Парочка желаний (Презренный сосуд)

– Ц! Э!
– цокнул языком джинн.

– Что такое?
– изумился Демушкин.

– Понимаешь, Александр Иванович, ты должен такое пожелать, что бы вреда никому не причинить.

– Как это?
– заморгал Демушкин.

– А вот так, дарагой. Просишь ты миллион, а где Бала его возьмет? Напечатает? Не - ет. Я его могу только взять у кого-то в твоем измерении и дать тебе. И получится: ты - богач, а этот бедняга разорился? Не пойдет, дарагой. Давай дальше, не тяни. Думай, прораб.

– А много этих, того, измерений?
– спросил Демушкин ошеломленно.

– Много.

– А можешь ли ты, достопочтенный Бала, - начал настраиваться на восточный лад Демушкин.

– из этого, ну другого, измерения чего-нибудь мне достать?

– Александр Иванович, пойми: я путать измерения не могу. Что в этом измерении находится, то здесь и должно остаться. А что в других, то там пусть и будет. Получай из того, что имеется. Но без вреда для кого бы то ни было. Таково правило!
– Бала поднял вверх палец-сардельку.

" Что же это получается-то" - Демушкин принялся расхаживать по комнате, почесывая ушибленный затылок и бормоча под нос: - Чего бы придумать? Так. Без вреда для других. М - хм. Эт-то не пойдет. А это? Нет.
– Джинн спокойно за ним наблюдал.
– Вот! Бала, а мировое господство мне можешь устроить? Я буду добрым правителем, всем помогать буду. Просительно склонил голову Демушкин.

– Нет, дарагой. Ну, какой ты, извини меня, правитель -шмавитель? И так у вас тут все не слава Аллаху. А с тобой во главе вообще бардак будет.

– А бессмертие?

– Что бы тебе бессмертие дать, посчитай, сколько душ мне загубить придется.

– А просто хорошее здоровье?

– Сколько я людей больными сделаю, дарагой, а? Здоровье у них для тебя отниму.

– Да, ничего не получается, - согласился Демушкин. Он присел на стул и глубоко вздохнул. Вот она, казалось, удача, его единственный шанс. Неужто так его и не использовать. Если бы заранее предупредили, уведомили. Он бы уж пошевелил мозгами, подумал.

– Давай быстрее, дарагой, - прервал его размышления Бала.
– Меня жены ждут, да и время твое кончается.

– Какое время?

– Тебе осталось десять минут и все.

– А потом?

– А потом, если ничего не придумаешь, ты умрешь, - простецки улыбнулся джинн.

– Как умру, за что?!
– отвисла челюсть у Демушкина. Такой поворот событий его не очень устраивал.

– Вах, обижаешь, дарагой! Думаешь, я из бутылки, значит я из пробирки? Нет! У Балы мама был и папа. У Балы тоже сердце есть. Все понимаю, но ничего поделать не могу. Желание или смерть. Таково правило!
– опять поднял вверх сардельку Бала.

– Что же ты раньше не сказал?! Ну, ведь гад-то!!

– Ц! Э-э!

– Так, надо действительно поторапливаться.
– Демушкин попытался себя успокоить, поглядев на старинные настенные часы с боем.
– За дело!

Но вскоре Демушкин пригорюнился. Что бы он ни придумывал, джинн с легкостью отметал. И против его доводов было трудно идти. Любое маломальское желание приносило огромные беды и несчастья "собратьям по измерению". Демушкин перечислял все пришедшее в голову, а Бала в красках расписывал ужасные последствия. Демушкин порядком взмок. А джинну, похоже, эта игра очень нравилась.

– Хочу, чтоб всегда была в холодильнике еда!

– Дарагой, пять миллионов человек умрут от голода в страшных муках, ради твоего чревоугодия. Старики, женщины, де-ети-и.

– Что бы девушки меня любили!
– (Девушки, честно говоря, не очень жаловали Демушкина.)

– Александр Иванович, тебя полюбят - своих разлюбят. Пойдут разводы, слезы, самоубийства. Убийства, наконец, - рассуждал, довольный знанием человеческих межполовых отношений, джинн.

– Слушай, Бала, - внезапная догадка вдруг осенила Демушкина. Это могло сработать. Во всяком случае, он ничего не терял.
– А ты, из какого измерения?

– Ханубала ибн Муджаджа ибн ... ну не важно... не принадлежит ни к одному из этих презренных измерений.
– Бала вскочил и навис над съежившимся Демушкиным, пачкая шевелюру в побелке.
– Он НАД ними! Бала выше вас, ничтожных из ничтожнейших муравьев!!
– разгневался джинн. Ноздри его раздувались, а глаза метали молнии.

– Бала, ведь если мое желание будет касаться только тебя лично, то тогда никому на земле вреда не будет. Так?
– выдохнул Демушкин.
– Ты же находишься вне измерений.

– Ну, если так, то ...
– Бала как-то сразу утих и призадумался. Он замер и принялся скрести подбородок. Было видно, что он растерян. Никому до Демушкина это не приходило в голову, даже самому джинну.

– Ну, как?

– Вообще-то... вообще-то да!

– Тогда вот!

– Что вот?!

Демушкин собрался с духом, прокашлялся, застегнул верхнюю пуговицу на рубашке и, торжественно - громко и четко, отрапортовал:

– Первое! Хочу, что бы ты, Ханубала ибн Муджаджа... кактебятам...превратился в молодую, красивую женщину!!
– И добавил - Чтоб была в моем вкусе!

Раздался грохот. Откуда-то возник уже знакомый едкий дым. Тревожно зазвенела люстра. Демушкин принялся тереть глаза и кашлять. Спустя какое-то время он открыл глаза и увидел грациозно сидящую в кресле красавицу. Демушкин обомлел.

Иссиня-черные каракулевые волосы спадали на плечи. Бархатные глаза гневно глядели на него из-за длинных пушистых ресниц. Носик, тонкий и прямой, радовал взгляд. Из-за чуть раздвинутых вишневых губок виднелись ослепительно белые зубы. Щеки заливал румянец. Под белоснежной тесной маечкой с надписью "I love New York!" томилась в заточении и высоко вздымалась великолепная грудь. Шаровары превратились в миниатюрные красные шорты. Ноги, длинные и гладкие, блестели и манили. Демушкин сглотнул и покраснел, как помидор.

– Что же ты наделал?!
– гневно вскричала красотка густым контральто. Демушкин затравлено огляделся: Балы нигде не было. Значит сработало!

– Да я сейчас испепелю тебя, презренный шакал, сын шакала!
– красавица тряхнула пышной гривой и вскочила с кресла. На подлокотниках остались глубокие царапины - следы наманикюреных ноготков.

– Спокойно!
– Демушкин предупреждающе выставил вперед руку. Сердце его отчаянно билось, пробивала дрожь, но он был решителен.
– Спокойно, Бала! То есть не Бала, а как бишь тебя? ... черт, - он пощелкал пальцами.
– Хану... Хануб... Ханума.... Вот! Спокойно, Ханума! Ничего ты мне пока не сделаешь. Время у меня еще есть, - он поглядел на часы.
– А второе желание я пока не загадывал.