Пароброневик «Ливейский манул»

А тут, пока думал и визитёры нарисовались. Вначале иллюминатор закрыла ряха, по-другому и не скажешь. Даже в иллюминатор полностью не поместилась. Но я на всякий случай кивнул, дескать привет, я соскучился. Заходи, давно жду. Тот дверку то и отворил. Оказывается, там целая делегация скрывалась. Ну – двое из ларца, примерно одинаковы с лица – это понятно. Секьюрити. Хотя, нет. Тут другая специфика. Санитары это должны быть. А вот третий – это явно доктор. Аккуратный, в пенсне, при галстуке. Интеллигентный, с виду, человек. Глаза мне его не нравятся. И движения. Волчара, на вроде моего сержанта в учебке. А тот был тот ещё убивец с персональным кладбищем. Может сам себе жути нагоняю от непонимания? Всё может быть, но тут лучше перестраховаться. А не с его ли женой у меня случайно получилось?

– Добрый вечер, юноша. Я – доктор Бит. Помнишь меня?

– Нет. – и на всякий случай помотал головой. А потом как током шарахнуло. Был у меня однажды случай. Нарвался на гопников, они меня электрошокером приложили. Я с этим доктором на неродном языке говорю. Совсем не родной, но знакомый. А я только на родном и родном – ругательно-командном могу общаться. Это как это меня?

– Жаль. Однако, это я тебя все три месяца пользовал, что ты тут находишься. Ты крайне интересный пациент.

– Не помню. А чем интересный?

– Давай так, тебя вымоют, накормят и переоденут. А потом мы поговорим. Согласен? А то ту не очень… – доктор поморщился, окидывая взглядом, всё же палату. Ну, раз он доктор, то явно же палата?

– Согласен.

– Только драться не нужно, сразу предупреждаю. И орать. В общем – чем меньше шума и аффекта, тем тебе же лучше. – добрый доктор со взглядом убийца оценил, на сколько я всё понял, а потом кивнул санитарам и вышел. Впрочем, он и не заходил, общаясь от двери. Явно же опытный!

А яостался с двумя шкафами ходячими. Санитары, так я понимаю. Оба в чёрных халатах, хотя на вид и не новых. И шапках таких странных. Поварской колпак напоминают.

– Пошли? – это я им, уж больно всё зудело. А руки прихвачены и почесаться никак не получается.

– Ты парень, главное не дуркуй. Тогда всё обойдётся. Если начнёт накрывать – падай на пол. Мы поймём, и сразу тебя к полу прижмём и укольчик кольнём, чтоб заснул сразу. А то расшибёшься, тут такое бывает иногда после отхода. Полы то каменные. Зла мы тебе не желаем. Понял? – поинтересовался один из одинаковых. Не злобно, а так, дежурно.

– Понял. Пошли мыться, а то всё чешется.

– А, это да. Бывает. Но рубашку мы с тебя только в мыльне снимем. Не обижайся, так положено.

Мыльня была этажом ниже и была она шикарная. Белый кафель от потолка и далее везде. Трубы медные, сверкают. Даже слив медной решёткой забран. Две медные ванны, я такие даже у шефа в коттедже не видел, а уж он роскошь любил. Душевая, правда, была странная. Четыре крана. Я и от двух то уже отвыкнуть успел – везде сейчас ставят шаровый с одним рычагом. А тут умаялся, пока под смех санитаров отрегулировал напор и температуру. Но ничего, и не таких брали …

Пока я шел, пока я из смирительной кофты выпутывался, пока голый с кранами боролся – всё было ничего. А вот как намыливать себя начал, вот тут понимание приходить стало, что в беде по самое не могу. Ну, допустим, язык, как бы не мой, это может быть широко известное чувство дежа– вю. А вот с остальным уже как быть? Всё, что я мою – не моё тело. И даже не в том дело, что пары шрамов на месте не оказалась и растительность жидковата. Хозяйство не моё. Совсем не моё. Что я, себя, любимого не узнаю? А потом понял – я же пацан. Ну, лет пятнадцать. А может четырнадцать? Я уже и не помню, как оно в том возрасте было. Не, на вид всё на месте, в норме и рабочее. Но – не моё.

– Зеркало тут есть? – и голос не мой, сейчас понимаю. Хриплый, ну это понятно, это я сейчас в шоке. А и раньше был не мой голос. Это я от нового языка то сразу не понял. Куда же меня занесло то? И почему до меня так медленно доходит?

– Покрасоваться хочешь? Это потом. Тут хрупкого держать не стоит. – оба – двое, левый и правый, как я про себя их окрестил, дружно ухмыльнулись на одну сторону.

– Ладно, потом так потом. – а сам как-то дёргано себя намыливал, пытаясь ощупать, что и где не так, запоздало понимая, что у меня тут всё не так. Это не моё тело. А куда моё делось?

Санитары стали погладывать уж больно подозрительно, а меня тошнило и кружилась голова. И пелена перед глазами бледно – зелёная появилась. С голодухи и от волнения всякое может случиться. Нельзя! Стой как стоишь. Дыши! Эти – же с уколом полезут. Нельзя! Фууу! Стоять насмерть!

В общем, с трудом отдышался, пришёл слегка в себя. Полотенце дали не махровое. Больше на серую, заношенную простыню смахивает. С одеждой тоже вышло не очень. Трусов небыло совсем, зато были кальсоны. Оригинальной конструкции, я такие только в немом кино видел. Там сзади люк такой, квадратный. На пуговицах. Резинок нет совсем. Всё на верёвочках – завязочках. И даже запах – казённый. Я его по армии ещё помню. Зато рубашка от нижнего белья – точь-в-точь, как я в армии носил. Остальная одёжка тоже армейский вид имела. Вот как её так хранят, что места разные, а запах одинаковый? Это уметь надо! Коричневые … зуб даю, галифе! А к ним гимнастёрка. И всё с красными лампасами по штанинам и рукавам. И естественно, что не мой размер. Когда это было видано, чтоб у армейских вещичек размер враз подошёл? Я такого не помню точно. А вот ботинки в мой размер. Судя по тому, что из отдельного мешка вынимали – скорее всего мои и есть. Хорошо, что я помню, как портянку крутить нужно. А то бы вызвал лишние подозрения.

– Готов. Пожрать бы?

– Ну, завтрак мы с тобой пропустили. Но пару ломтей хлеба с сыром да с чаем раздобыть можно. Тётка Абигэль всегда покормит. – меня успокоили, и взяв в клещи, повели перекусить чем бог послал.

Тётки Абигэль было много. Во – первых, она сама была довольно массивной дамой. Не в моём вкусе, но знавал я одного джигита, который, глядя на такой объём говаривал: «Такая большая и вся моя!», при этом капая слюной. Во-вторых, она была как будто одновременно везде на огромной кухне. Её цветастое платье, напоминающее туристическую палатку весёлых расцветок, развевалось, когда она практически одновременно резала хлеб, мясо, наливала чай и при этом не умолкая причитала над «бедным дитятей, совсем оголодавшем». И помешивала в трёх котлах, стоявших на дровяной печке какое то варево, одновременно сметая мусор метлой в угол. Некоторое напряжение пришлось приложить, чтоб понять – «бедное дитяте» не только я, но и оба санитара. А, если подумать, то каждый, кто сюда забредает. Возможно, в сравнении с ней, и впрямь, мы все выглядели как недоедающие дистрофики. После пары бутербродов ноздреватого хлеба с жёлтым, пресным сыром, мы с трудом вырвались на волю и меня отконвоировали к доктору. Санитаров, кстати, тоже покормили. Понять не могу, почему для этого потребовалось аж двое медбратьев? Я не выглядел ни гигантом, ни желающим свинтить в ближайшую дырку. Хотя, насчёт последнего, не уверен. Желание забиться и повыть от страха местами проступало.

– Присаживайся, Ром. Отмылся? Поел?

– Да, спасибо. – чувства всё ещё клокотали, неизвестность пугала. Но, хоть что-то сейчас должно проясниться.

– Давай, для начала, просто поговорим. Что ты помнишь последним?

А действительно? Вроде и не торопимся, а мысли скачут и не получается спокойно подумать. Так, надо начать с начала. Я – Денис. Я точно Денис, а не Ром, как меня называет доктор. Стоп! Но на Рома я тоже как-то спокойно реагирую. В смысле – вроде как понимаю, что это ко-мне обращаются. Так я кто? Дениска, как дед называл или Ром, как … как братья … стоп! Я – Денис Ткач. Мне сороковник. Я холостяк, люблю женщин и море. Я работаю доставалой на стройках века у моего обожаемого шефа – Карапета Израилевича. Могу достать всё, что нужно и в срок! Как я тут оказался? Море! Точно, я был в заслуженном отпуске на море. Вторая неделя активного отдыха. Брюнетка лед тридцати, жена профессора каких-то там наук, который выпил цистерну креплёного и планировал ещё столько же выпить. Потащила меня на пляж, смотреть на шторм после того, как я помог затащить её мужа в номер гостиницы и выложить на кровать. Шторм был сильный. С сеткой молний на всё небо и громом, похожим на взрыв в карьере. Потом мы в кабинку для переодевания забежали, хотя на пляже были вполне себе нормальные лежаки, даже пара полотенец кто-то забыл. Помню, как они меня прижимала к стенке кабины всей своей неизрасходованной страстью и вздрагивала от каждого раската грома. А потом я вышел на пляж в чём мать родила, раскинул руки, вдохнул полной грудью и … точно! Вот тут в меня молния то и шарахнула!

– Ром! Рооом! Ты меня слышишь?

Доктор тряс меня за плечо, а я пытался понять, кто он и куда делась молния? А, да, точно. Сигизмунд Фрейд. Нет, Байт. Нет! Бит. Точно! Сигизмунд Бит.

– Молния.

– Что – молния?

– Последнее, что я помню – в меня попала молния.

– Хм. Оригинально. И где это было?

– На пляже.

– А что было до молнии, помнишь?

– Ну, расплывчато. – я решил не уточнять про пляжные забавы. Не то, что я был уверен, в том, что доктор был знаком с рогатым профессором, но чем чёрт не шутит. Может это розыгрыш по заявкам оскорблённого мужа? Бред, но кто поручится? Или я за соломинку хватаюсь?

– Похоже, у тебя случилась не типичная реакция на отравление. Случается.

– Отравление? – вот это новость! Я тем вечером, конечно, перекусить успел, но ресторанчик на набережной был приличным, и я там был не первый раз. Даже изжоги небыло, а уж отравления и подавно. Не сходится.

– Да. Ты, в развалинах, наткнулся на корпус химической бомбы с VK и нюхнул остатки газа. И сразу впал в безумие. Тебя притащили твои друзья. Не припоминаешь?

Захотелось спросить, что за газ такой. Про VX я слыхал в армии на занятиях по химзащите, редкостная гадость, но с него даже кони дохнут. А тут … и тут я понял, что знаю, что это за дрянь. И запах. Точнее, клубничный аромат с горчинкой. Я его вздохнул и мир сразу стал раскрашен такими противно – токсичными красками. Да, это я вспомнил, как будто я когда-то это подсмотрел, где – то. Бред?