Пастораль сорок третьего года
Шрифт:
По доносу одного из обитателей фермы фашисты устраивают облаву, сжигают ферму и уводят с собой хозяев и «нелегальных». Подозрение в доносе падает на голландского нациста Пурстампера, который на самом деле к доносу непричастен. Подпольщики, однако, приговаривают его к смерти и решают расстрелять. Главы, рассказывающие о подготовке и проведении этой операции, чрезвычайно интересны в психологическом плане. Может показаться, что подпольщики, участники Сопротивления, слишком нерешительны, слишком много колеблются, сомневаются в себе, в своем праве на убийство нациста. Но в то же время на этих страницах с особой ясностью показано, какая непреодолимая стена отделяет фашистов с их концлагерями, армиями и тюрьмами от этих на первый взгляд слабых и колеблющихся людей. Нет, как бы ни велика была их слабость и каковы бы ни были их слабости, эти люди не способны стать фашистами. Они мыслят,они рассуждают.Именно поэтому Схюлтс так рассердился на одного из товарищей, когда
Конечно, мы знаем и другое Сопротивление — Сопротивление с оружием в руках, Сопротивление, где непосредственные задачи борьбы, боевые дела не оставляют места для нерешительности и рассуждений. В своем романе С. Вестдейк не претендовал на всесторонний охват проблематики антифашистской борьбы на территории оккупированной Голландии. В центре его внимания только капля — одна из микрогрупп Сопротивления. Но в этой капле отразилась вся сложность проблематики голландского Сопротивления. Недаром роман был отмечен литературной премией города Амстердама за лучшую книгу о Сопротивлении.
Заключительные главы романа, повествующие о пребывании Схюлтса в схевенингенской тюрьме, принадлежат к характерным образцам психологической прозы С. Вестдейка. Переход от надежды к отчаянию и от отчаяния опять к надежде, бессонные ночи, проведенные в кошмарах, напоминающие листы «Капричос» Гойи, когда «сон разума порождает чудовищ», вновь обретенное мужество — все это передано писателем с большой психологической достоверностью.
Встреча Иогана Схюлтса с братом Августом Шульцем, которая приводит к освобождению Иогана, ярко раскрывает психологический контраст, определивший, почему братья оказались по разные стороны баррикады, почему один из них выбрал гуманную идеологию, другой — человеконенавистническую.
Схюлтсу удается выйти из тюрьмы. Испытания, перенесенные им, не сломили, а, наоборот, закалили его волю и мужество. Он полон решимости продолжать борьбу не на жизнь, а на смерть. И до тех пор, пока не восторжествует справедливость.
«Все, что мы делаем теперь,скажется потом», — замечает Схюлтс во время одного из разговоров с друзьями. «Потом» — значит после войны, когда будут решаться судьбы Голландии. В этих словах Схюлтса заключена сила и слабость голландского Сопротивления. Мы знаем, какой стала потомГолландия. Правящие классы страны постарались восстановить Голландию в ее довоенном виде, и это им удалось, потому что слишком пассивна была масса бовенкампов, слишком много было болтунов и соглашателей типа учителя Ван Бюнника или директора школы, и слишком мало таких людей, как Схюлтс, прошедших трудный путь познания в борьбе.
Объем настоящей книги не позволил ввести в ее состав другие крупные произведения писателя, рисующие обстановку в современной Голландии, или хотя бы один из его исторических романов. Однако новеллистическое творчество С. Вестдейка дает нам возможность восполнить до некоторой степени пробел и показать другие, подчас неожиданные, грани его разностороннего творчества.
В новелле «Раз, два, три, четыре, пять» мы видим Вестдейка как писателя социального, обращающегося к одной из острейших проблем капиталистического мира — проблеме безработицы. Молодая супружеская пара, исчерпав все возможности найти работу, доведенная до отчаяния нуждой, принимает решение покончить с собой. Но стихийная радость бытия, любовь к жизни, несмотря ни на что, торжествует, заставляя героев отказаться от своего намерения.
Новелла «Исчезновение часовых дел мастера» написана в совершенно другой манере. В этом литературно-изощренном произведении виртуозно переплетены реминисценции из Г. Уэллса и Ф. Кафки, что еще более усложняется введением в конце новеллы темы двойника. Помещение рядом таких несхожих имен, как Г. Уэллс и Ф. Кафка, не случайно. С. Вестдейк спорит с Кафкой и явно отдает предпочтение поэтике Уэллса. Несмотря на всю фантастичность ситуации, изображенной в новелле — часовщик превращается в невидимку, — здесь сохраняется и реализм деталей, и верность физическим законам, и, самое главное, «превращение» показано не как еще одно доказательство бессмысленности человеческого существования, а как прозрение, как способ познания мира. Фантастика выступает здесь в качестве приема, позволяющего донести до читателя сложное социальное и культурное содержание. В лице исчезнувшего не по своей воле часовщика С. Вестдеик вывел тип среднего довоенного голландца, порабощенного вещами и ограничившего свой кругозор пределами собственного дома. Отчуждение Коканжа от родных, от окружающего мира выражено в новелле словами злого гения Коканжа: «Ваше тело превратилось постепенно в механизм, ярмарочную забаву, никчемное приложение к вещи…Вы служили времени (то есть повседневности, практической необходимости. — Ю. С.),и теперь вы изгоняетесь из пространства». Исчезновение Коканжа, его изгнание из пространства было для него равнозначно прозрению. Коканж с ужасом увидел неблагополучие и непрочность своего мирка. Став невидимым, он прозрел, но видимый Альбертус Коканж, его
двойник, так и остался духовно слеп и беспомощен по отношению к тем опасностям, которые, как теперь знал невидимый Коканж, окружали его. Это был тот тип довоенного голландца, которого приближение фашистского варварства застало врасплох, так же как Альбертуса Коканжа его исчезновение. Таких людей С. Вестдейк обрисовал не без сарказма на страницах «Пасторали сорок третьего года»: «Они напоминали лягушек в стоячем болоте, которым вдруг пришлось одеться в броню для защиты от ястребов: они так и не смогли, метко нацелившись, прыгнуть и вцепиться врагам в горло, они вынуждены были уйти в подполье, тихо и незаметно спрятаться в своей луже и ждать, что будет дальше».Ту же тему — прозрение рядового голландского мещанина, застигнутого врасплох бурей фашизма, С. Вестдейк в поэтически-аллегорической форме трактует в рассказе «Вьюнок и буря».
Три новеллы, «Переправа», «Неверующий фараон» и «Три ландскнехта», вводят нас в мир исторической прозы Вестдейка. «Переправа» в этом отношении особенно интересна и характерна для творчества писателя. Эта новелла, восходя к романтической новелле начала XIX века, как бы демонстрирует генезис исторического жанра вообще. С. Вестдеик вводит в «Переправу» не только романтического героя, отождествляющего себя с дьяволом и живущего «за счет страха, распутства и преступлений», он обращается здесь к эпохе, которую особенно любили изображать романтики, — эпохе средних веков. Однако писатель не идеализирует средние века, здесь скорее дает о себе знать другая традиция, берущая начало в реалистическом творчестве художников Возрождения. 1348 год, которым датируется время действия «Переправы», — это и одновременно время действия «Декамерона» Боккаччо. Не удивительно, что крестьяне, горожане, монахи, с которыми встречается герой новеллы, напоминают нам незабываемые образы из книги великого итальянского гуманиста.
Историческая достоверность никогда не является самоцелью С. Вестдейка, хотя он всегда хорошо знает эпоху, которую описывает, — будь то Древняя Греция V века до нашей эры или Европа anno 1348. Цель, которую ставит перед собой писатель, — это показать драму идей, столкновение эпох и полярных мировоззрений, неизбежность победы нового над старым, гуманизма над варварством. Таков роман «Пятая печать», в котором показано столкновение гуманистических воззрений великого испанского художника Эль Греко и фанатизма испанской инквизиции. Таков роман «Изуродованный Аполлон» (1952), в котором писатель, изображая столкновение двух сил, Аполлона и Диониса, светлого начала и начала темного, пытается рассчитаться с фашизмом в культурно-историческом плане.
В том же ключепостроена философская притча о неверующем фараоне. Некий фараон разуверился в существовании богов и в своем собственном божественном происхождении. Чтобы иметь рядом единомышленника, он приближает к себе ювелира, который совершил незначительное преступление против веры. Опираясь на его поддержку и не стесняемый предрассудками и суевериями, фараон осуществляет много полезных для народа реформ. У смертного одра фараона потрясенный горем бывший ювелир сознается, что ему безразлично, существуют ли Ра и Пта, а фараона он всегда считал богом. Ибо его он знал, в нем познал он человечность и эту человечность принял как единственную божественную сущность мироздания.
В признании ювелира не следует видеть поражения фараона-философа или победу веры над сомнением. Здесь мы снова видим торжество «естественно-совершенного человека», победу человеческой духовности над духами мракобесия и жестокости, признание только за человеком — не за Ра, или Пта, или фараоном, а за человеком — права на поклонение.
Именно такие чувства вызывает в нас и героиня рассказа «Три ландскнехта». В этой новелле писатель обращается к времени и обстоятельствам, которые имеют более непосредственное отношение к Голландии, чем предыдущие новеллы, — к эпохе Тридцатилетней войны. В точных и ярких деталях, характерах героев перед нами воскресает атмосфера этой одной из самых печальных страниц европейской истории, написанной кровью и слезами ее жертв. Вероятно, немного найдется войн, в которых бы с такой силой проявились бессмысленная жестокость, алчность и узколобый фанатизм, как во время Тридцатилетней войны. Значительная часть Европы в начале XVII века была превращена в руины, по ее полям — от Фландрии до Богемии — бродили полчища наемных солдат, мародеров и дезертиров. Три ландскнехта олицетворяют войну — стихию насилия, алчности и звериной ненависти ко всему живому. В новелле им противостоит хрупкая девочка. Она сумела не только выстоять в единоборстве с мародерами, но и, как настоящая народная героиня, выйти из него победительницей и отомстить за муки своего деда.
Ландскнехтов губит не только их собственная алчность, столкнувшаяся с крестьянской мудростью простой девушки из народа. В этом эпическом, почти сказочном образе (ведь сюжет новеллы, в сущности, варьирует широко распространенный фольклорный мотив — герой побеждает алчного врага, обманув его обещанием указать клад), вероятно, с наибольшей силой выразился активный гуманистический идеал писателя.
Оптимизм, вера в конечную победу человека над злом и насилием — во что бы то ни стало, при любых обстоятельствах, — несомненно, составляют наиболее ценное ядро во всем обширном и многообразном творчестве С. Вестдейка и вместе с выдающимся художественным мастерством ставят его в один ряд с лучшими представителями мирового искусства в XX веке.