Партизан
Шрифт:
Отойдя на пять километров южнее, ближе к вечеру наткнулся на брошенную «эмку»-вездеход. Под кустами лежало обмундирование, сапоги, два ППД, пулемет ДТ, с 2,5-кратной оптикой, съемными сошками и четырьмя магазинами, четыре ТТ и маузер, даже в кожаном чехле, в «эмке» лежала снайперская АВС-36 с прицелом ПЕМ. Все это богатство было брошено. На петлицах одной из гимнастерок – три золотые звезды. Продовольствие они, естественно, с собой забрали. В машине было много чего, кроме топлива. Бензин у нее кончился, вот они и драпанули. С помощью ручной лебедки, топлива в машине не было, затолкал машину поглубже в кусты, разровнял следы, потому что весь скарб из нее забирал четырьмя ходками. Даже спальный мешок был, маскировочные комбинезоны и радиостанция. Заменил себе галифе. Место для «стоянки» я выбрал уже по карте. Двумя лопатами, топором и ножовкой разжился сразу, но прикопал их, положив под дерн, забрал на вторую ходку. В первую взял с собой только МСЛ. Снял с машины всю электрику, утащил даже аккумулятор, когда убедился, что он выпуска этого, 1941 года. В общем, спасибо запасливым шоферу и адъютантам трусливого командующего. Теперь я упакован по самое не хочу, кстати, покурил «Герцеговину Флор». Правда, ее подклеивать пришлось, сломанная была, вот ее и бросили. Все остальное из бытовых мелочей они забрали с собой. Зато кресало оставили, старинное и добротное. Спички заканчивались, а с дровами на небольшом островке среди болот было тускло более двух недель, пока не нашел в лесу яму, в которой уголь выжигали. Километрах в десяти от «моего» острова. Пришлось таскать уголь в трех армейских вещмешках
Первую вылазку в Рыбницу я предпринял сразу, как закончил переноску всего скарба от «эмки». Брать там нечего! Это даже не разъезд, это остановка, где паровоз может пополнить запас воды, и все. Станция Друскеники находилась внутри поселка Пожече, была даже Привокзальная площадь. Но фиг там чего достанешь. Пожече достаточно далеко от «дома», поэтому я не постеснялся зайти в колхоз Хомуты, который и на карте был обозначен как колхоз. Заходил я налегке, пулемет оставил в лесу. Поговорил с председателем, сказал, что нужна соль, пусть назовет цену, все, что он требует – принесу. Он дал килограммов восемь-десять крупной и грязной каменной соли, такую коровам дают, а следом за мной послал трех «полицаев», дурачок. Трех полупьяных чудаков, на букву «М», против пусть и бывшего, но чемпиона СССР по пулевой стрельбе. Они даже вскинуть винтари не успели. Пришлось вернуться и говорить посерьезнее, и на другом языке. Зеленые петлицы прятать на этот раз не стал. В общем, он доложил, при мне, в Пожече, что его полицейские убиты в бою с большой группой окруженцев, которые ушли через шоссе за Веровское озеро, на восток. Ну, а я ушел на запад. «Свой» снабженец у меня появился, ибо жить все хотят, до бога далеко, полицаи тоже далече, а пулю ни один лоб не держит. Мне все равно, как он относится к советской власти, хотя «председателем» он стал при ней, «ясык» более сильному будет платить, и это обеспечит ему существование. Это довольно древний закон, который «председатель» хорошо знал. Все равно будет собирать его для немцев, ну, а часть мне отстегивать. У меня «крыша» круче. Неприятный случай, который еще больше насторожил меня по отношению к местным жителям. Доверять здесь было некому, хотя бы потому, что никого из местных я не знал. И никакая физиогномика этому делу не поможет. Хорошо, что лес был «панским» много лет, панов не стало, а новых «владельцев» еще не появилось в достаточном количестве, им пока захваченного на складах РККА хватало, да города грабили. До населения дойдет немного позже, что власть переменилась на значительно худшую. Пока все в недоумении, что немцы продвинулись так глубоко и быстро, несмотря на упорные бои. 29 июня стало известно, что город Гродно переименован в Гартен, а Гродненский район поделен между Восточной Пруссией и генеральным округом Литва. Западная Белоруссия стала Особым округом Восточной Пруссии «Белосток». Еще 28 июня я наконец-то узнал свое новое имя: Сергей, это радовало, так как мы, оказывается, полные тезки, а вот фамилия другая – Соколов, служил мой тезка в школе младшего командного состава Белорусского пограничного округа, которой командовал майор Борис Зиновьев. Через болото отходила группа бойцов 86-го Августовского погранотряда: шестеро пограничников и младший сержант Овчинников. Выходили они практически прямо на меня, в 50 метрах севернее, а я кабанчика коптил. Этой тропой кабаны ходят через болото, а там, где кабан прошел, там погранец точно пройдет. Землянка моя была в стороне от этого места, она еще не достроена. Одному делать ее довольно тяжко. Овчинников и «узнал» меня, он учился в той школе. Пришлось показывать ему ногу и говорить о сильной контузии. Летний лагерь школы находился на правом берегу Немана в Гродненской пуще, где личный состав школы и принял свой последний бой. Остаться их группа не захотела, а полученной информации явно не хватало для легенды. Ночь провели у меня и ушли, но Овчинникову я передал частоту и кодовую книгу для связи со мной. «Северок» у меня, точнее, его предшественник «Омега», был, так что, если дойдут до своих, то будем ждать связи примерно через месяц.
На следующий день после их отхода, на этой же тропе, я обнаружил группу пехоты. Погода стояла тихая, вечер, легкий ветерок донес разговор на непонятном языке. Я сбегал за пулеметом и снайперской винтовкой. Пехотинцы все вооружены, два ДП, один «маузер», а у остальных – СВТ-40. Так что по вооружению – наши. Ячейка у меня готовая, пулеметная, «V»-образная. Решил дождаться, когда выйдут из болота, тем более что русские команды иногда слышались.
– Стой, кто идет!
– Свои! 15-я застава, 107-й погранотряд, отходим от Вижайн. С нами бойцы 741-го стрелкового полка.
– Старший – ко мне, остальные – на месте.
– Есть. Сесть разрешите?
– Нет! Всем стоять!
Подошел сержант-пограничник.
– Товарищ старшина! Свои мы, свои! – Петлиц под маскхалатом и «лешаком» не видно, так что тоже – знакомый.
– Пусть подходят.
Семеро пехотинцев были литовцами из 2-го батальона 741-го полка, подошедшего по Директиве № 3 на оказание помощи 107-му отряду ПВ Белорусского пограничного округа. Отряд, все его заставы, кроме одной, был уничтожен и рассеян в первый же день. Восьмая застава, точнее, один ее дот, держалась трое суток. Оба пограничника имеют ранения, трое из литовцев – тоже. Благо что медикаментов в той «эмке» было много, так что помощь сумел оказать. В общем, отряд увеличился на 6 человек, один из пограничников, тот самый сержант Иванов, пошел на восток вместе с двумя бойцами. А второй был очень плох, требовался антибиотик, но его не было, пришлось давать сульфаниламид и присыпать им рану. Он у них стрептоцидом называется.
А через еще три дня появился «парламентер», из местных, из Стриевки.
– Iдзіце адсюль.
– Тебя не спросили!
– Немцаў прывядзем.
– Так, замечательно! А теперь говори: кто сказал, что мы здесь? Давмонт! Поймал?
– O kaip gi, товаришчь старшине! Ikandimu, кусается, mazas asilelis! [1]
«Парламентера» сопровождали двое пацанят. Я, как только ребята немного отдохнули, сразу организовал дозоры на всех трех тропах, ведущих на остров. Так что, то, что будут гости, и сколько их, мы отлично знали. Обнаружили нас именно мальчишки, взрослые в лес практически не ходят в это время, делать им в лесу особо нечего. Положение у «парламентера» сильно изменилось, он-то надеялся отвести беду от сродственников из Бушнева, дядькой он числился этим двум засранцам. Отец их в армию ушел, сами мальчишки рвутся помогать, а этот «замшелый пень» решил действовать так, как велит гауляйтер Восточной Пруссии.
1
А как же, товарищ старшина! Кусается, маленький засранец!
– Ідзіце, даганяйце Чырвоную армію.
– Раненые у меня, пока не выходим, никуда не уйдем, даже не надейся.
Приведешь немцев – жить не будешь, ни ты, ни твоя родня. За мной не заржавеет, это война, мил человек, а не игрушки. Все понял? И молчи про нас. А в сентябре сам прибежишь, когда урожай снимете, а немцы его выгребут, подчистую. Вот тогда и обещаю, что урожай вернется.– Мусiць, Цімоха даведаўшыся. Язык ў хлапчукоў доўгі [2] .
– А кто такой и где живет?
2
Тимоха может дознаться. Язык у мальчишек длинный.
И мужичок сдал местного начальника полиции с потрохами: кто, где, куда ходит, где горилку глушит.
– Вот за это, мил человек, спасибо. Побеседуем днями с Тимошей. – Уголовник, выпущенный из тюрьмы немцами, занял дом своего брата, которого выгнал на улицу вместе с семьей. Посчитался за старые обиды при новой власти.
Встал вопрос о немецкой форме. Я уже довольно крепко взялся за обучение личного состава, с тем, чтобы поднять до нужного уровня их подготовку. В этом мне крепко помогал Мешка Ведринскас, самый старший из этой пятерки, токарь по специальности, служил в Войске Литовском уже пять лет, был капралом, затем сержантом РККА. Форма у всех у них литовская, только нашивки наши. Один из них был вооружен трофейным «Маузером-98», у остальных – новенькие «токаревки», в этом году только получили. Так как меня им представили как преподавателя школы младшего комсостава по боевой подготовке, то мои навороты, привнесенные из другого времени, им странными не казались. Учились дружно и качественно, ведь у них была цель: выжить и победить в этой войне. А то, что далеко отходить от родных мест не пожелали? Так это их дом, они только вступили в эту семью народов, и для них казалось более важным защитить именно свою землю. Отсюда до новой границы Литвы – рукой подать.
2 июля группа в составе трех человек, к ночи, выдвинулась к деревне Борки, на высоту 158. Туда, «по сведениям нашей разведки», тех самых пацанят и налаженной ими «голубиной почты», с вечера выехал местный полицай Тимоха с двумя товарищами по службе. У него там полюбовница, если по-белорусски, живет. А где лямур, там самогон. По-другому не бывает, ибо нет некрасивых женщин, но бывает мало водки. Так что служба налаживается, имеем кой-какие связи с местным населением. Этому здорово способствовал приказ гауляйтера Восточной Пруссии Эриха Коха о продовольственном налоге с каждого двора: 5,4 центнера с гектара, 350 литров молока с коровы и тому подобное. Плюс трудовая повинность, что скажут, то и делать. В общем, немцы с ходу затянули удила и порекомендовали подтянуть подпругу до хребта. А это крестьянской душе как серпом по одному месту.
В общем, лежим, обозреваем окрестности через два оптических прицела. На хуторе крутая пьянка, тетка и две девчонки помоложе только и бегают туда-сюда от летней кухни в дом. Плохо другое: хутор у самой дороги, и, кроме полицаев, стоит «кубельваген», к тому же с пулеметом и валяющимся в нем водителем. А это еще от двух до четырех человек. Я уже хотел было дождаться выхода «целей» на крыльцо, здесь всего 650 метров, и положить их всех из АВС, когда у нас появились «зрители». Наша «разведка» прибежала за 6 километров «позырить», как «наши полицаев бьют». Любопытно же! Тихонько отругав и дав затрещины, послал их обратно. Мешка и Давмонт уже на местах, предстояла «звездная атака», которую мы в поте лица отрабатывали все эти дни, и ближний бой. Зрители ведь никуда не ушли, а только сменили место дислокации и наблюдают. Вскакиваю и бегу, считая до десяти, падаю и перемещаюсь в сторону, продолжаю счет, два раза по десять, и вперед. Рубеж атаки – забор хутора. Наблюдателей мы не обнаружили, только снующих туда-сюда женщин. Первым до хутора добрался Мешка, медведь по-литовски. Он, и вправду медведеподобный, а уж в самопальном «лешаке» вообще на кикимору похож. Ему пришлось одну из дочек хозяйки слегка о бревенчатую стенку дома головой прислонить, чтобы не завизжала. Она гальюн за овином решила не вовремя посетить, в тот момент, когда он выскочил из-за него к дому. Я атаковал немца у пулемета. Он же «подарил» нам успех атаки. С ним пришлось поступить очень грубо, черканув ему НР-40 от уха до уха. И перехватывать его руку, в которой была русская противотанковая граната РПГ-40, которую он взвести не успел, он только начал поднимать голову с сиденья, когда я с ним сблизился вплотную. Дергаю за красную ленту, вытаскивая чеку, и через отрытое окно вношу «от нашего стола – вашему» эту грозную «бутылку» прямо на стол с самогонкой, и прыгаю ближе к стене дома перекатом. Оба пистолета в руки и вперед, двери сами распахнулись, крыша подскочила и съехала на ту сторону дома. В прихожей, уронив казанок на пол и зажав уши, стояла хозяйка бывшего дома, отбросил ее в сторону и через зимнюю кухню заглянул в комнату. Пятеро «холодненьких», один из которых – офицер СС. Забрали его офицерскую сумку, собрали оружие. А когда подняли крышку багажника «кюбельвагена», у нормальных машин это место называется капотом, первый, точнее, второй вариант знаменитого на весь мир «Жука», то решили разгружать его в другом месте. Все втроем не унести, а бросить жалко. К тому же он полноприводным был. Быстренько погрузились и рванули на проселок, где я «эмку» потрошил. Оставив справа высоту 158, выскочили на дорогу и газу. Во Дворцах направо, и в наш лес. Оттуда к подножию высоты 137, там разгрузились, и я отогнал машину к болоту у Богушовки, где ее и благополучно утопил. Отсюда уходить придется. Больше спокойной жизни не предвидится. Давмонт, который свободно говорил и читал по-немецки, выяснил, что грохнули мы командира «айнзацкоманды-7а» оберштурмфюрера СС Отто Зитца. Экспресс-допрос непострадавшей девицы показал, что речь на пьянке шла о создании гетто в Езерах, так что войска у немцев на товсь, и нам этого не простят. Хозяйка, очухавшись, голосила, что делала все это, чтобы девок ее не попортили. Я ей посоветовал все бросить и сваливать отсюда куда глаза глядят, вместе с девицами. Забросив всё «нажитое непосильным трудом» в заранее приготовленный бункер и заминировав его противотанковой гранатой, начали экстренные сборы. Я в это время подготовил три ловушки на гатях, которые ведут на остров. Пусть покупаются гости дорогие. Это полезно. И мы отошли, по очереди неся носилки с Иваном Орловым, который только-только пошел на поправку.
Выбранное место находилось в 12 километрах от этого, это был небольшой островок посреди топкого болота. Плохо было то, что проходимое место было только одно, придется гати городить. Но я вспомнил, что гать можно сделать легкой и съемной, типа забора, чем мы и занимались после перехода на новое место. Вторым отвратительным свойством нового лагеря были подземные воды, они были близко, и полноценную землянку соорудить не удалось. Выручила найденная сбитая «пешка». Ее аварийный масляный насос и шланги от противогазов, пять штук их имелось, а еще довольно много мы насобирали на большом поле севернее нового лагеря, дали возможность быстро откачивать грунтовые воды из ямки в середине землянки. Но для зимнего проживания землянка не годилась. Там же разжились снарядами 45 мм из горелых танков и шестью неразорвавшимися 50-килограммовками. Нашли несколько коробок со взрывателями УЗРГ к ручным гранатам, два ротных миномета, к сожалению, без прицелов: труба, опора и тренога. Мин к ним не было, трофейщики собрали.
Плохо было то, что ближайшее жилье находилось всего в трех с половиной километрах от этого места и это были богатые хутора, где разговаривали по-польски и на идише. Выручило наличие в запасах «кюбельвагена» глушителя для единственного «маузера». Так что проблему с охотой удалось более или менее снять. Плюс стал немного ближе «поставщик двора его императорского величества» председатель колхоза Хомуты Силантий Хомутовский. Немцы, кстати, колхозы не разгоняли и препятствовали, официально запретили, выходу из них с выделением посевных площадей. Даже в доску «своим» полицаям землицу выделяли только для похорон на кладбищах или в ямах. Когда закончили сооружать лагерь и съемные гати, то выяснилось, что с точки зрения мобильности и скрытности передвижения новое место было даже удобнее, чем предыдущее. Единственное, что меня беспокоило, что противник мог так же скрытно и быстро развернуться на севере, и нанести артиллерийско-минометный удар по лагерю.