Пароль скрещенных антенн

Кормом делятся все. Каждый одинаково настойчиво ищет способа покормиться и покормить, и каждый, едва получив от кого-нибудь пищу, ищет, в свою очередь, кому передать его долю. Так наиболее себялюбивая утробная сторона жизни — поглощение пищи, насыщение — получает здесь неожиданное, новое содержание. Оно не противопоставляет сытых голодным, не разъединяет добывших корм и ищущих его, но тех и других связывает и сплачивает в единую семью.

Отметим, однако, что не все братья и сестры в семье термитов одинаково обмениваются между собой кормом. Кормовой контакт — это необязательно только обмен пищей.

Любой термит, как и другие насекомые, принимает корм с помощью жвал, щупиков и всего ротового устройства и, наконец, заглатывает добытую пищу. Это происходит у всех более или менее сходно, если не одинаково. Другим же каждый термит отдает корм по-разному.

Это делается, во-первых, открыто, явно, причем тот, который сытее, широко раскрывает жвалы и, дождавшись, когда голодный введет между ними голову, отрыгивает каплю корма прямо в открытый рот. Качество такого корма зависит от того, кто и для кого его производит: молодь, растущие члены семьи получают пищу «детскую», отцы и матери — «родительскую»…

В то же время и рабочие, и солдаты, и молодь, и сформировавшиеся крылатые, и родители — короче говоря, все снабжают остальных выделениями хитина, выпотом, который слизывается с покровов тела. У термитов разного возраста и разной формы такой выпот тоже бывает разным.

Существует еще одна — третья — форма кормового контакта: один термит выделяет из брюшка каплю, а другой ее выпивает. Для того чтобы термит выделил такую каплю, его достаточно пощекотать, например, волоском кисточки. В естественных условиях конец брюшка щекочется волосками щупика. В этой капле не отбросы, а кормовая эстафета. Пищеварительный тракт одной особи не успевает полностью переварить корм, он здесь лишь частично подготовляется к последующему усвоению и потому жадно — и не раз! — поедается, аккуратно — и не раз! — передается от одного другому. Пищеварительный канал одного термита совсем короток, а пища успевает пройти длиннейший путь.

Проглоченный корм питает, следовательно, самого термита, а сверх того, превращается или в отрыжку, или в выпот, или в каплю «эстафеты», то есть в корм для других членов семьи.

Передача корма идет разными путями.

Вот встретились два рабочих термита, бежавших один другому навстречу. Оба какое-то время продолжают друг друга ощупывать усиками. Ровесники, взрослые, с брюшком, размеченным темными пятнышками, реже обмениваются кормом. Чаще один отдает другому рыжую капельку, которая выделяется из брюшка после того, как первый погладит его конец мохнатыми ротовыми щупиками. Иное дело, если встретились термиты разные: один покрупнее — старший и другой поменьше— более молодой, совсем еще белый. Старший может, широко раскрыв жвалы и охватив ими голову младшего, покормить его, может облизать его брюшко, может, наконец, оживленно двигая длинными усиками и короткими ротовыми щупиками, вызвать на конце брюшка молодого светлую каплю, которую тут же и выпьет.

Молодой же, белый термит может вести себя так только с ровесником.

Темножвалых молодых и старых солдат взрослые рабочие тоже кормят не так, как своих ровесников, не так, как всех длиннокрылых женихов и невест общины или темнотелых короткокрылых с крыловыми зачатками.

На каждого члена общины распространяется неписаный, но строго соблюдаемый табель о кормовых рангах. Каждому возрасту и сословию здесь положены свои правила, каждой фигуре — свои ходы. Из них и сплетаются в семье цепи питания. Они связывают тысячи и тысячи отдельных насекомых, создавая из них целостную семью.

В кормовую эстафету поступает разная пища. Рубашки линяющей молоди, трупы погибших членов общины тоже поедаются. От трупов остаются разве что одни головы солдат: жвалы рабочих термитов не справляются с этими литыми хитиновыми цилиндрами. Все остальное уничтожается бесследно, а если не может быть съедено, то складывается в особые ниши, откуда мусор время от времени убирается.

Когда все питательные вещества из корма извлечены, он превращается в темную вязкую каплю выделений, которая попадает в жвалы строителей и используется уже не как корм, а как крупица строительного или облицовочного материала, как цемент, как паста. Благодаря этому и поддерживается в термитнике та чистота, без которой жизнь в гнезде очень скоро стала бы невозможной.

Все ходы, все камеры и ячейки в гнезде могут быть изнутри шершавыми или гладкими, матовыми или лакированными. При всех условиях они тщательно прибраны, выметены, вылизаны. Нигде на дорогах ни пылинки, ни крошки.

Заглянем теперь еще раз в уже знакомую нам миндалевидную камеру, на дне которой беспомощно распласталась гофрированная туша родоначальницы. Снедаемая постоянным голодом и, как и равноправный с ней здесь супруг, беспрерывно побуждаемая к принятию пищи, она то и дело подает вперед свою несоразмерно крохотную на фоне чудовищного брюшка голову и вводит ее в широко раскрытые жвалы одного из рабочих термитов, отовсюду тянущихся к ней. Лихорадочно толкаясь, оттирая и оттесняя один другого, пробиваются они поближе к голове, к покорно открытому рту, в который один за другим переливают свою долю корма.

Непрерывно тянется цепочка пигмеев, спешащих принести кормовую дань ненасытной великанше. Отдав дань, они через мгновение исчезают в безликой термитной толпе, заполняющей камеру.

Что приводит сюда поток кормящих? Все та же настоятельная, как грызущий злой голод, никак иначе не утолимая потребность отдать родоначальникам семьи созревший для них, обогащенный выделениями разных внутренних желез корм.

Чем больше корма отдают рабочие термиты родительской паре, тем больше яиц откладывает самка.

Если отвести взор от крохотной головы самки, вокруг которой кишат рабочие, полураскрывшие жвалы и норовящие освободиться от обременяющего их корма, предназначенного для старейшин семьи, то подальше — по обеим сторонам огромного брюшка — можно увидеть множество термитов, которые рвутся к брюшку. Они всползают друг на друга, друг друга оттирают и отодвигают, домогаясь припасть к брюшку и слизать (или высосать) хоть капельку выпота, сочащегося сквозь прозрачную перепонку. Они облизывают и обсасывают брюшко. Они бесцеремонно теребят складки и лохмотья его покровов, прикусывают их, прокусывают, впиваются в тело.

Вся поверхность брюшка давно уже испещрена шрамами и глубокими рубцами. Их постоянно разъедают новые и новые термиты, но ничто в поведении родоначальницы не говорит о том, что эти посетители причиняют ей боль, мучения, страдания или даже просто докучают. Наоборот, похоже, царица не только спокойно предоставляет терзать себя, но даже ожидает этой пытки, нуждается в массе вгрызающихся в нее термитов. Можно подумать, она не способна без них исправно откладывать яйца.

Не прослежено, каждый ли термит, покормивший родителей отрыжкой, пользуется привилегией слизывать выпот с царского брюшка или за ним из гнезда приходят в миндалевидную камеру и рабочие, не доставляющие никакого корма родоначальникам общины.

Точно так же неясно, остаются ли рабочие термиты после того, как они добрались наконец до поверхности брюшка и слизали каплю выпота, в числе тех, что копошатся в другом конце камеры, в кучке термитов, окружающих самый конец гофрированной царской туши.

Сколько остается невыясненных вопросов, до которых у исследователей не дошли еще руки!

Слепые создания, беспрерывно ощупывая множеством трепещущих-усиков конец брюшка, суетятся вокруг него с приоткрытыми жвалами в ожидании появляющихся на свет яиц. Время от времени вместо влажно мерцающей оболочки медленно выходящего яйца здесь показывается жидкая прозрачная капелька, и тогда любой из термитов, выполняющих тут роль повивальных бабок, с лихорадочной поспешностью выпивает доставшуюся ему порцию корма. С такой же жадностью выпиваются жидкие капельки, выделяемые самцом-родоначальником.