Пастернак в жизни
Шрифт:
Промчались эти три недели как видение, как сон чудный. Пишу из вашей чернильницы. Боже мой, но как приятно, и я ее непременно спрячу до того года. Повесила я над письменным столом наброски вашего лица, глаза смотрят на меня задумчиво, печальные… Кажется, что я пойду сейчас купаться; и вы стихи будете писать, мы на время расстанемся и скоро я приду к вам и принесу цветов [100] .
100
В июле 1915 года Пастернак поехал в Красную Поляну и провел у Синяковых три недели.
Урал. 1916
Начиная отсюда, открывался другой территориальный пояс, иной мир провинции, тяготевшей к другому, своему, центру притяжения.
В те же годы, между службою у Филиппов, я ездил на Урал и в Прикамье. Одну зиму я прожил во Всеволодо-Вильве, на севере Пермской губернии, в месте, некогда посещенном Чеховым и Левитаном, по свидетельству А.Н. Тихонова, изобразившего эти места в своих воспоминаниях. Другую перезимовал в Тихих Горах на Каме, на химических заводах Ушковых.
В конторе заводов я вел некоторое время военный стол и освобождал целые волости военнообязанных, прикрепленных к заводам и работавших на оборону.
Зимой заводы сообщались с внешним миром допотопным способом. Почту возили из Казани, расположенной в двухстах пятидесяти верстах, как во времена «Капитанской дочки», на тройках. Я один раз проделал этот зимний путь. Когда в марте 1917 года на заводах узнали о разразившейся в Петербурге революции, я поехал в Москву.
Я скоро неделю уж здесь [101] . Тут чудно хорошо.
Удобства (электрическое освещение, телефон, ванны, баня, etc., etc.) с одной стороны – своеобразные, не характерные для России красоты местности, дикость климата, расстояний, пустынности – с другой. Збарский [102] (ему только 30 лет, настоящий, ультранастоящий еврей и не думающий никогда перестать быть им) за познанья свои и особенные способности поставлен здесь над 300-численным штатом служащих, под его ведением целый уезд, верст в шестьдесят в окружности, два завода, хозяйство и административная часть, громадная почта, масса телеграмм, поездки к губернатору, председателям управ и т. д. и т. д.
101
Пастернак приехал во Всеволодо-Вильву на работу в конторе химического завода предположительно 14–16 января 1916 г.
102
Б.И. Збарский (1885–1954) – в те годы главный инженер и управляющий химического завода во Всеволодо-Вильве на Урале. Впоследствии – известный советский биохимик, бальзамировавший тело В.И. Ленина в 1924 г., директор Лаборатории при мавзолее Ленина.
Урал впервые
…Мне трудно решить, кто я – литератор или музыкант, говорю, трудно решить тут, где я стал как-то свободно и часто и на публике импровизировать, но увы, техникой пока заниматься не <удается>, хотя это первое прикосновение к Ганону [103] и пианизму на днях, вероятно, произойдет. Госпожа Збарская [104] смеется: «А что будет, Боря, если ваша музыка Евгению Германовичу (Лундбергу) [105] еще больше, чем ваша литература, понравится?» – Ничего, конечно, не произойдет. Я написал новую новеллу. Я заметил теперь и примирился с этим как со стилем, прямо вытекающим из остальных моих качеств и задержанных склонностей, что и прозу
я пишу как-то так, как пишут симфонии.103
Ганон – сборник музыкальных упражнений и этюдов, составленный французским композитором Ш.Л. Ганоном (Аноном).
104
Ф.Н. Збарская, жена Б.И. Збарского.
105
Е.Г. Лундберг (1887–1965) – писатель, журналист, в середине 1910-х гг. – сотрудник редакции петербургского журнала «Современник», где весной 1915 г. был опубликован пастернаковский перевод пьесы Г. Клейста «Разбитый кувшин». По убеждениям Лундберг был социал-демократом, эсером. По его рекомендации Пастернак поехал на Урал работать в конторе химических заводов.
Описать вам здешней жизни нет возможности. Дать сколько-нибудь близкую действительности характеристику людей, то есть хозяев, хотел я сказать, тоже невозможно. В особенности сам Збарский – воплощение совершенства и молодости, разносторонней талантливости и ума – словом, моя истинная пассия.
Когда мы увидимся, будет, словом, о чем порассказать вам. Здесь все, не исключая и Евг. Герм. Лунд<берга>, который уже недели 2 как здесь живет, окружили меня какою-то атмосферой восхищения и заботы обо мне, чего я, по правде сказать, не заслуживаю; да я и не таюсь перед ними, и они знают, что я за птица; по-видимому, им по душе как раз та порода птиц, к которой отношусь я со всем своим опереньем.
Желания и намерения мои таковы: май провести в Туркестане, куда я, по всей вероятности, в конце апреля отправлюсь отсюда; остальное лето у вас, – если это возможно и не в тягость вам и если – не сердитесь, не сердитесь, не сердитесь, – если в Молодях по примеру прошлых лет будет пианино [106] . Это очень важное условие, я опять ношусь с писаною торбой этой и постараюсь и в Ташкенте на месяц пианино напрокат взять [107] .
106
А в сентябре – опять сюда, если Збарский здесь останется и выразит желание снова видеть меня здесь. Впрочем, до того времени еще все может измениться. – Примеч. Б. Пастернака.
107
Поездка в Ташкент была связана для Пастернака с запланированным свиданием с Н.М. Синяковой, которая в этом году проводила лето в Ташкенте у своей сестры З.М. Мамоновой и ждала его к себе.
Мне бы очень хотелось порадовать чем-нибудь тебя. Я думал: отказаться от поездки в Ташкент? Но это было бы глупо с моей стороны. Как мало было бы для тебя, мама, толку в том, что я стал бы, чтобы радовать тебя, «не делать» того или другого, и этим все бы ограничилось. Мне кажется, гораздо разумнее будет, если в моем сознании наряду со многими другими картинами виденного, которые можно всегда использовать, будет и Ферганская область, очень любопытная и живописная, как привыкли думать все мы, судя по видам, воспроизведениям и т. д.
Боря совсем уже собрался в Ташкент, но я пробовал (ненастойчиво) убедить его не ездить. В последний момент он, к общему «нашему» (понимаю, и вашему) удовольствию, отменил поездку.
…Тут случилось нечто совсем непонятное, вначале чуждое и просто неудобное, а к концу – роковое и требующее того, чтобы с ним считаться. Тут явились вы с вашим дивным словом: «клоака» [108] !
108
См. с. 125 наст. изд. Так родители Пастернака называли богемную компанию, собиравшуюся у сестер Синяковых на Тверском бульваре.
Как вы додумались до него. Кто надоумил вас на это и подал вам счастливую мысль? «Его очень легко доконать, – в прошлом он уже искалечен тем, что первая его любовь натолкнулась на позорнейший анекдот, на профанацию». Правда, теперь этого не случится, но чего вам стоит поставить дело так, что его знакомства гонят вас в гроб, огорчают, лишают сна и старят.
Он хочет вам показать ее? Разразитесь благородным негодованием. Дядя Осип под рукой [109] . Смутите его смешным уподоблением, смешным только потому, что с детства вы приучили его к мысли, что это смешно.
109
Речь идет о дяде Б. Пастернака О.И. Кауфмане. Его женитьба на медицинской сестре обсуждалась в семье как пример неудачного брака, мезальянса.