Пассажир из Франкфурта

– Вы допускаете такую возможность?

– Я в этом почти уверена. Кто-то, кого мы знаем и кому доверяем. А вечером он ложится спать, и ему снятся не святые муки, а тридцать сребреников, и, просыпаясь, он ощущает в своей ладони их тяжесть.

– Страсть к деньгам?

– Больше уместно слово «честолюбие». Как распознать дьявола? Дьявол выделяется в толпе, возбуждает других людей, выпячивается и ведет себя как вождь. – Помолчав немного, она продолжала задумчивым тоном: – У меня была приятельница, находившаяся на дипломатической службе, она как-то рассказывала одной немке, как ее потрясла мистерия о страстях Господних, которую она видела в Обераммергау, а немка ей презрительно ответила: «Вы не понимаете. Нам, немцам, не нужен никакой Иисус Христос! Здесь, с нами, наш Адольф Гитлер, и его величие превосходит любого Иисуса, который когда-либо жил на земле». Это была довольно милая, обыкновенная женщина, но она искренне так считала. И огромная масса людей думала так же. Гитлер завораживал слушателей, и они с готовностью приветствовали садизм, газовые камеры и пытки гестапо. – Она передернула плечами и уже своим обычным тоном добавила: – И все же странно, что вы сказали то, что сказали.

– Что именно?

– Про хозяина горы, предводителя ассасинов.

– Вы хотите сказать, что здесь и вправду есть хозяин горы?

– Ну, не хозяин, но, возможно, хозяйка.

– Хозяйка горы? Какая она?

– Вечером увидите.

– А что мы делаем вечером?

– Выходим в свет.

– Похоже, вы уже давно не были Мэри-Энн.

– Вам придется подождать, пока мы снова не отправимся куда-нибудь самолетом.

– Думаю, с точки зрения нравственности очень плохо жить так высоко.

– Вы про общество?

– Нет, я про географию. Когда живешь в замке на вершине горы и смотришь на мир сверху вниз, то невольно начинаешь презирать обычных людей, не правда ли? Ты выше всех, ты велик! Так себя чувствовал в Берхтесгадене Гитлер, и, наверное, похожее ощущение испытывают многие альпинисты, поднимаясь на вершины и глядя сверху на тех, кто остался в долинах.

– Сегодня вы должны быть осторожны, – предупредила Рената, – нам предстоит весьма рискованное предприятие.

– Вы дадите какие-нибудь инструкции?

– Вы раздражены. Вы недовольны нынешними порядками. Вы – мятежник, но только в душе. Справитесь с этой ролью?

– Можно попытаться.

Природа вокруг становилась все более дикой. Их большой автомобиль петлял по дороге, проезжая мимо горных селений, иногда вдали сверкали огни, отражаясь в реке, и блестели шпили колоколен.

– Куда мы едем, Мэри-Энн?

– В орлиное гнездо.

Машина повернула еще раз и выехала на лесную дорогу. Несколько раз Стэффорд Най вроде бы заметил мелькнувшего среди деревьев оленя или какое-то другое животное. Иногда попадались вооруженные люди в кожаных куртках, наверное лесники. И наконец их взору открылся громадный замок на скале. Отчасти он был разрушен, однако большая его часть была отремонтирована и восстановлена. Замок казался огромным и величественным, он был символом ушедшей власти, пронесенной через минувшие века.

– Раньше здесь было великое герцогство Лихтенштольц. Замок построил великий герцог Людвиг в 1790 году, – сказала Рената.

– Кто живет здесь теперь? Нынешний великий герцог?

– Нет, с ним давно разделались.

– Тогда кто же здесь живет?

– Некто, у кого есть власть, – ответила Рената.

– Деньги?

– Да, и очень много.

– Нас встретит мистер Робинсон, который примчался сюда самолетом, чтобы нас поприветствовать?

– Уверяю вас, вот уж кого вы здесь не встретите – так это мистера Робинсона.

– Жаль, – заметил Стэффорд Най. – Мне он нравится. Довольно сильная личность, правда? Кто он на самом деле, откуда он?

– Вряд ли кто-нибудь знает точно, все говорят разное. Одни считают его турком, другие – армянином, третьи – голландцем, четвертые – просто англичанином. Болтают, что его мать была черкесской рабыней, русской великой герцогиней, индийской принцессой и тому подобное. Никто ничего не знает. Мне как-то говорили, что его мать – некая мисс Маклеллан из Шотландии. Думаю, это более вероятно.

Они подъехали к высокому портику. По ступеням сошли два лакея в ливреях и нарочито глубокими поклонами приветствовали гостей. Многочисленные чемоданы унесли в дом: у них с собой было изрядное количество вещей. Стэффорд Най вначале удивлялся, зачем ему велено столько всего брать с собой, но теперь уже начинал понимать, что эти вещи могут понадобиться: например, уже сегодня вечером. Он спросил об этом свою спутницу, и та подтвердила его догадку.

Они встретились перед ужином, когда прозвучал громкий звук гонга. В холле сэр Стэффорд остановился и подождал, пока она спустится к нему по ступеням. Сейчас на ней был тщательно продуманный вечерний наряд: темно-красное бархатное платье, рубиновое ожерелье на шее и рубиновая тиара на голове. Явился лакей и проводил их к парадным дверям. Распахнув их, он объявил:

– Графиня Зерковски, сэр Стэффорд Най.

«Ну вот мы и здесь; надеюсь, мы выглядим как надо», – мысленно сказал себе сэр Стэффорд Най.

Он опустил взгляд и с удовлетворением посмотрел на сапфировые с бриллиантами запонки на своих манжетах, потом поднял глаза и чуть не ахнул: он ожидал увидеть что угодно, только не это. Перед ним был огромный зал в стиле рококо: стулья, диваны, портьеры – сплошная парча и бархат. Стены увешаны картинами, и, как любитель живописи, он почти сразу же узнал среди них бесценные полотна работы Сезанна, Матисса и, по-видимому, Ренуара.

В массивном, похожем на трон кресле восседала огромная женщина. Женщина-кит, подумал Стэффорд Най, никакое другое сравнение тут не подошло бы. Громадная, заплывшая жиром. Двойной, тройной – даже четверной подбородок. На ней было платье из ярко-оранжевого атласа, на голове – замысловатая, похожая на корону тиара из драгоценных камней. Руки, лежавшие на бархатных подлокотниках кресла, тоже были огромными: крупные, толстые руки с крупными, толстыми, бесформенными пальцами. На каждом пальце – кольцо, а в каждом кольце – огромный драгоценный камень: рубин, изумруд, сапфир, бриллиант, какой-то незнакомый бледно-зеленый камень, наверное хризопраз, желтый камень – то ли топаз, то ли бриллиант. Она ужасна, думал он. Лицо – огромная, белая, изрезанная бороздами, лоснящаяся масса жира, из которой, словно изюминки из большой булки, выглядывали два маленьких черных глаза. Очень умные глаза, они смотрели на мир, оценивая его, оценивая сэра Стэффорда, но не Ренату, заметил он. Ренату она знает. Рената оказалась здесь по вызову, по договоренности – как вам будет угодно. Ренате приказали доставить его сюда. «Зачем?» – подумал он. Он не знал зачем, но был уверен, что ей приказано было это сделать. Именно на него смотрела эта женщина; его она оценивала, о нем составляла суждение. То ли он, что ей нужно? Или, лучше сказать, то ли он, что заказал клиент?

Придется постараться выяснить, что именно ей нужно на самом деле, подумал он. Придется постараться как следует, иначе… Иначе он вполне мог представить себе, как она поднимает жирную, унизанную кольцами руку и приказывает одному из этих рослых, мускулистых лакеев: «Уберите его и сбросьте с крепостной стены». «Это нелепо, – думал Стэффорд Най. – Такого в наше время просто не бывает. Где я? В каком параде, в каком маскараде или театральном представлении я участвую?»

– Ты очень пунктуальна, дитя мое.

Это был хриплый, астматический голос, в котором когда-то звучала сила и, может быть, даже красота. Но все это осталось в прошлом. Рената шагнула вперед и присела в легком реверансе. Она взяла жирную руку и запечатлела на ней вежливый поцелуй.

– Разрешите представить вам сэра Стэффорда Ная. Графиня Шарлотта фон Вальдхаузен.

Жирная рука протянулась к нему, он склонился над ней в иностранной манере и вдруг услышал слова, которые его удивили:

– Я знаю вашу двоюродную тетушку.