Пассажир без багажа
Шрифт:
– Ну, если это так нужно для следствия… Вы думаете, у той женщины были цветные линзы?
– А откуда же у нее такие контрастные глаза? Ты разве не слышала, что говорила Татьяна Робертовна? А она утверждала, что глаза были абсолютно разные, неестественно разные! – Наташа выделила последние слова. – Конечно, неестественно! И моргала она потому, что это было для нее неестественно, непривычно! Она, я думаю, надела эти линзы впервые в жизни!
– Чтобы подделаться под Кузмину? – севшим голосом спросила Ирина.
– Конечно. Ведь у Кузминой тоже разные глаза – я не верю,
– И убийце тоже.
Это сказала Надя. Ее передернуло, она зябко повела плечами и встала из-за стола:
– Мне пора домой. Ну что, вы остаетесь?
– Я тоже пойду, – Ирина вскочила, будто ее подхлестнули. – Господи, как поздно! Наташа, ты идешь? Или собираешься все тут прочесать? Ведь должна быть еще одна линза, как ты считаешь?
– Еще одна? – удивилась та.
– Конечно. Татьяна Робертовна говорит, что у той женщины один глаз был голубой, а другой черный. Значит, свои глаза у нее совсем иного цвета – ни того, ни другого. Должна быть еще одна линза – черная.
– А почему? – возразила Наташа. – Может, у нее естественный цвет глаза – черный!
– Эй, Лена, ты знаток линз! – чуть насмешливо обратился к девушке Борис. – Можно из черного-черного глаза сделать такой голубой, чтобы наша Татьяна Робертовна это сразу заметила?
Та хихикнула:
– Да не думаю. Черный цвет не так легко перебить. Я об этом читала. Вот если бы у кого-то из нас были черные глаза, мы бы сразу и проверили – забьет линза этот цвет или нет.
Но черных глаз ни у кого не оказалось. Искать вторую линзу тоже никто желания не изъявил – исключая Лену и Бориса. Лена еще не закончила уборку, и ей так или иначе, нужно было задержаться. А Борис добровольно вызвался ее охранять – на всякий случай, как он выразился.
Уходя, Ирина подозвала его к себе и шепнула:
– Слушай, ты только не вздумай приставать к девчонке. Потом неприятностей не оберешься.
– Если я захочу приключений, то обращусь к тебе, – таким же заговорщицким шепотом ответил он. – Не переживай, я ее люблю братской любовью.
Та слегка нахмурилась – видно, его заверения не вызвали у нее особого доверия. Однако Ирина ушла. Оставшись в торговом зале один, Борис прошелся от стены до стены, легонько посвистел и крикнул, обращаясь к Лене, скрытой занавесом:
– Ну что? Ничего больше не нашла?
– Ищу, – послышался оттуда сдавленный голос. Лена явно говорила, низко склонившись к полу. – Пока ничего нет, только грязь. Вчера натоптали, что ли? Будто стадо слонов прошло. Борис, вы слушаете меня?
– Ага, – откликнулся он, с удобством располагаясь у захламленного стола. Он даже закинул одну ногу на столешницу, чего никогда бы себе не позволил при других сослуживицах. Он был лаборантом – рангом выше приемщицы, но ниже кассира, фотографа, а также заведующей и прочего начальства. Но, уж во всяком случае, он был особой поважнее уборщицы
и знал, что она ни слова ему не скажет, хотя стол придется мыть именно ей.– Знаете, в тот день, ну, когда убили Елизавету Юрьевну… Я убиралась, вы же меня заставили, а сами все ушли… Мне было так страшно! И тут пришла одна женщина, такая странная…
– Привидение? – предположил он, разминая сигарету. Занавеска отодвинулась, и оттуда показалось раскрасневшееся лицо Лены:
– Ну перестаньте, пожалуйста! Никакое не привидение, живая женщина. Она сказала, что Елизавета – ее подруга и делала для нее снимки… Я уж точно не помню, что она мне наговорила, только я впустила ее. Она очень просила пропустить. А потом прошла сюда и рассматривала кровь на стене.
Борис выпустил струю дыма и небрежно заметил:
– Ну и в чем дело? Понятно же, что приходила сама убийца.
– Вы что, всерьез? – уронила тряпку Лена. – Нет, правда?! А почему?!
– Да потому что убийцу всегда тянет на место преступления, темная ты девица! Неужели ты этого не знаешь?
Лена не знала. Борис закинул на стол вторую ногу и сладко потянулся:
– Эх, молодежь, молодежь… Всему-то вас нужно учить… Ну и что сделала преступница, увидев кровь? Побелела, задрожала? Быстро в страхе убежала?
У девушки дрогнули губы – она, видимо, сомневалась, улыбнуться ей или возмутиться. В конце-концов, она сказала:
– Ничего она такого не сделала. Посмотрела на пятно и ушла.
Борис вдруг посерьезнел:
– Ты что, правду говоришь? Я думал, так… Запугать меня пытаешься.
– Ну конечно, правду!
– А ты кому-нибудь про это рассказывала?
– Нет. А надо было?
Борис некоторое время смотрел на нее так, будто сомневался в ее умственных способностях и наконец вздохнул:
– Слушай, заканчивай уборку. Или я уйду, а ты опять будешь помирать со страху.
Он даже помог ей убрать посуду со стола. Лена работала молча, и, казалось, думала о чем-то своем. Борис даже спросил, почему она вдруг загрустила. Девушка подняла на него глаза:
– Так, ничего… Я вдруг подумала, а если это правда…
– Что именно?
– Да так. Ничего. Не может этого быть.
Он взглянул на часы, и Лена, поймав этот взгляд, подхватила мусорное ведро:
– Пойду выкину. Да вы идите, если вам нужно. Я не боюсь.
Борис довольно некстати припомнил предупреждение Ирины – не заигрывать с этим ребенком. Может быть, потому что отчетливо ощутил, что мастерская абсолютно пуста и они здесь одни. Впрочем, это предупреждение ничего удивительного в себе не заключало. У него с Ириной то налаживался, то давал сбой вполне безобидный служебный флирт. Но решительных шагов никто из них не делал. С одной стороны, они проводили вместе очень много времени – даже слишком много, когда просиживали целыми днями за стоящими рядом компьютерами. С другой стороны, Борис никак не мог решить – хочется ли ему видеть Ирину еще и после работы? Не будет ли это явным перебором? Возможно, девушку терзали какие-то другие сомнения, но она об этом не говорила. Однако чувствовала себя вправе ревновать его к молоденькой уборщице.