Пастушок

– Конечно, нет! Я что, дура? Они меня сразу бы отправили в сумасшедший дом, а маму – в дом престарелых, чтоб нашей комнатой завладеть!

Женька призадумалась над услышанным. Было ясно, что всё это – либо бред, либо издевательство, либо что-то иное. Также было понятно, что Галька полностью раскололась и больше ей рассказывать нечего. В это время Дарья Михайловна слабенько шевельнулась и застонала. Женька, не обратив на это внимания, от предельной сосредоточенности взяла да и облизала губы с громким присосом, поскольку кетчуп на них уже надоел. Вот это было ошибкой. Пока старуха приподнимала голову, молодуха лишилась чувств. Но Женьке, конечно, было уже плевать на них на обеих. Выбежав из квартиры, она захлопнула дверь, выдернула ключ из замка и ринулась к Гиви.

Тот уже красил вторую раму окна и напевал песенку. Из соседней комнаты звучал хохот трёх или четырёх баб. Судя по всему, голос у Серёжки прорезался, чем он не преминул воспользоваться для всяческого словесного идиотства. О его склонности вечно врать, шутить и паясничать Женька знала от Ирки. От Аси же она знала, что он уже упустил свой последний шанс, спасти его невозможно. Ася это сказала, внимательно ознакомившись с результатом клинического анализа его крови, который Ирка скинула ей на почту.

Пел Гиви что-то тоскливое, по-грузински. Увидев Женьку, он замолчал и уронил кисточку.

– Ты чего? – изумилась Женька, успевшая за одно мгновение провернуть вторичную рокировку ключей на гвоздике.

– Ты что, ранена? – вскричал Гиви, – откуда кровь?

Женька поняла, что речь идёт о ночнушке. Пришлось небрежно расхохотаться, чтобы грузин не паниковал.

– А, вздор! Пустяки. Тампон прорвало. Слушай, Гиви, слушай! Дмитрий Романович где живёт?

Несмотря на хохот, который перепугал прохожих на улице, Гиви сразу не смог опомниться.

– Что? О чём ты меня спросила?

– Дмитрий Романович где живёт? Ну, этот, седой, с длинными усами!

– Да здесь, на первом. Следующая дверь слева.

Женька сообразила, что ей нетрудно было бы и самой догадаться – она ведь уже оббегала три квартиры из четырёх, имевшихся на площадке. Но от обилия информации голова трещала по швам. Ещё раз смотавшись к Ирке, Евгения Николаевна положила ключ на прежнее место и, подойдя к двери Керниковских, вдавила кнопку звонка. В квартире затренькало. Керниковский открыл мгновенно. Должно быть, он стоял рядом с дверью. При виде его лица Женька опять вспомнила, что опять забыла переодеться.

– Ещё раз здравствуйте, – проронила она сухим и официальным тоном, дабы перенаправить центр внимания с пустяков в деловое русло, – у меня есть к вам пара вопросов, Дмитрий Романович. Вы не будете возражать, если я войду?

– Думаю, что вам следует сделать это незамедлительно, – был ответ, – по подъезду дети иногда ходят.

– Благодарю. Но не беспокойтесь – это не кровь, а кетчуп.

Сказав так, Женька вошла. Маринка, которая выезжала из своей комнаты в коридор, слышала её пояснение, и знакомство прошло нормально, без криков. Дмитрий Романович предложил чайку или кофейку. Женька без раздумий дала согласие, потому что жрать ей хотелось сильно и она знала по опыту, что к чайку или кофейку всегда прилагаются бутербродики. И все трое расположились на кухне. Покуда Дмитрий Романович торопливо варганил кофе и бутерброды, Маринка с Женькой разговорились.

– Да, ты на Ирку очень похожа, – сказала первая, улыбаясь, – только она чуть-чуть похудее.

– На полтора килограмма всего, – уточнила Женька, глубокомысленно барабаня пальцами по столу с голубой клеёнкой, – а ты похожа на Ритку.

– На Ритку? Кто эта Ритка?

– Ритка Дроздова. Мы с Иркой лет пять назад ей сдавали комнату. Впрочем, цвет волос у тебя немножко другой. Хочешь, перекрашу? Я могу сбегать, краску купить.

– Сбегай и купи, – сказала Маринка. Она всё поняла сразу, в отличие от отца, который остался в полном недоумении от внезапной идеи Женьки. За зиму у него ухудшилось зрение, а к врачам он не обращался.

– Папочка, ты дашь денег на краску? – строго спросила у него дочь.

– Не надо никаких денег! – вскричала Женька, – у меня есть! Не бойся, дешманскую не куплю. Где здесь магазин? Сегодня торговый центр, кажется, на ремонте.

Дмитрий Романович улыбнулся, ставя на стол две тарелки – с печеньем и бутербродами.

– Ах, Евгения Николаевна! Перестаньте. Я, как и вы, кандидат наук. Поэтому знаю, какая у вас зарплата. Деньги на краску я дам.

– Я не кандидат никаких наук, – покраснела Женька, – я доктор! Ну, в смысле, врач Скорой помощи. Ирка вам, может быть, врала, что я – недоучка, но она врёт. Я, не в пример ей, работаю по специальности!

– Судя по твоей рабочей одежде, твой постоянный клиент, то есть пациент – сеньор Помидор, страдающий кровохарканьем, – улыбнулась Маринка. Женька вздохнула, усилив темп барабанной дроби ногтями страшной длины и яркости. Когда Дмитрий Романович сел за стол, сперва водрузив на него три чашки, она сказала:

– Ну, хорошо. Я вам объясню, почему на мне ночная рубашка Ирки.

– Да потому, что это – самый приличный и самый чистый предмет Иркиной одежды из всех оставшихся, – иронично предположила Маринка, – ты, вообще, не в ужасе от того, что с ней происходит?

– Мариночка, если б Женя не была в ужасе, то, наверное, не приехала бы сюда, – заметил Дмитрий Романович, размешав в своём чёрном кофе три ложки сахара, – все мы в ужасе! И велик он из-за того, что всё это происходит с очень талантливым человеком. Ты знаешь, Женечка, вчера Ира впервые за двадцать дней своего пребывания здесь села за рояль!

– Её потом долго били? – спросила Женька, также запустив ложку в сахарницу. Маринка от подслащения отказалась.

– Наоборот, – сказал Керниковский, – была овация! Здесь полгорода собралось. Рояль очень громогласный.

– Полгорода собралось? Это интересно. Так она что, играла перед открытым окном, совершенно голая?

– Нет, в трусах, – сказала Маринка, поднося чашку к губам, – но какая разница? Лично я не могу понять, как голая девка может быть интереснее Моцарта! Или Баха. Или Вивальди.

– Теоретически всё возможно, – не согласился Дмитрий Романович, – а практически и подавно. Голая девка – штука непредсказуемая.

Евгения Николаевна сделала отрицательный жест и уныло вгрызлась в бутерброд с сыром, иногда всасывая глоток горячего кофе. Эти занятия не мешали ей говорить. Она заняла сторону Маринки, сказав:

– И я не могу этого понять, особенно если это голая девка с пустой башкой и полным отсутствием воспитания! Когда Ирочка переехала, все жильцы нашего подъезда договорились, что каждый год они будут отмечать этот день как праздник. А я жила с ней в одной квартире! С рождения! Представляете?

– Женька, на твоём месте я бы даже и не рождалась, – цокнула языком Маринка, – бедная девочка!

Когда Женька съела три бутерброда с твёрдым голландским сыром и один с плавленым, ей напомнили о её желании объяснить, почему Иркина ночнушка имеет столь необычный облик и содержимое. Женька очень долго молчала, обдумывая ответ. А потом сказала: