Паруса, разорванные в клочья. Неизвестные катастрофы русского парусного флота в XVIII–XIX вв

— Кого еще спасли? — набросились на него тотчас с расспросами. — Жив ли командир?

Ничего утешительного Завьялов сообщить не мог. Его с тремя товарищами самих только несколько часов назад доставили сюда.

У борта, закрыв лицо руками, навзрыд, плакала Марья Давыдовна Трескина. И только сейчас, оглянувшись, все увидели, что ее еще недавно черные как смоль волосы стали совершенно седыми…

Едва судно коснулось причала, как с берега раздалось громкое «ура». Так добросердечные мандальцы приветствовали подвиг русских моряков. Многие из стоявших на берегу плакали. Не могли сдержаться и ингерманландцы. Люди не стыдились слез.

Многих несли к берегу на руках — силы у людей иссякли.

«Боже! Прости неосновательное сомнение! — писал впоследствии один из спасенных, потрясенный этой трогательной встречей. — Как могли мы предполагать, что в Норвегии нет гостеприимства, нет радушия, — здесь, где все дышит жизнью сердца и сострадательною благотворительностью! Здесь страдалец вполне найдет отраду своих бедствий, здесь не словами стараются выказать добродетель, не одними вздохами помогают несчастным — нет, последний кусок хлеба отдается неимущему!»

Забота и внимание к спасенным проявлялись абсолютно во всем. Прежде всего самых слабых разместили для отдыха и восстановления сил в ближайшем от пристани доме, жители которого, предоставив свое жилье русским морякам, приняли самое живое участие в уходе за ними. Моряков отпаивали горячим молоком, им перевязывали раны. Со всего города несли одежду. Матросы были расселены по частным домам, офицеров разместили в городской гостинице. В одном из самых больших домов срочно был оборудован лазарет, куда поместили самых слабых.

Вскоре подошла к мандальскому причалу и шхуна. С нее выгрузили еще сто двадцать человек. Капитан шхуны Андерс Бенсен сразу же поспешил к прибывшему в городок губернатору провинции Сему:

— Господин губернатор! С гибнущею корабля сняты все люди. Последних забрал пароход «Нордкап». Доставленных шхуной ингерманландцев так же быстро расселили по домам, как и тех, что прибыли раньше.

В течение двух дней спасенные русские моряки приходили в себя после пережитого и восстанавливали силы. Вскоре в Мандаль прибыл окружной вице-губернатор Фальк и сообщил лейтенанту Шигорину как старшему из русских моряков, что сам он лично только что ходил пароходом из Христианзанда к останкам корабля, снял с него последних сто пятьдесят человек, из которых двое скончались по пути к берегу. Пароход пытался было отбуксировать «Ингерманланд» к мели, но из-за его почти полной погруженности и слабосильности пароходной машины эту затею пришлось оставить. Спасенных с парохода «Нордкап» доставили в город Христианзанд, где поместили в портовый лазарет.

Как только дело у большинства спасенных стало идти на поправку, Александр Шигорин отправил двух офицеров — мичманов Левина и Половцева — в Христианзанд к находившемуся там российскому консулу Исаксену. Мичманы, еще толком не оправившиеся от перенесенного, в путь отправились добровольно, знали, как важно скорее сообщить о несчастии в Россию и организовать сбор всех оставшихся в живых. Местом сбора Шигорин объявил Христианзанд.

Мичмана Говорова лейтенант направил вместе с командиром парохода «Нордкап» капитаном 2-го ранга Альбрехтом, чтобы осмотреть все близлежащие прибрежные городки. Может, и там отыщется кто-нибудь? Но главной заботой Говорова были поиски капитана. Ингерманландцы надеялись, что командир жив.

Говоров и Альбрехт тронулись в путь на двух одноконных колясках. Ехали молча. Говорова все еще бил озноб, а мысли мичмана то и дело возвращались к товарищам, навеки оставшимся в мутных глубинах Скагеррака…

На одном из подъемов в гору ехавшая первой говоровская одноколка поравнялась с едущей навстречу коляской. Прибрежные норвежские горные дороги узки, и коляски разъезжаются там с трудом Рассеянным взглядом окинул мичман сидевшего во встречной коляске седого норвежца в байковом сюртуке. И вдруг что-то до боли знакомое блеснуло на шее незнакомца. От неожиданности Говоров даже привстал с сиденья. То был крест Святого Станислава! Мичман перевел взгляд на лицо норвежца. Перед ним был не кто иной, как капитан 1-го ранга Трескин!

— Павел Михайлович! — закричал Говоров срывающимся от радости голосом — Неужели это вы! Какая радость, вы живы!..

— Кто спасся? Где люди? Затонул корабль окончательно? — этими словами начал разговор с мичманом командир.

И только получив на все свои вопросы исчерпывающие ответы, Трескин глухо спросил:

— Не слышно ли чего о судьбе моей жены?

— Жива, жива ваша Марья Давыдовна! В Мандале пребывает со всеми нами!

Командир «Ингерманланда» перекрестился:

— Поехали в Мандаль! Поворачивайте!

В коляске с Трескиным находился еще один человек — мичман Капитон Бубнов. Дорогой он пересел в одноколку к своему другу и однокашнику Говорову. От него-то и услышал Аполлон рассказ о злоключениях тех, кто был смыт за борт.

* * *

И в первые, и во вторые сутки множество ингерманландцев было выброшено волнами за борт корабля. Большинство из них погибало почти сразу: одних тут же разбивало волнами о корабельный борт, другие тонули, не в силах бороться с огромными волнами, третьи находили свой страшный конец в пастях кровожадных касаток Но были и те, кто, пройдя все это, остался жив.

В первый же день после крушения за бортом «Ингерманланда» оказался корабельный катер. Висевший на крюке запасного марса-рея, он при погружении корабля всплыл и был отнесен в сторону. С разбитой кормой, заливаемое волнами, суденышко билось о плавающую рядом грот-мачту. На катере были двое: матросы Иван Домничев и Матвей Сафонов. Вскоре они выловили из воды тонущего лейтенанта Дергачева. Лейтенанта, которого поток воды уже затягивал в разбитый корабельный порт, втаскивали в катер за ногу. Здесь было уже не до этикета! Затем все трое принялись заделывать пробоины в катере. Их затыкали парусиновой робой Домничева и сюртуком Дергачева. Сапоги Сафонова заменили ведра — ими черпали и выливали за борт воду.

С корабля попытались было помочь оказавшимся на катере. Квартирмейстер Кудрин бросил им объемистую артиллерийскую кадку, но не рассчитал силы. Не долетев до катера, кадка плюхнулась в воду и утонула. Дергачев тем временем организовал спасение выброшенных за борт и оказавшихся неподалеку от суденышка матросов. За короткое время из воды вытащили двадцать два человека. Среди них был и командир корабля капитан Трескин.

Командира спас боцман Гусев, подцепив за шиворот отпорником, когда того, казалось, уже навсегда накрыл штормовой вал. Когда его втащили в катер, Трескин был почти невменяем. Лицо посинело, кровоточило; к тому же полностью отнялась речь. По приказу Дергачева командира положили в нору гребного судна и накрыли обрывком парусины.

А борьба за жизнь на катере продолжалась: люди непрерывно черпали воду, пытались заделывать многочисленные дырки в борту, но, несмотря на все их усилия, вода почти не убавлялась. Порой было достаточно одной волны, чтобы перечеркнуть работу целого часа. В довершение всего лопнул веревочный конец, которым удавалось какое-то время удерживать катер у борта «Ингерманланда». Теперь разбитый и почти затонувший катер был предоставлен воле волн.

Не удалось зацепиться и за плавающую неподалеку грот-мачту: катер буквально перебросило через нее. Предприняли, как уже упоминалось, отчаянную попытку спасти оказавшихся на катере и с «Ингерманланда». Вдогон уносимым устремилась оставшаяся еще целой шлюпка-гичка. Но и ее постигла неудача. Волною, едва не перевернувшей гичку, унесло весла и уключины. Теперь находившимся в ней матросам во главе с унтером Сидоровым впору было думать лишь о своем спасении…