Партнер для танго

Он уже собрался поразмышлять о чем-то вселенском, например о перенаселенности земли, Москвы, центра города, но вдруг увидел, что зеленая козявка, рожденная в Японии, тараща круглые испуганные глаза, начала медленно сползать с тротуара в толпу машин. Антон резко повернул руль вправо, нацелившись на освободившееся место. Руки раньше головы догадались, что делать. Не рулить, не играть в игру не-задень-чужой-бочок. Надо встать на обочину и переждать.

Антон втиснулся между двумя джипами, выключил двигатель. На самом деле, если вот так ехать до самого дома, как сейчас, он доберется к себе на Пасечную улицу к десяти вечера, не раньше. Мог бы сообразить, что пересекать центр неразумно. Но его привычный разум остался там, откуда он сейчас ехал.

Антон вспомнил, где был, лицо расплылось в улыбке. Водитель «десятки», заглянув в окно его машины, вытаращил глаза — в пробках не часто улыбаются.

Все еще не гася улыбку, Антон толкнул дверцу, вышел из машины, нажал на брелок. Машина квакнула. Точно не зная куда, он пошел по тротуару. Прохожих никого, только проезжие, ему было удобно по-мальчишески размахивать руками и широко шагать. Он озирался по сторонам — давно не был у Никитских ворот. Все по-другому, но эффектно. Площадь походила на нутро камина, полного углей. Того камина, у которого он сидел прошлой ночью. Почти до утра. Не один.

Он усмехнулся. Нет, не с женщиной. С женщиной у камина сидят недолго, только до того момента, когда сам готов согревать ее.

Он хмыкнул.

У камина он сидел с Петром, который стал его товарищем по страсти. Клуб любителей ездовых собак «Хаскер» работал бойко. Они уже прокатились в упряжках под Звенигородом.

Антон посмотрел вперед, пытаясь сообразить, как ему пробраться на другую сторону улицы сквозь толпу машин на перекрестке. Взгляд ухватил что-то, от чего его сердце отозвалось теплым толчком. На огромном рекламном щите красовались они, милые его сердцу хаски. Три сразу.

Он остановился, не обращая внимания на сигнал зеленой «козявки», чье место он только что занял. И только когда бампер уперся под колени, оглянулся. Антон увидел ужас на девчоночьем лице. Она хотела проехать, но боялась задеть и, кажется… задела?

Антон снова отвернулся, отступив на два шага, а «козявка», не веря собственной удаче ничего не случилось, — продернулась метров на пять вперед.

Антон смотрел на рекламный щит. Три хаски, остроухие ездовые собачки, улыбались ему. Он устремился к ним, не торопясь, любуясь, вспоминая шерстяное тепло шеи, которую обнимал. Их жесткие ушки, которые слышали то, чего не дано услышать никому. Он рассматривал их лапы, которые могли бежать по снегу и льду, играючи тащить за собой нарты.

Антон дошел до столба, на котором крепился щит. Подсветка сделана мягко, влекуще. Пачка сигарет в левом углу его не раздражала. Он не курил никогда. Хаски — тоже.

Огляделся. Ого, да он перед кинотеатром «Художественный». Сто лет не был в кино. Посмотрел на поток машин: он все тот же, безнадежный, непробиваемый. А почему не пойти в кино? Не пересидеть пробки? Его зазывала американская комедия.

Антон сидел в полупустом зале, развалившись в кресле. Как мальчишка, хрустел жареной кукурузой из буфета. Смеялся, хохотал, чувствовал себя по-новому хорошо в старом кинотеатре.

Вышел на улицу и не узнал ее. Казалось, все огоньки с дороги переселились в лампочки на проводах, обвивавших деревья и кусты. Дорога манила — свободой. Антон пошел к своему серому «Гетцу», чтобы эту свободу не упустить.

Теперь, когда перед ним не маячили красные уголья задних фонарей, мысли не спотыкались. Хаски все так же улыбались со щита. Женщины — тоже. С соседнего щита, с бриллиантами.

Хаски… Женщины… Женщины-хаски.

Ох! Он остановился. Снова увидел длинный коридор, солнечный свет, женщину в сером костюме с острыми уголками воротника.

И другую. В поезде. На ней не было серого костюма… Не было острых кончиков воротника. Но… она тоже походила на хаску? Чем же, осадил он себя. Она двигалась как хаска. Уверенно, резко, энергично. Так, как нравилось ему всегда.

Но разве это возможно? Встретить дважды одного и того же незнакомого человека?

22

Ирина влетела в прихожую, с отвращением сдернула перчатки. Она ненавидела их. Не важно, что эти — кожаные. Отныне она ненавидела всякие. Потому что они напоминали о Кирилле.

«Значит, теперь — только варежки?» — насмешливо спросила она себя. Да, только варежки. До тех пор, пока не выветрится из памяти причина ненависти. К перчаткам.

А что, думала она, снимая ботинки, — пробка на дороге — большая польза. Тест, в котором не схитришь. И тут же в ушах раздался каркающий голос Кирилла.

— Ты еще пожалеешь! — кричал он в мобильник.

Каркающий? Переспросила себя. Да, именно, хотя ни в одном из этих слов нет буквы «р». Но она была — в воздухе, «р-р-р», рычащем воздухе улицы. Казалось, вся Москва, в названии которой тоже нет ни одной буквы «р», рычала в тот вечер.

Она вошла в гостиную, включила телевизор. Как будто ждала, что оттуда ей объяснят… Она щелкала пультом, на каждом канале шли программы новостей, энергичные ведущие с каким-то зловредным выражением лица сообщали:

— Москва встала. Сегодня вечером. Пробки рассосались только к двадцати двум часам.

Ей вдруг представилась заткнутая бутыль. И кто-то, с огромным ртом, впившийся зубами в корковую пробку. Она почувствовала на языке вкус вина. Красного. Зачем отказывать себе в таком доступном желании?

Ирина пошла на кухню. Открыла холодильник. Перед отъездом матери в Тунис она купила вино. В гипермаркете долго крутила бутылки одну за другой — впрочем, все поступали так же. Недоверие взмывало над магазинными полками, его приносили с собой покупатели. Но оно быстро рассеивалось — в крупных сетевых магазинах умели убеждать в своей порядочности. Ирина слышала, что есть спреи, в которых заложен «аромат доверия». Стоит распылить его в зале — и полный порядок.

Вино оказалось хорошим, они с матерью выпили по бокалу. Потом она проводила ее до такси, мать поехала в Домодедово.

Перед ее отъездом они слегка… поточили коготки, как называла это Ирина. Мать снова хотела услышать то, чего Ирина не могла ей обещать.

А после она позвонила и сказала, что, не заезжая домой, полетит в Краснодар, к бабушкиной сестре. В станице с сытым названием «Брюховецкая» ее ждут арбузы.

Что ж, может быть, мать вернется спокойной, уверенной. И теперь, когда некому писать сценарий ее жизни, возможно, сочинит свой, чем удивит себя и ее тоже?

Вино на самом деле приличное, снова отметила Ирина, раз возбуждает приятные мысли. Она отпила еще глоток, почувствовала легкий сливовый аромат, как и обещано на этикетке. Это хорошо, если она испытывает то, что должна, значит, живая.