода будет кричать и ругать на чем свет стоит своего нынешнего любовника, кем бы он ни был.

Лорд Харткорт сел в машину и завел двигатель. Он в бешенстве рванул с места и, не разбирая дороги, помчался по пустынным улицам Парижа. Причиной охватившей его ярости была не Генриетта, а он сам, допустивший, чтобы его выставили таким дураком. Еще куда ни шло, думал он, если бы мужчина, с которым Генриетта изменяла ему, был молод и привлекателен, но стареющий любовник мог означать одно-единственное – ей хотелось больше денег, больше драгоценностей, ее жадная натура оказалась ненасытна. Он презирал себя за то, что позволил себе связаться с таким мелочным, жадным, полностью лишенным совести существом.

Когда лорд Харткорт вспомнил о еще не оплаченном счете за изумрудное ожерелье, подаренное Генриетте вчера вечером, его нога вдавила педаль газа в пол, и он понесся еще быстрее. Можно, конечно, отказаться платить, сказать ювелиру, что он не одобряет таких дорогих подарков и что ожерелье надо вернуть. Но он знал, что стиснет зубы и заплатит. Он сделал подарок своей любовнице, а раз это подарок – она может оставить его себе. Ладно, пусть у нее остаются ее драгоценности, но он даст указание своему поверенному немедленно выставить ее из дома.

Да, с горечью думал он, не скоро он позволит какой-нибудь проститутке заловить его в свои сети. Теперь он понимал, что никогда не любил Генриетту, ему хотелось обладать ею только потому, что это было предметом зависти его приятелей. Она, конечно, привлекательна, это же ее оружие. Иногда она волновала его, но, к своему облегчению, он обнаружил, что никогда не испытывал к ней более сильного чувства. И теперь в душе остались только досада и раздражение, что она одурачила его.

Когда лорд Харткорт подъезжал к центру, занимался рассвет. Внезапно он почувствовал, как устал. Гнев испарился, и единственным его желанием было добраться до кровати. Завтра у него будет много времени, чтобы придумать, как объяснить все своим друзьям.

«Ты порвал с Генриеттой? – будут спрашивать они. – Но что, что она натворила?»

В одном лорд Харткорт был полностью уверен: он никогда не расскажет им правды. Может, это тщеславие, может, это ребячество, но он не вынесет, если они будут смеяться над ним.

Он уже доехал почти до самого дома, когда осознал, что вся машина заполнена восхитительным ароматом. Он, должно быть, так и не выпустил из руки цветы, которые купил для Генриетты.

Перед ним высились огромные фонтаны на площади Согласия. В свете утреннего солнца они переливались всеми цветами радуги, отражая первые золотые лучики, пробивавшиеся через затянувшие небо облака. Лорд Харткорт остановил машину. Взяв букет, он высунулся в окно и выбросил его в воду. Цветы упали на середину фонтана и взметнули веер брызг. Стягивавшая их веревка развязалась, и букет распался. Белые головки, окруженные зеленью листьев, были обращены в небо. Они казались очень хрупкими, и лорд Харткорт увидел, что некоторые цветы еще не распустились, что на них много приоткрывшихся бутонов.

Опять ему напомнили о Гардении!

Глава 7

Лорд Харткорт вернулся в посольство поздно вечером в понедельник. Воскресенье он провел в старинном замке за городом. Ему нравилась компания его приятелей-французов, но, обнаружив, что там, кроме него, есть еще англичане, впал в крайнее раздражение. Он уже несколько раз встречался с леди Роугэмптон в Англии, но уж никак не ожидал встретить ее в Париже и тем более в сопровождении дочери, впервые выезжающей в свет.

Лорду Харткорту хватило нескольких часов пребывания в замке, чтобы понять: леди Роугэмптон смотрит на него как на желанного зятя. Она была обворожительна, никто лучше леди Роугэмптон, считавшейся в былые времена первой красавицей, не знал, как очаровать мужчину, и на этот раз она прикладывала все усилия, чтобы прельстить лорда Харткорта, правда, не собою, а своей дочерью.

Девица Роугэмптон была скучна, застенчива и, по всей видимости, не настроена затруднять себя какими-либо действиями. Терпеливо перенеся ее общество во время нескольких застолий и ловко вытянутых из него прогулок по саду, лорд Харткорт обнаружил, что очень скучает по Парижу и по какому-нибудь веселому, свободному от условностей местечку, где мало вероятности встретить мамаш с их дочками.

Поэтому в понедельник лорд Харткорт уехал раньше, чем намеревался, извинившись и объяснив всем, что у него масса работы в посольстве. Но так как путешествие в Париж было долгим, а день был жарким, вернулся он в дурном расположении духа.

Он прошествовал в свои комнаты на третьем этаже здания посольства. Он знал, что все ожидают его не раньше завтрашнего дня, и понимал, что сидеть в Париже в такую жару, вместо того чтобы отдыхать за городом, – только зря терять время. Однако все лучше, чем терпеть ухищрения леди Роугэмптон.

Он швырнул на стул пыльник и подошел к столу, на котором лежала накопившаяся за эти дни почта.

Его апартаменты были очень удобными. Они представляли собой отдельную квартиру, которая имела вход как с главной лестницы, так и отдельный вход с узкой лестницы, ведущей в сад. Ключ от этого входа был только у лорда Харткорта.

Секретарь, как всегда, разложил письма на три стопки. Слева лежали частные письма, поэтому они не были вскрыты, посередине – дипломатическая почта, тоже запечатанная, а справа лежали бумаги, переданные послом для дальнейшей работы; они уже были просмотрены и аккуратно скреплены скрепкой.