Парный циклон (фрагмент)

Несмотря на то, что я рано оставил Чили, я все еще действовал под впечатлением иллюзий, будто считаюсь членом группы (по крайней мере, так считал Оскар). Оскар не вывел меня из заблуждения в этом отношении в своих личных беседах со мной. В Бейвиле на одной из встреч он сказал, что он должен спросить у группы — могу ли я присоединиться. И с этого момента все стало довольно драматичным.

Оскар вызвал меня в свой номер в мотеле Бейвиля и очень значительно заявил, что мне нельзя вернуться в группу, что на встрече с ними он почувствовал, что они могут разорвать меня на куски, как тигры. Дальнейшие толки о том, что действительно произошло на этой групповой встрече, доказывали, что Оскар применил немного политики.

Он пришел в группу и предложил ввести туда свою жену Дженни, но не отстаивал всерьез мое возвращение в группу. Я беседовал со многими людьми в группе и нашел, что у них были указания не говорить со мной. Однако некоторые говорили со мной тайно. У меня в группе было много друзей. Я был удивлен и очень задет тем, что в целом они от меня отказались. Я пережил чувство сильной печали и наконец ухитрился преодолеть свою захва-ченность, очарованность (слово «очарованность» подразумевает и проистекающие от него значения «ослепленность, слепоту») и проанализировать свою амбивалентность (т. е. и желание, и нежелание вернуться).

Тем временем я закончил рукопись «Центра циклона», где восхвалял Оскара и рассказывал о своих переживаниях. В общем оценка выходила по большей части положительной; отрицательное было изъято. Аналитические замечания из Чилийской пустыни включены не были. Я длл Оскару экземпляр рукописи. Он прочел ее и отметил, что она доставила ему большое удовольствие. (Едва ли она доставила бы ему такое удовольствие, если бы туда были включены заметки из Чилийской пустыни).

Тем временем начались занятия новой группы из семидесяти четырех учеников в Эссекс Хаус в Нью-Йорке, и Тони присоединилась к ним. Я был на периферии обеих групп и понял, что существовали определенные инструкции, чтобы люди из обеих групп не общались со мной. Я попытался общаться со своими прежними друзьями, но с их стороны было согласованное усилие не делать этого. Я был для них доступен, обитая в Эсскес Хаус с Тони, но доступностью моей никто не воспользовался за все три месяца.

Однажды меня пригласил на ленч Стив Страуд, один из людей Биг Сура, поехавших со мною в Чили, и бывший одним из наиболее преданных членов первоначальной группы. Во время ленча он сделал мне предложение. Я пребывал в состоянии желания-нежелания вернуться в группу. Его предложение состояло в том, что если я изыму из публикации рукопись «Центр циклона», я смогу тогда стать членом группы. Это была последняя капля, которая переполнила мою чашу и сломила мою амбивалентность и очарованность. Я сообщил ему, что рукопись как раз находится на пути к публикации, что было бы очень некстати изымать ее и что я никак не вижу в этом реалистичной сделки. Я отказался от этого предложения и отказался от своей просьбы вернуться в группу.

За это время я несколько раз виделся с Оскаром публично. Мы взаимно находили друг друга интересными, но не возобновляли тех глубоких взаимоотношений, которые возникли в Чили. Его новая миссия была связана с группой, которую он избрал, как рассказывалось выше и в «Центре циклона».

Оглядываясь на прошлое, легко увидеть, что я был не единственным отвергнутым в конечном счете группой и Оскаром. Ушло несколько человек сторонников самостоятельного поиска. Клаудио Наранхо был первым, кого вскоре удалили из группы еще в Чили. Отпали в Чили и несколько других. Я был единственным, кто оставил Чили по собственной инициативе.

Очевидно, ни Оскар, ни группа не простили моего ухода. Я помню тот день (в Чили), когда я заявил разным членам группы о своем отъезде. Во время наших воскресных упражнений в пустыне (так называемые «пампасы» — упоминаемые в «Центре циклона»), некоторые члены группы подходили ко мне, опечаленные тем, что я уезжаю. Один или двое подошли очень разгневанные. Я был удивлен тем высоким уровнем эмоций, с какими эти люди встретили мой уход. Для меня в то время это был шаг очень логичный. Я получил свой ответ за три дня уединенной молитвы: я пришел к концу этого конкретного пути, осуществил свои стремления с Оскаром; я был более или менее удовлетворен своим анализом и заключениями. Мне трудно было понять их чувства. Очевидно, они очень привязались ко мне как к члену группы и были огорчены тем, что я уезжаю. Почему-то некоторые чувствовали, будто это решение бросает на них какую-то тень. То, что я считал логичным и обнаруженным интуитивно, т. е. окончательным, они сочли предательством.

Я полагаю — именно эти чувства вызвали окончательное неприятие в Нью-Йорке. Я считал Оскара личным учителем, который ознакомил меня с крайне ценными переживаниями с помощью приемов, методов и образа мыслей, с которыми я не был знаком до своего приезда в Чили. За это я бесконечно благодарен Оскару. Он лично нравился мне, но я нашел всю окружающую его политику для себя чрезмерной. В своей традиции я смогу к ним вернуться, когда возникнет необходимость. С Оскаром это оказалось невозможным. Два года спустя, когда мне нужно было поговорить с Оскаром, я обнаружил, что окружавшая его группа не допускает никакого контакта, и вынужден был обойтись без его совета и поступать по-своему. Я не видел его со времени Нью-Йоркского периода. Я не знаю даже получал ли он мои письма.

С того времени разные члены группы приходили навестить меня и Тони. Тот, кто выражал в чилийской пустыне свой гнев, извинился за свое поведение и попросил прощения. Я сказал ему, что нечего прощать, что я понимаю — отчего он так говорил и отчего проистекали его негативные чувства.

Когда моя эмоциональная очарованность и нерешительность угасли и объективность в отношении группы возросла, я понял, что я как-то не создан или не так воспитан, чтобы попадать под влияние какой-либо группы. Я постепенно сознавал, что я — исследователь, который в любое время может стать учеником, чтобы научиться большему, для того чтобы отточить собственную философию исследования и собственные методы исследования; но этот ученик должен также и заканчивать учебу, когда изучил достаточно для своих целей. Я приберег кое-что из своей зачарованности для своей пары. Это делает меня свободным для продолжения моих исследований.

Моя детская натура, скрытая пластами усложненности, образования, толкования, легко всплывает на поверхность в паре. Для меня представляется неуместным, чтобы эта детская натура выходила на поверхность как-то иначе. С Тони я отпускаю поводья своей детской натурыг когда мы одни. Медленно, но уверенно это дитя во мне развивается под защитой любви Тони; оно еще испытывает затруднения являться по велению группы.

Чтобы дать вам характерный пример того, что происходило в Нью-Йорке, Тони расскажет о своем опыте с группой из Арики.

Вы увидите основания, которые привели ее к такому впечатлению и вызвали у меня соответствующее состояние ума в период ее опыта. Мне понадобилось поехать в Нью-Йорк и провести эти три месяца вне группы, чтобы разрешить проблему собственной нежной привязанности к этой группе и достичь более высокой степени объективности относительно своих человеческих взаимоотношений с ними. Это хорошо выученный урок, и я очень признателен Тони за то, что она дала мне эту возможность, приняв участие в обучении с группой («Нью-Йорк № 1», как она называлась). Именно в этом году я понял, что все независимые сторонники самостоятельного поиска, принимавшие участие в этом обучении, покинули Нью-Йоркскую группу по собственной инициативе. Другие занимались на основании моего опыта в Чили, переданного впоследствии в лекциях. А иные занимались на основе чтения «Центра циклона».

Я писал эту книгу в состоянии положительного перенесения в отношении Оскара и группы, что и отразилось на книге. Очевидно, фундамент для более объективного анализа этого положительного перенесения я заложил в заметках в Чилийской пустыне. По справедливости, я должен был опубликовать эти заметки в «Центре циклона». В своем состоянии очарованности я не сумел сделать этого и лишь позднее смог опубликовать эти заметки после того, как очарование это развеялось. Так объективность человека страдает от привязанности. По словам Патанджа-ли, «Удовольствие ведет к привязанности; страдание — к антипатии». Из этих переживаний я извлек урок, что привязанность и отвращение суть результат отсутствия объективности. Чтобы достичь состояния Высокой Беспристрастности, описанного Мерреллом-Вольфом, необходимо испытать глубины и высоты привязанности и страдания. Приходит объективность, тогда я испытываю Высокое Беспристрастие.