Партия свободных ребят
Шрифт:
Согласились и так. Но все потребовали, чтобы каждый, кто вступает в партию, давал клятву на верность ей. Перебрали все известные клятвы: "Пусть мне отца, мать не видать, если я задумаю партию предать", "Пусть обращусь в лягушку, в ящерку, в поганую змею, если я партии изменю", "Ослепи меня молния, расщепи меня гром, напади все напасти, язва, чума, холера, семь сестер лихорадок, трясучка, гнетучка, огнянка..."
И другие самые страшные.
Степан сказал, что ничего этого не надо, тут надо бить на сознательность. Но ребята не согласились. И пошел такой спор и галдеж, что на шум
Раскрыл вдруг дверь да как крикнет:
– Это что за представление?!
Ребята кто куда. Хорошо, что в омшанике соломенная крыша прогнила. Так все сквозь нее и повыскакивали.
И бросились наутек, стряхивая с волос соломенную труху.
Но такое неожиданное окончание первого собрания дела не меняло, партия была создана, и скоро это почувствовало все население села Метелкина.
ЧТО ТАКОЕ ПСР
Первые понятия о новой партии получил метелкинский кулак - богатей Никифор Салин. Его батрачонок Гараська - мальчишка из соседней деревни Луковки - попросился на праздник сбегать домой повидаться с матерью и кстати бельишко сменить, обносился.
– Ничего, потерпишь. В поле - не в церкви, на работе и так сойдет.
Кулак заставил его в праздник пары бороновать, а то земля, вишь, пересыхает. Батрачонок заупрямился:
– В праздник я не работник. Не то теперь право! Не старый режим.
– Это какое те право? Нанялся - продался, хозяин - барин. Велю налево иди налево. Скажу направо - беги направо. А не то... вот тебе управа!
И Никифор отвесил батрачонку тяжелую затрещину.
Такую, что сбила его с ног и бросила на борону. Гараська об ее зубья чуть не убился.
Всплакнул парень, а пожаловаться некому. Сбегал он разок в сельсовет, а дядя Тимофей и разговаривать не стал. "Все вы, мальчишки, озорники; если вас не учить, чего тогда с вами делать".
По дороге на пашню только и пожаловался Гараська сельским мальчишкам, Степашке да Сережке, которые его,всегда жалели.
Кулацкие ребята его дразнили Гарась - дохлый карась, потому что он от недокорма был всегда тощ и вяловат. Двигался едва-едва, как опоенный конь, загребая ногами, за что и получал постоянные оплеухи. У него от затрещин уши болели и в голове был постоянный шум.
– Забьет, заколотит Никишка батрачонка-то, - жалостливо вздыхали соседки.
И только. А помочь ничем не могли.
И теперь Гараська пожаловался бедняцким ребятам только так, на всякий случай. Потому бедняки батракам - родня. И услышал в ответ непонятные слова:
– Ладно, не трусь, вынесем постановление, будет тебе облегчение. Так и скажи своему хозяину, что есть такое партийное решение - тебя больше не трогать. Понятно?
Гараська, конечно, хозяину об этом сказать постеснялся и в тот же день получил еще пару затрещин: не так быстро пошел да не так скоро что-то сделал.
И вдруг наутро Никифор Салин получил бумажку, врученную курьером сельсовета Тимошкой-тук-тук, который разносил повестки и стучал по окнам, созывая на собрания.
Надел кулак очки в медной оправе, воздел нос повыше к свету и прочел:
"На основании состоявшегося решения отныне запрещается вам рукоприкладываться к личности вашего служащего
батрака Герасима Карасева. За неисполнение сего - штраф.Председатель ПСР
Секретарь".
Подписи, как всегда под бумажками, были неразборчивыми, но Никифор разобрал приписку:
"За каждую Гараськину шишку будет у твоих двояшек по дзе с лишком".
Двойняшки Яшка и Сашка у Никифора были младшенькие. Кулак их до того любил-обожал, что даже в будни наряжал во все новое и так кормил, что у них щеки чуть не лопались.
Почесал Никифор затылок, посмеялся. Думал, и впрямь важная бумажка налог там какой или гужевая повинность, а тут простая зубоскалка.
Подозвал Гараську и ни с того ни с сего так щелкнул его по затылку, что у мальчишки на макушке вскочил среди стриженых волос ежик.
А на другой день прибежали с ревом его двояшки, и у каждого на маковке по два ежика!
– Это вы откуда достали?
– В лесу это, тятька, - пожаловались ребята, а уж как они добыли эти украшения, так и не сказали, сколько отец ни допытывал.
На следующий день, не меняя привычки, Никифор трахнул Гараську по щеке так, что припухла.
И тут же к вечеру у его двояшек обе щеки раздулись!
Ручьями слезы мальчишки лили, а по какой такой причине и отчего на них отразились побои, нанесенные их отцом Гараське, так ведь и не признались.
"Тут дело нечисто", - встревожился кулак, и опыты прекратил. Иной раз замахнется сгоряча, хочет по привычке дать затрещину батрачонку, да сам себя за руку удержит. Своих детей жалко.
– Ф-фу ты, чертовщина какая... Ни тебе воли, ни тебе удовольствия... Что это за ПСР такая? Были когда-то эсеры, да, видать, не то... та партия за богатых мужиков стояла, а эта за батрачонка моим ребятам шишки бьет!
Долго чесал в загривке кулак и решил - лучше не связываться.
– Ну ты, Дохлый карась!
– крикнул он во все горло на Гараську.
– Ты мне больше под руку не попадайся!
Рук я об тебя марать не могу! Себе дороже. Понял?
И с тех пор Гараське стало чуть-чуть легче. Голова перестала болеть, и в ушах меньше шумело. А то беда была, спать не мог.
И его дружки-жалельщики Сережка и Степан, встречая его, радостно улыбались:
– Ничего, Гарась, ничего. Лучше заживем. Дай срок!
КОМУ МЕДКУ, КОМУ ДЕГОТЬКУ
Вскоре многие познакомились с новой партией.
Сидел как-то Иван Кочетков в сельсовете, толковали они с Тимофеем, как им объединить бедноту, и вдруг приходит с жалобой поп Акакий.
– Як вам, власть предержащие. Извольте почитать, чья прокламация?
– И предъявляет написанный на какойто картонке плакат:
РЕЛИГИЯ - ДУРМАН ДЛЯ НАРОДА.
НЕ ЖАЛЕЙ, РЕБЯТА, ПОПОВСКОГО САДА И ОГОРОДА!
– Гм, - сказал, покрутив усы, Тимофей, - лозунг правильный, а вывод странный.
– Более чем странный, - взвизгнул поп, - морковь повыдергана, вишни оборваны!
– Ребячье баловство, - пожал плечами Тимофей.
– Какое же баловство, самая настоящая экспроприация! С угрозами. Вот, полюбуйтесь, какое я требование накануне получил.
– И поп Акакий предъявил бумажку, на которой печатными буквами было написано: