Парк свиданий. Большая книга весенних романов о любви ...
Шрифт:
«Ой, да это ерунда, – набивала Юлька длинное письмо в чате. – Что там в поцелуях? И вообще вся любовь – это эйфорическая реакция на секрецию на начальном этапе 2-фенилэтиламина, допамина и ноэпинефрина, с последующей поддержкой уже «долгоиграющими» эндогенными морфинами – эндорфинами».
«У тебя ничего не болит?» – осторожно интересовалась Маша.
«Голова, – отвечала Юлька. – От всех твоих соплей. Сколько можно с ним возиться?»
«Влюбишься, узнаешь, сколько можно».
Юлька начинала сдавать позиции и переставала слушать. Стоило Маше заговорить
– Надоело! – сказала она однажды. – Как будто у других жизни нет, только у тебя.
Кончалась первая четверть. Это событие решили отметить.
Маша молчала до последнего дня, когда дальше тянуть было уже бессмысленно, наконец робко предложила:
– Девчонки из нашего класса вечеринку затевают. Ты придешь?
– Я, наверное, стар для твоих девчонок, – неожиданно равнодушно отозвался Олег.
– Что ты говоришь! Все с парнями будут.
– Маша! Нам обязательно надо быть там, где все?
– Но там же народ.
Степанова начинала злиться. Она так волновалась, все придумывала, как скажет Олегу, как он с радостью согласится. А тут вдруг такой ответ. Неожиданно, а потому его надо было уговорить непременно. Маша раздражалась сама на себя, что не может подобрать самых верных слов, после которых никаких споров уже не будет. А потому начинала еще больше злиться на Олега. Ведь все из-за него: и ее неловкость, и расстройство. Что ему не нравится? А главное, если Олег сейчас упрется, то его никакими силами не уговоришь. Может даже обидеться.
– Ну, пойдем, ну, пожалуйста!
Только бы согласился! Все девчонки от зависти подохнут. Они уже замучили ее вопросами, какой Олег. Он клевый. Его достаточно один раз увидеть, чтобы все понять.
– Я слишком известный человек, чтобы везде ходить.
– Ну какой ты известный!
Он уходил, Маша его догоняла. Выглядело это глупо.
– Олег! Я обижусь!
– Отлично! – Звонко щелкнул пальцами.
Черт!
– Мне без тебя там будет плохо.
– Это хуже. – Остановился. – Я завтра не могу, у меня дела.
Звякнул сотовый.
– Извини. – Отошел в сторону, стал быстро отбивать сообщение. С кем он там все время переписывается?
– Какие могут быть завтра дела, если суббота?
– Надо ребенка в зоопарк сводить, – ответил, не отрываясь от телефона.
– Какого ребенка!
Он не слушал. Он не смотрел. Ему вообще было плевать на нее.
Поднял голову, улыбнулся.
– Не сердись, малыш, я правда завтра не могу.
Она стояла, накаляясь раздражением. Олег не должен так поступать! Это нечестно.
– Ты меня не любишь!
– Ты уверена?
И снова в его взгляде столько простоты, столько легкости, как будто не с Машей говорит, а сам с собой. И словно ему все равно.
– Ты – мой? И ты должен быть со мной! – крикнула, не слыша себя.
– Я – свой.
Опять улыбается. Чему он все время радуется?
Обида ударила в переносицу, луковой кислотой защипала в глазах.
Попятилась.
– Тогда можешь не приходить! Совсем
не приходить!Олег кивнул. Даже плечами пожал. Маша побежала, он не стал ее останавливать. Бежала, пока не поняла, что не чувствует ног, что уже не бежит, а уныло бредет.
– Почему он так? – рыдала она вечером у Юльки. – Мог бы остановить!
– А бежала зачем? – Подруга была мрачна.
– Бежала? Я разозлилась!
– Так ты бежала, чтобы он догонял?
– Ну да.
– Вот и дура! Если хотела, чтобы он догонял, вообще не надо было убегать. Стояла бы на месте.
Эти слова прибили к подоконнику. Ну зачем, зачем она убегала? Все пропало. Он не вернется!
Мама встретила тяжелым взглядом.
– Маша! Это что?
Все-таки дневник у нее появился. Классная руководительница лично купила, чтобы по всем неделям расставить полученные оценки, чтобы жирными красными чернилами вывести: «Девочка не учится! Родители! Примите меры!»
Хотела пройти мимо, хотела упасть на кровать. Хотела умереть.
– Всю неделю будешь сидеть дома! Я отбираю у тебя ключи от квартиры и сотовый телефон! Я запрещаю тебе с кем-либо созваниваться. И больше никакого Олега!
У Маши началась истерика. Она сползла по стенке на пол, она попыталась спрятать лицо в колени.
Мир! Почему ты так жесток? Почему ты так несправедливо жесток!
– Его больше нет! Нет! – орала Маша, отплевываясь от воды, – мама смогла затащить ее в ванную, поставить под душ.
– Отец! Валерьянку неси! – кричала мама в коридор.
– Нет! – рвался из Маши вопль.
Маша еще плакала, но было уже как-то все равно.
– Поссорились, – шептала мама.
– Ты уж с ней поосторожней, – отвечал папа. – Все-таки первая любовь.
– Какая любовь в ее возрасте? – Мамин голос шел по нарастающей.
– Вспомни себя в пятнадцать. Она уверена, что это навсегда, первый и последний раз.
Мама не помнила. Как будто она сразу родилась вот такой – взрослой и уверенной в себе.
– Ну что ты несешь? Навсегда! Скажешь тоже! Мальчик развлекается. Здоровый лоб, занятие себе найти не может.
– Это скоро пройдет. Первая любовь – она такая, со слезами.
– Какое «пройдет»? У нас нет времени ждать! Ей учиться надо, к институту готовиться. Профессию получать.
– Пройдет, – грустно говорит папа. – Первая любовь всегда проходит. Как первый снег.
Маша шевелится. Ей хочется сказать, что, может быть, первый снег и проходит, но ее любовь никогда не пройдет.
– Что ты шумишь! – накидывается мама на отца. – Она почти заснула.
Папа поглаживает Машу по плечу. Она не видит, но знает, что эта широкая теплая ладонь – его. Опять хочется плакать. И она плачет. Но это уже все происходит во сне.
Утром Маша проснулась с тяжелой головой. Состояние было такое, словно на нее положили бетонную плиту. Грудь сдавливало, порой становилось нечем дышать, глазам было больно смотреть на свет. Движения неуверенные и медленные. Происходящее воспринималось, как сквозь толщу воды.