Партия расстрелянных

Эти приказы подкреплялись распоряжениями генерального прокурора СССР Вышинского. Так, летом 1937 года Вышинский предписал прокурорам передавать в «тройки» «ещё не рассмотренные судами» дела о государственных преступлениях. 27 декабря 1937 года он издал циркуляр, содержавший указание представлять на рассмотрение Особого совещания уголовные дела в тех случаях, когда «характер доказательств виновности обвиняемого не допускает использования их в судебном заседании» [538]. К таким «доказательствам» относились донесения тайных осведомителей, показания лжесвидетелей и провокаторов и т. п.

В стране делалось всё, чтобы поднять авторитет высших чинов НКВД. На выборах в Верховный Совет СССР были избраны депутатами все наркомы внутренних дел союзных и автономных республик и все начальники областных и краевых управлений НКВД, на выборах в республиканские Верховные Советы — все их заместители.

Разумеется, многие работники НКВД не могли не задаваться вопросами, по какой причине от них требуют откровенных фальсификаций и подлогов. О том, какой ответ давался на этот вопрос в центральном аппарате НКВД, можно судить по воспоминаниям бывшего генерального секретаря ЦК ВЛКСМ Мильчакова. На его допросе следователь лейтенант Мешик (впоследствии доросший на службе у Берии до генеральского чина и поста наркома внутренних дел УССР) цинично заявлял: «Такие, как ты, отжили свой век, хоть ты и не старый. Вы цепляетесь за жалкие побрякушки советской и партийной демократии, самокритики. Кому, к черту, они нужны? Вы не поняли изменившейся обстановки. Нужен обновлённый, новый режим и прежде всего твёрдая власть, возглавляемая сильным „хозяином“. Пришла эпоха Сталина, а с нею — и новые люди, занимающие все позиции в аппарате. В авангарде идёт гвардия Сталина, чекисты… Мы, чекисты — партия в партии. Мы вычистим из рядов партии половину всякого хлама, вроде так называемой „старой гвардии“ и лиц, связанных со стариками, со взглядами вчерашнего дня. Около миллиона людей, состоявших в партии, мы уже, наверное, вытряхнули… А остальные будут перевоспитаны. Они пойдут за нами, за Сталиным, как миленькие. Они займут ваши места во всех аппаратах и будут дорожить оказанным им доверием» [539].

Едва ли молодой сатрап самостоятельно додумался до подобных мыслей. По-видимому, они высказывались Ежовым на совещаниях и инструктажах аппарата.

Наиболее циничные сотрудники НКВД не считали нужным скрывать механизмы фабрикации дел от подследственных, которые намечались для участия в открытых процессах. После возвращения из заключения член партии с 1906 года Розенблюм рассказал, как начальник Ленинградского УНКВД Заковский показал ему несколько вариантов схем «ленинградского центра», готовившихся для предстоящего открытого процесса. Ознакомив Розенблюма с этими схемами, Заковский заявил: «Самому тебе ничего не придется выдумывать. НКВД составит для тебя конспект по каждому филиалу в отдельности, твоё дело его заучить, хорошо запомнить все вопросы и ответы, которые могут задавать на суде. Дело это будет готовиться 4—5 месяцев, а то и полгода. Всё это время будешь готовиться, чтобы не подвести следствие и себя. От хода и исхода суда будет зависеть дальнейшая твоя участь» [540].

Многие из работников НКВД, осуществлявшие великую чистку, сами погибли в мясорубке тех лет. За 1934—1939 годы 21800 сотрудников этого наркомата были репрессированы по обвинению в «контрреволюционных преступлениях» [541]. За этой цифрой стоят три основные группы: 1) чекисты, пытавшиеся оказать сопротивление репрессиям; 2) те, кто слишком много знал, например, о кировском деле или о механике фабрикации открытых процессов; 3) организаторы «липовых» дел, арестованные в конце 1938 — начале 1939 года.

XXVI

Комсомол

Комсомольские организации подвергались локальным чисткам с начала 30-х годов. Так, в ноябре 1932 года ЦК ВЛКСМ принял решение о чистке сельских комсомольских организаций Северного Кавказа, где особенно сильно проявлялось недовольство насильственной коллективизацией. В результате этой чистки только на Кубани было исключено 56,3 % комсомольцев. При этом нередко исключались целые ячейки в полном составе [542].

Ряд основателей комсомола примыкал к внутрипартийным оппозициям. К ним относился, например, Шацкин, избиравшийся на V и VII съездах ВЛКСМ почётным комсомольцем. В 1929 году Шацкин был подвергнут резкой критике за его статью в «Комсомольской правде», где осуждалась позиция «партийного обывателя», готового одобрить, не задумываясь, любую спущенную сверху директиву, выступать в качестве «голосующей машинки» [543]. На IX съезде ВЛКСМ генеральный секретарь ЦК ВЛКСМ Косарев заявил, что Шацкин, принимавший участие в деятельности группы Сырцова — Ломинадзе, «вступил на путь явного предательства партии» [544].

Несмотря на расправы предшествующих лет, к 1937 году в руководстве комсомола по-прежнему преобладали люди, начавшие свою политическую деятельность в первые годы Советской власти. Комсомольская молодёжь представляла опасность для сталинского режима как часть общества, отличающаяся особой чуткостью к несправедливости и личным бесстрашием. Не будучи обременена, подобно многим старым большевикам, прошлым самооплёвыванием и униженными покаяниями в своих «ошибках», она могла выступить в качестве силы социального протеста против произвола и репрессий.

Поэтому Сталин держал чистку в комсомоле под своим неослабным контролем и прямо направлял её. В этой работе он опирался прежде всего на Косарева, ставшего генеральным секретарём ЦК ВЛКСМ в 26 лет. В стране был создан «малый культ» Косарева, его именем были названы Центральный аэроклуб Осоавиахима, горноразведывательный институт, танк новейшей конструкции, пограничные заставы и отряды [545].

Будучи одним из наиболее преданных сталинцев, Косарев послушно повторял установки о борьбе с врагами. Ещё в 1935 году в докладе на пленуме ЦК ВЛКСМ он говорил: «Враг не уступает добровольно своего места. Его можно убрать только насильно, методами экономического воздействия или методами организационно-политической изоляции, а когда в этом есть потребность — и методами физического истребления» [546].

В 1937 году масштабы репрессий в комсомоле перестали удовлетворять Сталина. Приняв трёх секретарей ЦК ВЛКСМ, он потребовал от них «пересмотреть позиции и возглавить борьбу с врагами народа» [547]. После этой беседы Косарев сказал своим товарищам: «Никак не могу понять, откуда у нас взялось столько врагов». Эту же мысль он повторил в разговоре со своей женой: «Что делать? Сталин требует людей. Он требует голов… Кого я могу назвать? Где враги?» [548]

Однако очень скоро Косарев сумел побороть свои сомнения и включиться в охоту за «врагами народа». На одном из заседаний он записал в набросках к своей речи: «Покончить с либеральным отношением к врагам и вражеским деятелям. Полностью осуществить ставку на выкорчёвывание» [549]. Эта установка нашла выражение в работе IV пленума ЦК ВЛКСМ (21—28 августа 1937 года), на который был вынесен один вопрос: «О работе врагов народа внутри комсомола». Перед открытием пленума были арестованы 35 членов и кандидатов в члены ЦК ВЛКСМ, в том числе секретари ЦК ВЛКСМ Лукьянов, Файнберг, Салтанов, председатель делегации ВЛКСМ в КИМе (Коммунистический интернационал молодёжи) Чемоданов, редактор «Комсомольской правды» Бубякин.

Для участия в работе пленума Сталин направил Кагановича, Андреева, Жданова и Маленкова. Эта четвёрка вошла в состав комиссии, подготовившей резолюцию, в которой говорилось о недопустимом опоздании с разоблачением «объединённой троцкистско-правой организации», действовавшей в комсомольских органах. На следующий день после закрытия пленума «Правда» выступила с передовой статьёй, в которой говорилось: «Оголтелые враги народа Салтанов, Лукьянов, Файнберг, Бубякин, Андреев и другие, пользуясь идиотской болезнью политической слепоты ряда руководящих работников из Бюро ЦК ВЛКСМ, и в первую очередь т. Косарева, делали своё подлое, грязное дело» [550]. Упоминание о заражённости «идиотской болезнью» не предвещало ничего хорошего для Косарева и других уцелевших комсомольских руководителей.

Вскоре после пленума были арестованы ещё десятки членов ЦК и сотни работников местных комсомольских комитетов. До конца 1937 года только в аппаратах райкомов и обкомов были сняты с работы как «враги народа» 561 человек, а за связь с «врагами народа» — 830 чел. [551]

Вся комсомольская литература, выпущенная в 20-х — начале 30-х годов, была объявлена «политически вредной». В декабре 1937 года бюро ЦК ВЛКСМ приняло решение о запрете и изъятии из библиотек шестидесяти книг по истории ВЛКСМ и КИМа [552].

После августовского пленума деятельность Косарева приняла более свирепый характер. «Мы ещё не умеем, как следует,— заявлял он,— как этого требует от нас партия, обнаруживать врагов, выискивать их и разоблачать… А некоторые наши товарищи ищут троцкистов — врагов народа в любых организациях, но только не у себя, не в комсомоле, и в силу этого недостаточно остро ведут борьбу» [553].

В марте 1938 года на приём к Косареву пришёл бывший секретарь Ленинградского обкома ВЛКСМ Уткин, недавно освобождённый из тюрьмы. После встречи с ним Косарев направил письмо Ежову, в котором сообщал: «Уткин под большим секретом заявил мне, что те показания, которые он дал в Наркомвнуделе, якобы не соответствуют действительности, являются вынужденными и что он себя считает честным человеком. В ответ на эти утверждения он от меня получил соответствующий отпор. Ему я заявил, что его поведение есть вражеская клевета на органы Наркомвнудела, что такое поведение лишний раз свидетельствует о том, что он, Уткин, является врагом, причём врагом неразоружившимся» [554]. Этим доносом Косарев прямо провоцировал новый арест Уткина, после которого тот провёл 16 лет в лагерях, откуда вышел в середине 50-х годов инвалидом.