Партизан Лёня Голиков

Ленька взял из саней клочок сена, поднес его ко рту, показал на лошадь и стал громко чавкать. Солдат понял и пропустил подводы.

– Лошади разве чавкают? – не утерпев, сказал Серега, когда немного отъехали от деревни.

– Ну и пусть, что не чавкают. Главное – пропустили.

К полудню того же дня, навалив доверху четыре воза сена, ребята, минуя Лукино, выехали на парфинскую Дорогу.

Снегу выпало еще мало, дорога была не накатана, и лошади с трудом тянули большие возы. Ребята шли следом за первым возом и поглядывали по сторонам, не появятся ли партизаны. Они прошли мимо развилки, выехали на заснеженную просеку, миновали Желтые пески. Молодые сосенки ветвями цепляли сено, и сухие травинки оставались висеть на иглах.

– Ну где же они? – нетерпеливо спрашивал Ленька. – Скоро уж Парфино будет!

– Сам не знаю. Сказали, на дороге встретят…

– Может, забыли? – предположил Серега.

– Как бы не так! Им…

Передняя лошадь вдруг остановилась. Ребята и не заметили, как человек, появившийся невесть откуда, взял ее под уздцы. Одет он был в ватный пиджак, сапоги и шапку-ушанку. В руках партизан держал винтовку.

– Приехали все-таки! – сказал он весело. – А я за вами давно слежу, от самой развилки. Тебя как звать-то?

– Толькой.

– Ну вот, ты и будешь за старшего,

Толька зарделся от такой неожиданной чести, а Ленька сделал безразличный вид, чтобы не подумали, будто ему завидно или досадно. На самом-то деле, конечно, Леньке было не по себе. А все из-за Буби! Не привяжись солдат к Леньке, может, и пошел бы он тогда с Толькой в Быки и тоже встретился с партизанами. Партизан заложил в рот два пальца и пронзительно свистнул. Не успел еще замереть свист, как ему ответили с двух сторон – из глубины леса и с дороги.

– Ну, теперь быстро! Сворачивай в лес!

Он сам повел первую лошадь. Ребята вели за ним остальных. Шли целиной не меньше километра. Иногда казалось, что широченные возы нипочем не пройдут между деревьями, но парень уверенно шел вперед, и возы протискивались сквозь ветвистые ели.

Так добрались они до мелколесья. Здесь на земле, расчищенной от снега, горел костер, и около него сидели трое партизан. Рядом стояло несколько распряженных лошадей; на их морды до самых глаз были надеты мешки, и лошади ели из них овес. Увидев возы с сеном, партизаны встали. К ребятам подошел человек в дубленом полушубке, с маузером на поясе. У него была небольшая смоляно-черная бородка, усы и совершенно прямой, лишенный переносицы нос.

– Это вы привезли? – спросил чернобородый. – Молодцы! Здорово нас выручили. Мы вам другие сани дадим, чтобы быстрее. Сено переваливать некогда. Грейтесь пока!

Оставив ребят около костра, он отошел и распорядился перепрягать лошадей в порожние розвальни.

– А дома не всыпят нам, – шепотом спросил Толька, – за то, что сани сменяют?

Среди ребят Толька был самым обстоятельным и хозяйственным человеком.

– Нет, – сказал Сашка, – не всыпят. Сани не хуже наших.

Толька прикинул – розвальни и впрямь ничуть не хуже старых. Пожалуй, будут даже покрепче.

– А пистолет у него чудной какой, – шепнул Серега, – длинный, как автомат.

– Это маузер, – сказал Ленька. – У него кобура деревянная. Говорят, сильно бьет, как из винтовки.

– О-о! – недоверчиво протянул Сашка. Разговор оборвался – чернобородый снова подошел к ребятам.

– Ну как там у вас фашисты, зверствуют?

– Зверствуют. Вон его по щекам били. – Толька указал на Леньку.

– По щекам? За что же?

– За пионерский значок да за пилотку. Значок он носил.

– Ладно уж тебе, – смущаясь, сказал Ленька.

– Ну а еще что? – спросил бородатый.

– Егора с Васьком застрелили.

– За что же?

– А ни за что. Один комсомольским секретарем был, другой – вожатым. Алеха донес.

– Это, Семен Михайлович, тот, что нашу базу выдал, – вмешался в разговор парень, который встречал обоз на дороге. – Такая шкура!

– Погодите, мы с ним еще встретимся!.. А теперь домой езжайте, нам тоже пора. Дорогу-то одни найдете?

– Найдем.

Ребята хлестнули коней и рысью поехали по старому следу.

Лошадь вышла на парфинскую дорогу, почуяла близкий дом и затрусила к деревне, но ребята завернули ее влево – на Воронцово. Надо было еще раз съездить на луга. Нельзя же порожняком возвращаться в деревню – гитлеровцы могут заподозрить неладное.

Затея с сеном обошлась как нельзя лучше. Никто не обратил внимания на четверых мальчуганов, когда они под вечер возвращались в деревню. Каждый из них степенно шел за своими санями. Под полозьями поскрипывал снег. Но возы были не такие крутые, как обычно, не так туго увязаны, и лошади тянули возы довольно легко, хотя и устали за день. Наблюдательному человеку это бросилось бы в глаза, но немецкий часовой ничего не заметил. Он и не мог предположить, что эти деревенские мальчишки возвращались с партизанского задания!

Спустя несколько дней Ленька ворвался в избу, глянул, нет ли дома Буби, и торопливо заговорил:

– Мама, скорей, мама! Наши пленные там. Голодные! Просили хоть корочку принести. Их в ригу загнали. Дай я снесу, мама! Хоть что-нибудь!

– Что ж ты им снесешь, Ленюшка? У самих-то ничего нет. Хлебца разве с картошечкой? Возьми, пока теплая. А пустят тебя к пленным-то? Не прогонят?

– Я потихонечку, меня и не увидят. Дай мне ведерко, мама, я будто с ведерком по делу иду.

Мать положила на дно ведра несколько ломтей хлеба – последнее, что было. Выложила из чугуна картошку.

Ленька прошел снежной тропкой через огороды. Вход в ригу был с другой стороны. Там прохаживался часовой. Он появлялся из-за угла через равные промежутки времени и снова уходил на другую сторону. Заметил Ленька еще и другое: примерно на высоте его плеч в стене риги виднелась узкая щель, через которую легко можно было передать все, что нужно. Одно смущало Леньку: щель находилась в том углу, где время от времени появлялся часовой. Вообще-то добежать до угла – дело плевое. Но надо успеть все сделать до возвращения часового. Ленька начал считать: раз, два, три… Считал он как можно медленнее, с интервалами, предполагая, что каждый счет равен секунде. Досчитал он до восьмидесяти трех – почти полторы минуты, – когда часовой вышел из-за угла. Значит, времени хватит.

Как только солдат скрылся, Ленька стремительно бросился к щели. Делая большие прыжки, чтобы быстрее добежать, он мигом проскочил расстояние, отделявшее его от риги. Прильнул лицом к щели, но разглядеть что-нибудь внутри было невозможно.

– Эй, кто там! Товарищи, я вам поесть принес. Скорее берите! Часовой тут… – зашептал Ленька.

В риге послышался шум. Люди подошли к щели. Ленька опасливо оглянулся и приставил ведерко. Из щели потянулись худые заскорузлые, давно не мытые руки. Никогда Ленька не видел таких страшных рук. Они жадно шарили в ведерке, сухие ногти царапали жесть, стучали по днищу. Нащупав кусок хлеба или картофелину, руки исчезали, а вместо них появлялись другие. Ленька совал в раскрытые ладони все, что оставалось еще в ведре. Сердце его неистово колотилось.