Пароль «Dum spiro…»

…Сначала над лестницей взметнулись глаза. Не глаза — очи. Встретились с моими. Затем вынырнула вся — в передничке, стареньком платьице, босые ноги. В школе я наверняка принял бы Ольгу за ученицу пятого-шестого класса. Смотрел на нее, и как-то не верилось, не укладывалось в сознании, что эта девчушка-пичужка и есть бесстрашный Комар.

— Здравствуйте, товарищ капитан! С благополучным прибытием.

— Здравствуй, Ольга.

Кинулась ко мне. И тут я почувствовал, что глаза нашей героини отнюдь не на сухом месте.

— Это ничего, это я на радостях, товарищ командир.

Ольга подтвердила: Анка явилась на шестой день. Жива, здорова, сидит у Татуся. Ждет не дождется дяди Васи.

Татусь — так ласково называют Михала Врубля, батрака — тоже ждет нас. Для «пана капитана» уже оборудовал в своем амбаре потайную комнатку.

— Отличный схрон, — говорит Ольга.

Откладываю все вопросы на вечер. Спускаемся по лестнице.

— Вам будет хорошо у Врублей. Это такие люди, такие люди! Татусь, Рузя, Стефа. За советского человека все отдадут. И жизни не пожалеют.

Вскоре нам довелось в этом убедиться.

Мне запомнился первый день у Врублей. Михал, лысый, долговязый — жилет висел на нем, как на вешалке, — не мог нарадоваться на свою «дзевчинку»: все одна да одна, а теперь у Ольги и подружка, и пан капитан.

У нашей «файной паненки» Анки лицо расплывается в счастливой улыбке.

— Я за вас, дядя Вася, знаете, как переживала!.. И за Алексея. Хотя почему-то была уверена: с ним ничего не случится. А мне просто повезло. Прыгнула, рванула кольцо и — чуть не задохнулась: стропы парашюта переплелись под самой шеей. Так и летела до земли как… подвешенная. Приземлилась на каком-то огороде. Ботва, капуста. Рядом — дом под островерхой крышей. Слышу шаги. Тяжелые, кованые. Хоть бы, думаю, луна не выглянула из-за туч. Шаги все глуше, тише. Ушел патруль. Быстро, как на учении, собрала парашют, закопала за огородом. Тут луна, словно только этого дожидалась, выплыла, осветила двор, конюшню, посеребрила оленя-флюгер на черепичной крыше. Я замерла. Луна — за тучи. Подаю наш условный сигнал. Тишина. Никто не отвечает. Ближе к рассвету закопала в поле рацию, оружие, переоделась, голову прикрыла платком и — на повязке нарукавной «ост» — стала остарбайтерин [6] .

6

Дословно: работница с Востока. Так гитлеровцы называли советских граждан, насильно угнанных в Германию в качестве рабов, подневольной рабочей силы.

Документы, сами знаете, железные, не придерешься. Аусвайс, справки, освидетельствование — все по легенде: возвращаюсь из рейха домой по болезни. По дороге присоединилась к таким же, как я, бедолагам. Нас несколько раз останавливали. Проверяли. И пронесло. Спасибо ребятам из разведотдела. Чистая работа. Так вместе с нашими девчатами добралась в Краков.

У Врублей мне нравилось. И милые хозяева, и то, что дом на отшибе. А схрон действительно оказался на славу. Зайдешь в амбар — сено по самую крышу. Надо его все разворошить, чтобы добраться до потайной комнатки. Вход и выход — в сторону леса. Доски смазаны жиром, легко, бесшумно поднимаются и опускаются. У выхода — скамейка: конспирация. В этом же доме и рация. Удобно, но… опасно. Чертовски опасно. Представляет ли себе старый Михал, что ждет его самого, дочерей в случае провала? Я спросил об этом и тут же прибавил, что в ближайшие дни постараемся подобрать другую квартиру. Татусь обиделся:

— Разве Ольге у нас плохо? Разве совецкие мне уже не доверяют? Я все знаю, пан капитан. А бояться? Вы, пан капитан, не сомневайтесь: мы, Врубли [7] — не воробьи. За родину постоять сумеем. Hex нас герман боится.

«DUM SPIRO…»

— Товарищ капитан, к вам гостья.

На пороге Ольга, а рядом с ней молодая, модно одетая пани. Красивая, неторопливая в движениях, ясноглазая.

7

Врубель — по-польски — воробей.

— Капитан Михайлов.

— Валерия.

Вот она какая, связная Краковского подпольного областного комитета ППР (Польской рабочей партии) и Армии Людовой [8] . За два дня Ольга мне уши прожужжала: Валя да Валя (так называли Валерию). И вежливая, и добрая, и находчивая. И артистка, каких мало. Переоденется в перекупку, в монахиню-кармелитку — не узнать. В ней одной — десятки разных женщин.

— Вы только представьте себе, товарищ капитан. Первая наша радиоквартира была в селе Могила. И тут мы узнали о предательстве «Львова». Могила в любую минуту могла для нас обернуться настоящей могилой. Решили перебраться в Рыбну. Валя рацию положила в корзину. Сверху присыпала черешнями. Поездом — до Кракова. Переулками, задними дворами мы, наконец, выбрались на шоссе. Патруль задержал нас в пяти верстах от Рыбной. Немцы — в касках. Нагрудные бляхи-жестянки — полевая жандармерия. Молча возвратили нам аусвайсы, старший вызверился:

8

Гвардия Людова, затем Армия Людова — вооруженная организация, созданная польскими коммунистами в годы второй мировой войны для борьбы против немецко-фашистских оккупантов.

— Показывай, что в корзине! А Валя еще и шутит:

— Пули. И такие сладкие, что от них умереть не жалко. Угощайтесь, герр офицер.

Набирает одну пригоршню, другую. И так спокойно это делает, будто не рация, а цветочки лежат под черешнями. А черешня действительно сладкая. Ягоды одна к одной — крупные, сочные, золотистые. Понравились. Старший даже сказал: «Данке шен», дескать, очень даже благодарен. И отпустил. Такая она, Валя.

…Я вспомнил эту историю.

— Где же, очаровательная пани, ваши пули-черешни?

Валя рассмеялась. Тут с корзиной яблок пришел Малик. Мы перебрались в сарай — в мою «квартиру».

— Товарищ Михайлов, вам привет от Михала, — первой заговорила Валерия. — Он просил познакомить вас с обстановкой в городе.

А обстановка сложилась такая. Город, резиденция генерал-губернатора Франка, по словам Валерии, буквально кишел гитлеровцами и полицией. Усилили свою деятельность наиболее реакционные элементы НСЗ [9] . Они проникали в ряды Краковского патриотического подполья. С их помощью гестапо уничтожило три состава краковского подпольного комитета Польской рабочей партии. Теперь действует в глубоком подполье четвертый, во главе с Павликом (Бронеком). А товарищ Михал по решению партии стал комендантом 10 округа Армии Людовой.

9

«Народове силы збройне» — «Национальные вооруженные силы». Отряды НСЗ активно сотрудничали с немецко-фашистскими оккупантами, которые использовали их для расправы с демократическими силами Сопротивления, и прежде всего с коммунистами.

Не дремали эмиссары из Лондона — представители эмигрантского правительства. Их провокационные действия были нацелены на захват инициативы в стране, на усиление своего политического влияния. Именно с этой целью они форсировали восстание в Варшаве, не считаясь ни с реальной расстановкой сил, ни с планами советского командования, чтобы в случае поражения свалить всю вину на нашу армию и этим лишний раз оправдать свою традиционную антисоветскую политику, забить клин между польским и советским народами. Восстание вспыхнуло 1 августа 1944 года. Тысячи польских патриотов, обманутых лживыми, демагогическими лозунгами, с оружием в руках восстали против ненавистных оккупантов. Гитлеровцы ответили новыми жесточайшими репрессиями, которые прокатились и по Кракову. В Варшаву прибыл сам Гиммлер.

— 6 августа, — рассказывала Валерия, — на Францишканскую улицу въехала колонна грузовых машин. В кузовах, сидели солдаты дивизии СС в массивных рогатых касках, с широкими треугольными бляхами. Машины промчались Доминиканской улицей, мимо почтамта. Случайные прохожие бросались врассыпную, пытались прорваться. Но выходы оказались перекрытыми. Всюду стояли солдаты, эсэсовцы. «Хальт! Раус! Шнелль, шнелль!» Мужчин хватали на улице, вытаскивали из домов. Не помогали ни «кенкарты» — удостоверения личности, ни свидетельства с немецкими печатями. Всю неделю машины, забитые арестованными, курсировали из Кракова в Плашовский лагерь. Восемь тысяч арестованных — таковы итоги черной недели в Кракове. Гестаповский гребень вычесывал, хватал людей без всякого разбора.

Наша партия в эти дни недосчиталась многих бойцов.

Я слушал Валерию и невольно любовался ею. Эта пани, одетая с иголочки, словно сошедшая с пасхальной открытки, самой природой была создана для разведки. Связной следует полагаться только на свою память. В руках врага записка, адрес, списки людей могут обернуться непоправимой бедой. Валя поражала даже видавшую виды Ольгу своей памятью. Ее информации, всегда точные, лаконичные, легко укладывались в предельно скупые строки радиограмм.