Пасхальные рассказы

И вот я вижу: мисс Эмили как-то сосредоточенно смотрит на меня, лицо ее слегка побледнело, а глаза точно зажглись и горят. Я никогда еще не видел ее такою.

Я вижу, что она необычайно взволнована, и стараюсь разгадать причину. Вот она подходит ко мне и протягивает руку. Я беру ее руку и чувствую, что она горяча и дрожит. Она говорит по-английски точь-в-точь так, как я тогда перевел ей:

– Христос воскресе!

Но голова ее неподвижна, она как будто не решается приблизить ко мне свое лицо.

Я невольно искоса взглянул на мистрис Спайль и увидел в глазах ее ужас. Эти глаза как бы говорили: «Неужели это может случиться?»

Но это было только мгновение. Глаза мистрис Спайль меня не смутили. В горячих глазах Эмили я чувствовал ожидание. И вот я чуть-чуть подвинулся к ней – и мы поцеловались. Вот тут я в первый раз почувствовал крепкое пожатие ее руки.

После этого произошло что-то совсем странное. Мистрис Спайль схватила свою дочь за руку и строго сказала ей:

– Пойдем!

И быстро потащила ее к боковому выходу. Я заметил только, что Эмили, опустив голову, покорно шла за ней, и они вышли из церкви и скрылись.

Все это произошло так неожиданно и так странно, что я растерянно стоял несколько секунд на месте. Но этих нескольких секунд было достаточно, чтобы потерять моих дам. Я выбежал из церкви. Там было темно. Я смотрел во все глаза, не белеет ли где-нибудь платье мисс Эмили. Но ничего не мог разглядеть. Я спустился с паперти, попробовал пойти в одном направлении, потом в другом – напрасно. Мои дамы исчезли бесследно.

Досадное чувство овладело мной. Очевидно, случилось что-то, с точки зрения почтенной мистрис Спайль, неподобающее. Но я никак не мог понять, что именно. Мы похристосовались с мисс Эмили. Что же тут особенного? Если бы я подошел к ней на улице и всенародно поцеловал ее, – конечно, это было бы дерзко с моей стороны. Но тут в церкви раздавались поцелуи, обе мои дамы были предупреждены относительно нашего обычая. На мой взгляд, со стороны Эмили это было такое очаровательное движение. Я никак не мог предположить, что мне следовало отказать ей.

Жаль, что была испорчена пасхальная ночь; но, может быть, еще больше жалел я о том, что, по всей вероятности, испорчено и другое – мои милые отношения со Спайлями и в особенности с мисс Эмили. Именно после этого братского поцелуя она мне вдруг стала как-то душевно близка.

Мне оставалось отправиться к себе в гостиницу и лечь спать.

Я проснулся в десять часов, оделся и неторопливо пил кофе. Торопиться было некуда. К Спайлям я, конечно, не собирался. Мне казалось, что теперь, после вчерашнего непонятного эпизода, они не впустят меня в свой дом.

Скоро после одиннадцати часов ко мне в комнату постучались. Я не без недоумения попросил войти. Дверь отворилась, и передо мной очутился сам майор.

«Гм… – подумал я. – Вот и объяснение, вот и сам грозный судия».

Я быстрым взглядом посмотрел на его лицо. Оно было замкнуто, но в нем не было ничего враждебного, скорее всего мистер Спайль, ложившийся обыкновенно спать утром, в этот день совсем был лишен сна и, вероятно, испытывал по этому случаю усталость и негодование.

– Мистер Спайль? – с искренним удивлением воскликнул я.

Майор подал мне руку, а потом сказал:

– Извините, что так рано постучался к вам.

– Я очень рад… Я, признаюсь, беспокоился… Вчера… Ну, одним словом, я в чем-то виноват и не понимаю…

Мистер Спайль сел на диван.

– Нет, – сказал он, – вы ни в чем не виноваты; но жена моя – англичанка…

– Но в чем же дело, мистер Спайль? Чем огорчил я вашу уважаемую супругу? Вы, вероятно, знаете, что мы с мисс Эмили… Я не знаю, как это сказать по-английски, по-русски это называется «похристосоваться»; но ведь это у нас считается в порядке вещей. Я понял так, что мисс Эмили хочет оказать мне как иностранцу, как русскому, особое внимание.

– Но да, да… совершенно верно. И мы это потом, потолковав с женой, поняли, и она очень сожалела о своей слишком поспешной горячности. Но, понимаете ли, английская мать так уж воспитана. Она не может видеть спокойно, если кто-нибудь целует ее дочь. Это, конечно, к вам не имеет никакого отношения, но я все-таки объясню вам, что по английским законам вы должны были бы после этого или жениться на Эмили, или уплатить по определению судьи известную сумму. О, пожалуйста, прошу вас, не подумайте… Ничего подобного мы не имели в виду. Тут имеется налицо удовлетворительное объяснение. Но я это к тому, чтобы вы поняли поступок моей жены.

– Боже мой! – воскликнул я. – Неужели такой взгляд? В таком случае я понимаю, что мистрис Спайль могла понять меня дурно. Так вы говорите, что потом она поняла?

– Да, разумеется. Но все же, мой почтенный друг, нам придется лишиться вашего в высшей степени приятного общества.

– Как? Почему же?

– Да, придется. С английской точки зрения неудобно вам бывать в нашем доме и встречаться с Эмили.

– Это повергает меня в отчаяние.

– Меня тоже, если вам угодно знать… Мы ведь искренно полюбили вас. Но с английской точки зрения, – а мы ведь не можем стоять на другой, – нельзя этот вопрос разрешить иначе.

Тут он, видимо, неохотно поднялся с дивана и протянул мне руку.

– Позвольте поблагодарить вас за ваше приятное общество и пожелать вам всего лучшего, – сказал он, крепко пожимая мою руку. – Уверяю вас, что в моем доме останется о вас самое лучшее воспоминание.

– Простите, мистер Спайль, – но у меня есть маленькие счеты с мистрис Спайль… Я хотел бы просить вас передать ей…

– За обеды? Ну нет, я не возьму этого на себя. Вы можете прислать ей по почте.

Мы еще раз крепко пожали друг другу руки и расстались. Какой, однако, досадный конец там мило начавшейся истории! И случилось это именно в тот день, когда мисс Эмили особенно нравилась мне.

Без сомнения, если бы я вздумал сделать ей серьезное предложение и для этого приехал в коттедж Спайлей, то меня оттуда не выгнали бы… И если бы не случился этот преждевременный поцелуй, может быть, это едва начавшееся чувство разгорелось бы в настоящее, и… кто может знать, чем это кончилось бы.

Недели две пришлось еще мне просидеть в Лондоне. На завод я больше не ездил. Мне не хотелось встречаться в вагоне с мистером Спайлем и тем ставить его в затруднительное положение. Наконец я узнал, что дело, из-за которого я сидел в Лондоне, через неделю будет благополучно разрешено. Я стал готовиться к отъезду.