Пашка из медвежьего лога. Таежные встречи
Шрифт:
В избе от накалившейся докрасна печки стало жарко. Я прилёг на шкуру и, засыпая, подумал: «Какой вкусной покажется старику горячая лепёшка на холодном смолевом воздухе».
А снег всё шёл и шёл. Шумели, баюкая сон, старые сосны…
Меня разбудил запах распаренной сохатины и лука. В углу, плача, тихо всхлипывал трёхлетний мальчишка.
– Чем он недоволен? – спросил я Марфу, занятую приготовлением завтрака.
– Петро-то? Должен был Борька прийти, да чего-то задержался. Вот он и ревёт. Да и я беспокоюсь…
Снаружи послышались торопливые шаги по снегу и
– Пришёл, Боренька, хороший мой, – нараспев ласково заговорила Марфа, приседая.
Тот бросился к ней, лижет лицо, руки, а Петька гогочет от восторга, виснет на Борьке, обнимает его.
Я встаю, невольно взволнованный этой трогательной картиной и той привязанностью, что сроднила эти три существа, живущие в ветхом зимовье на краю старого бора. Какой-то необыкновенной теплотой наполнилась избушка. Сколько радости принесла всем им эта встреча! И мне вдруг стало страшно при одной мысли, что я мог убить Борьку.
Ласкаясь, Борька косит свои чёрные глаза на стол, Марфа ревниво отворачивает его голову, ласково прижимает к себе и что-то шепчет, но тот вырывается. В дальний угол кувырком летит с него Петро и, стиснув от боли пухлые губы, молчит, а слёзы вот-вот брызнут из глаз.
На столе Борьку ждёт завтрак – хлебные крошки. Он поднимает голову и, ловко работая языком, собирает их в рот. Затем бросается в угол к чашке. Петька преграждает ему путь. Борька бьёт его грудью, отталкивает.
Припав к чашке, козёл с жадностью пьёт солёную воду, фыркает, обдавая брызгами мальчишку.
– Иссё, иссё… – кричит Петька, захлёбываясь от смеха.
После завтрака Борька становится вялым, им начинает овладевать какое-то безразличие.
– Ещё вчера до заката ушёл, всю ночь с табуном проходил, может, волки гоняли, устал. Утрами в это время он привычен спать.
Мать ловит Петьку, одевает в меховую дошку и выталкивает за дверь.
– Иначе не даст уснуть Борьке, – говорит она, подбрасывая в печку дров.
А козёл крутится посреди зимовья. Он ищет место для отдыха, бьёт по полу копытцами, отгребает ногами воображаемый снег и падает. Ему кажется, что он лёг в лунку, сделанную им на земле. Это у коз врождённое. Они никогда не ложатся на снег или на траву.
Мы выходим из зимовья. Неведомо куда исчезли тучи. Над тайгою взошло солнце, и на заснеженную землю легли замысловатые тени старых сосен. Каким величественным кажется лес после ночного снегопада! Всё принарядилось, посвежело.
– Мы из стойбища Селикан, – заговорила Марфа, – не бывал там?.. Сюда только зимою промышлять приезжаем. Борька маленький прибежал к нам прошлой весной. Вышла как-то я из зимовья, слышу – кто-то кричит, совсем как ребёнок. Смотрю, бежит ко мне козлёнок маленький, только что родился, мать зовёт. Проклятые волки тут, на увале, её разорвали. Поймала
я козлёнка и оставила у себя. Так он и прижился. Ласковый вырос, мимо человека не пройдёт, а не понимает, что опасно, могут по ошибке, а то и с намерением убить… Люди разные, иной так и норовит нашкодить.– А вы не пускайте его из зимовья, – посоветовал я, вспомнив свою вчерашнюю встречу с Борькой.
– Что ты! Без тайги зверю – неволя. Нельзя не пускать. Вечерами Борька уходит в лес к диким козам, кормится, играет, а утром обязательно прибежит. Видишь, дыра в обшивке двери, это он копытом пробил – всегда в одно место стучится. Утром так и ждём этот стук, Петька ревёт, и сама думаю: «Придёт ли?»
– Колокольчик надо повесить на шею, тогда каждый догадается, что он домашний.
– Что ты, колокольчик совсем вешать нельзя, все козы от него убегать будут. Куда годится! Может, лучше пусть уходит совсем с табуном, научится бояться людей, дольше проживёт. Ты как думаешь?
– А Петька? Да и сама ты кого ждать утрами будешь?
– Поплачем и привыкнем. Хуже будет, если люди убьют… – И она отвернулась от меня, дрогнули её плечи.
– Напрасно расстраиваешься, Марфа, может, всё обойдётся, – пытаюсь я успокоить её.
– Нет, я знаю, половина месяца назад Борька пришел в крови, кто-то в него ружьё разрядил. Два дня не выходил из зимовья, думала, пропадёт. Но скоро забыл, опять ластится к людям в тайге, мимо не проходит, а то не знает, что убить могут, – твёрдо сказала она.
«А ведь это могло случиться вчера», – с ужасом подумал я, и у меня не нашлось слов разубедить её.
– Скажи, что надо сделать, чтобы уберечь Борьку? Правду говорю тебе: он хороший, ласковый к людям.
Я подумал, что это невозможно. Во многих людях ещё живёт беспощадность к дикому зверю.
– Кто-то едет, – вместо ответа сказал я, повернувшись к дороге.
Между сосен ползла длинная тень. Вот она появилась в широком просвете леса. Это Кудряшка тянула розвальни. Позади шёл Пашка.
Лошадь широко раздувая от одышки бока, понуро брела по чуть заметной, запорошенной снегом колее.
– Т-р-р-р! – крикнул Пашка, останавливая Кудряшку. – Здравствуйте, тетя Марфа!
– Ты чего так рано? – ответила та.
– За дядей приехал, дедушка просил поторопиться.
– Успеешь, распрягай лошадь, поставь к сену. Петька, посмотри, кто приехал! – крикнула вдруг Марфа, заглянув за избушку.
Оттуда показался Петька, весь в снегу.
– Паска! Паска! – закричал он, бросаясь навстречу.
– Здорово, мужик! – басит Пашка, подражая Гурьянычу. – Где твой козёл? Убежал?
Дверь в избе неожиданно распахнулась, и на пороге появился Борька. Он не сводит глаз с Пашки, чего-то ждёт.
Парнишка отбрасывает полу дошки, не торопясь, с явным удовольствием запускает руку в глубокий карман штанов, достаёт жменю овса. Два прыжка – и Борька возле него, хватает овёс, долго жуёт, взбивая губами пену. Потом тычется влажным носом в карман, требует остатки.
– Балует он Борьку, – говорит Марфа, кивнув на Пашку. – Без гостинца не приезжает. И тот издали узнаёт его, встречает.