Партнер для танго

— А… так вы меня собираетесь лечить?

Теперь он увидел ее глаза. Они были серые и такие светлые, будто им не хватило пигмента. Они повторяли цвет зимних облаков, которые нравились ему всегда.

— Я вымою руки, — сказал он.

— Бросьте. Вы же будете слушать не руками.

Она дернула левым плечом, подставляя ему грудь. Антон на миг зажмурился, почувствовал, как задрожали руки. Потом задрожало и загорелось все тело. Настенные часы в прихожей подали голос — отбили четверть. Антон вздрогнул, испугавшись, что эти звуки и удары его собственного сердца не меньшей громкости перекроет стук ее сердца. Он втянул носом воздух, стараясь успокоить себя.

— Спинкой, пожалуйста, — тихо скомандовал он.

Антон Дубровин уже научился говорить с больными как с детьми. Он долго думал — почему. Недавно понял — это нужно, чтобы установить дистанцию. Таким обращением доктора подчеркивали, что на «поле болезни» они главные, они знают больше. А кто знает больше? Взрослые. Значит, пациенты — дети.

Спина Марины была гладкой, белой, без всяких пятен, бородавок и родинок — он уже насмотрелся на спины, мужские и женские. В основном старые, потому что молодые сейчас не болеют. Как говорят его ровесники, к врачу — только на носилках.

Он слушал ее дыхание, не отрывая глаз от шеи. Она такая… такая… от нее пахло сладким теплом, он едва удержался, чтобы не лизнуть и не проверить — может, она сахарная…

Вот что значит не выспаться, одернул он себя. И насмотреться черт знает чего в телевизоре.

— Хрипов нет. Легкие чистые, — отчитывался он. — Трахеит, Марина Владимировна. Придется посидеть дома.

Она быстро повернулась к нему.

— Придется! — передразнила она, громко расхохотавшись. — Мне нужно посидеть дома! Просто необходимо!

— Понял, — быстро проговорил Антон. — Вам нужен бюллетень. — Он заставлял себя смотреть только на ее лицо.

— Да, нужен. Хотя сегодня это звучит странно, верно? Но я работаю на госпредприятии. А мне надо доделать урожай. — Она кивнула в сторону прихожей с рукодельными овощами.

— Не понял, — сказал он, не спуская глаз с ее губ, одной рукой открывая саквояж.

— Вы видели мои тыквы-кабачки, патиссоны-кабасоны, — тараторила она, вдевая руки в рукава блузки.

Теперь она походила на птицу, раскинувшую крылья. Точнее, на птичку, маленькую, вроде трясогузки, подумал Антон, вынимая прозрачную папку из саквояжа. И блузка у нее — в черно-серую клеточку, с черной вставкой спереди, вроде манишки. Тоже будто у птички, он видел такую, но не знает, как она называется.

Маринины пальцы бежали снизу вверх по пуговицам, на середине груди замерли. Две оставили не застегнутыми, отметил он, отчего шея казалась длиннее.

— У меня заказ от одного заведения, — говорила она. — От вегетарианского ресторана. Осталось сделать корзиночку картошки, корзиночку моркови и две связки чеснока.

Антон чувствовал, как губы дергаются, он больше не принуждал их к серьезности. Расхохотался.

— Понял. Вам нужно свободное время. У вас на самом деле острое респираторное заболевание и трахеит. Так что ваши желания и… ваши возможности совпадают. Что случается не так часто, — внезапно пришла в голову философская мысль.

— Простуда — это неделя. — Марина вздохнула и посмотрела ему в глаза. — А могут совпасть мои желания и ваши возможности? Это… часто случается?

Она посмотрела на него. Он заметил, что глаза ее смеются. Значит, уловила его глубокую, гм… мысль?

— Ага… Вы хотите, чтобы я у вас нашел…

— Я предлагаю вам найти… — перебила она его, — все, что угодно, но на две недели. — В ее голосе он услышал требование. Видимо, она сама это услышала и тоном покорной просительницы добавила: — Мне не успеть.

— За две недели вы нароете, — Антон сам удивился вылетевшему слову, но не стал поправлять себя, — столько овощей?

Она рассмеялась.

— Нарою. Вы ведь… поможете мне?

Она слегка подалась вперед. Он снова ощутил сладковатый аромат.

Ему показалось, что так должно пахнуть лето, которое сейчас на пути в южное полушарие. Его взгляд упал на флакон, который лежал возле подушки. «Лето», прочитал он слово, написанное по-английски. Духи с запахом лета.

Антон улыбнулся, глядя ей в глаза. Она не моргала, его взгляд скользнул ниже, на нос с покрасневшими крыльями, на губы. На нижней он заметил красноту — вот-вот высыпет лихорадка.

Потом, не без некоторого смущения, его взгляд скользнул по шее, которая казалась бесконечно длинной в расстегнутом вороте блузки. Он знал, что анатомически это никакая не шея, а пространство между грудями, не сомкнутыми лифчиком. Но что ему сейчас доводы анатомии? Антон сделал собственное открытие — ему нравится длинная женская шея.

— Помогу вам? Шить… картошку? — пробормотал он, с трудом отыскав нить разговора.

В его голосе она услышала что-то еще, кроме слов, и улыбнулась. Антон почувствовал озноб в теле. Уж не заразился ли сам?

— Но… может, тогда мне тоже взять бюллетень…

— Вот этого не надо! — Марина замахала руками. — Тогда ко мне явится другой доктор.

— Хорошо, — сказал он, вставая. — Будет вам бюллетень.

— Выпьете чаю? — спросила Марина, тоже поднимаясь. — Свежий, нынешнего урожая…

— А вы и его тоже… сами делаете? — спросил Антон, припадая носом к пучку зелени, висевшему на стене. От него пахло знакомо. Но чем — он не знал и не стал спрашивать.

— Нет. — Она по-детски помотала головой. — Мне заказали только русский огород. А чай подарили заказчики — недавно привезли из Китая.

Он готов был пить с ней чай — и не только. Но часы пробили одиннадцать, а у него еще четыре вызова.

— Спасибо, нет, — отказался он. — Слышите? Время.

Она кивнула.

— Но предложение остается. Чай ваш. Он ждет вас… тоже…

Вот так Антон познакомился с Мариной Ельцовой.

Он сделал ей предложение зимой, когда они лежали на кушетке и смотрели в окно. Вагон монорельса прошел мимо, совершенно пустой — зимой никто не хочет кататься. Кроме машиниста, но он — за зарплату.