Пассажир без билета

— Может, скажешь, и пальцы будут хватать? — недоверчиво спросил конюх.

— Пальцы, конечно, нет... Не скажу, к сожалению...

Через неделю Осинский простился с Кузнецовым, конюхом, Карандашом и уехал в Тбилиси.

Из Минеральных Вод он отправил Волжанскому телеграмму. Поезд прибыл в два часа ночи. Пришлось дожидаться конца комендантского часа на вокзале.

«Как только выпустят в город, зайду к Абашкиным, — подумал Осинский. — В цирк все равно рано — никого там нет, адреса Волжанских я не знаю. А Пашка обрадуется. И Валерия тоже...»

В шесть утра, накинув на плечи шинель, он вышел на вокзальную площадь и отправился к физкультурному техникуму. Усатый привратник узнал его, встретил весьма приветливо, долго расспрашивал про положение на фронте.

— Не живут теперь тут Абашкины, давно уж не живут. Новую комнату получили. Схожу сейчас адрес узнаю у соседей, а ты подежурь тут за меня, да никого, смотри, не пропускай! Я мигом!

Валерия очень обрадовалась его приходу.

— И ты тоже в армии был?

— Почему тоже?

— Павел в армии. Раздевайся.

Осинский снял шинель. Увидев протез, Валерия заплакала.

— Левушка, милый! Да как же это так? Горе-то какое...

— Так уж случилось, что поделаешь...

Она усадила его за стол, принесла завтрак, слушала, по-бабьи подперев голову рукой, смахивая слезы.

— Ну, мне пора, — поднялся из-за стола Осинский. — Пойду в цирк.

— Рано еще, посиди немного, никого там нет.

— Нет, скоро девять. Волжанский уже должен быть. Тем более, что я телеграмму дал с дороги.

— Приходи обязательно!

Валерия оказалась права — Волжанских в цирке еще не было. Осинский вышел из помещения, уселся на ступеньках. Из-за угла показалась лилипутка Ниночка Банная, издали узнала, бросилась к нему на шею.

— Левка! Вернулся! Левушка! Сейчас Володя придет! Что же ты телеграммы не дал? Мы бы встретили! Всей труппой встретили бы!

— Я дал телеграмму.

— Мы не получили, честное слово. — Она уселась рядом, на ступеньках. — Куда тебя ранило? Рука? Рука — это ерунда, — она заливисто захохотала, — мы уж думали, что ты без головы! Ерунда, ерунда, ерундовина! Смотри, Левушка, вон и Володя идет! Да не волнуйся ты так! Разве можно? Чего ты так? Чего?

— Подожди, Ниночка... — Он встал, весь напрягся, глядя на Владимира.

Тот шел, насвистывая, помахивая дюралевым молотком на длинной рукоятке. Увидев Осинского, не остановился, не прибавил шага, а даже специально — чтобы не выдать волнения — пошел чуть медленнее, продолжая беззаботно насвистывать и размахивать молотком. Осинский видел, как все больше и больше бледнело лицо друга, но тоже не двигался, безуспешно пытаясь справиться с нервной дрожью.

Только подойдя совсем близко, Владимир сказал наконец притворно-равнодушным голосом:

— У-у-у-у, паразит, вернулся! Ну, что у тебя?

— Да вот руки нет.

— Ну, это ерунда, сделаем.

— Я в этом не сомневаюсь, уже кое-что придумал! Видишь: сгибается, разгибается. — И он с гордостью продемонстрировал протез.

— Вот и отлично! Все в порядке, как живая.

— До живой еще далеко.

— Ничего, ничего, скоро начнешь работать. А почему ты телеграмму не прислал, встретили бы.

— Я дал. Из Минвод.

— Ну, значит, еще придет. А теперь айда к Марине!

Марина была на кухне. Увидев Осинского, бросилась к нему, повисла на шее, начала целовать.

— Что же ты плачешь, Мариночка, ведь жив я, жив!

Она отправила его помыться с дороги, полезла куда-то и извлекла костюм Владимира.

— Сейчас же в штатское переодевайся! Что значит: «Не нужно»? Обязательно нужно! Отдыхайте, пока я на рынок слетаю, постараюсь грибов достать, состряпаю Левкину любимую грибную икру. Отобедаем, отдохнем, а уж вечером, после представления, отметим твой приезд по-настоящему — выпьем так, чтобы чертям тошно стало!

Осинский начал переодеваться.

— Что это у тебя за синячище на бедре? — спросил Владимир.

— От протеза. Пальцы-то стальные. Карманов не напасешься: рвут.

— А резиновую кисть нельзя сделать?

— Сложно. Но что-то придумать необходимо.

— А перчатка не помогает?

— Тоже рвется.

— Ничего, покумекаем.

На обед Марина пригласила всю труппу: Николая, Васю Якимова, Ниночку Банную, новых партнерш, а также Валерию Абашкину.

— Ну и удивишься же ты одной штуке, одной новинке в нашей работе, — говорил Осинскому по дороге в цирк лилипут, гордо вышагивая рядом.

«Одной штукой» оказался круглый прозрачный занавес из пантомимы «Конек-Горбунок», целиком закрывавший манеж. На тюле было нарисовано морское дно с коралловыми цветами, плавающими рыбами, причудливыми водорослями. Внутри этого чехла, словно в сказочном аквариуме, и шел номер. С гордостью и радостью смотрел Осинский выступление Волжанских.

«Как они выросли за это время! Какие молодцы! Вот этот новый «кувырок», что делает Володя, и мне бы хорошо перенять... Надо попросить, чтобы научил. Меня с сольными трюками можно будет пустить после Коли, перед новой девушкой... А во время комплимента я могу занять место слева от Марины, а еще лучше за Ниночкой Банной или справа от Васи Якимова... Надо продумать, как делать стойку и на руке и на протезе, посоветоваться с Володей... Если на большом пальце правой руки сделать петлю и вставлять в нее большой палец от протеза, — пожалуй, может получиться стойка на двух кистях!.. Только надо снова переделать кисть... Вот это будет чудо!.. Действительно, никому в голову не придет, что я без руки... До чего здорово, что мы работаем в трико и в масках!.. А прыжки на одной правой, пожалуй, пойдут!.. Попробую... Протез не помешает...»

Ужин был веселым, шумным.

— Научу тебя «кувырку», Левка, так и быть! — смеялся Владимир. — Вообще отдам его тебе. Хочешь?

— Конечно, хочу, спасибо! А я за это тебе тоже подарок сделаю. Одна идея родилась!

— Что за идея?

— Мне новый занавес очень нравится, но... Дай-ка карандаш!

Все перешли за письменный стол. Рисовали, чертили, спорили до хрипоты.

— Убедил! Убедил, черт головастый! Завтра же за переделку!

В передней раздался звонок. Владимир вышел и вскоре вернулся с телеграммой в руках.

— Вот теперь мы можем тебя встретить, Левка! Узнали наконец, что ты едешь! Телеграмма из Минвод!

Осинский начал выступать в канун нового, тысяча девятьсот сорок четвертого года. Все шло хорошо, но в феврале произошла неприятность.

Весь день Осинский провел в цирке вместе с лилипутом. Занавесив окна гардеробной одеялами, они проявляли и увеличивали фотографии. Отдыхать домой не пошли. Во время выступления, после первой же стойки, Осинский почувствовал жгучую боль в обрубке. Он чуть не потерял сознания, однако с манежа не ушел, выполнил все трюки до конца.