Пастушья корона

Гарри и Хью уставились на Джеффри почти что с ужасом и стали ждать взрыва. А прочие охотники, которые прежде расступились, чтобы дать лорду Вертлюгу возможность разобраться с сыном, перестали притворяться, будто не смотрят на них. Устоявшийся мир охоты пошатнулся, воздух заледенел и, казалось, замер в ожидании.

В звенящей тишине Джеффри отвёл свою лошадь в конюшню, оставив лорда стоять посреди двора, будто каменное изваяние.

Джеффри дал лошади сена, расседлал её и снял с неё уздечку. Когда он чистил коня, подошёл Мактавиш и сказал:

– Вы молодец, юный Джеффри. – А потом с неожиданной прямотой тихо добавил: – Вы сумели постоять за себя, это уж как пить дать. Правильно. Не давайте старому ублюдку измываться над вами.

– За такие слова мой отец может тебя выгнать, – предостерёг Джеффри. – А тебе ведь здесь нравится, верно?

– Ну, тут вы правы, староват я, пожалуй, чтоб заново начинать, – согласился Мактавиш. – Но вы постояли за себя, и никто не мог бы постоять лучше, помяните моё слово. Наверное, теперь вы нас покинете, юный господин?

– К сожалению, да, – признал Джеффри. – Но спасибо тебе, Мактавиш. Надеюсь, мой отец не накажет тебя уже за то, что ты со мной сейчас говоришь.

И тогда самый старый младший конюх в мире сказал:

– Он не выгонит меня отсюда, нет, нипочём не выгонит, покуда от меня какой-никакой толк имеется. Да и вообще, за столько-то лет я уж его изучил. Он ведь что твой вулкан, точь-в-точь. Плюёт огнём куда ни попадя, взрывается, и раскалённые камни летают так, что спасайся кто может, но рано или поздно утихомирится. Кто поумней, просто держится подальше до поры, чтоб на глаза не попадаться. Вы были очень добры и любезны со мной, господин Джеффри. Думаю, вы в матушку свою пошли. Прекрасная женщина, золотое сердце, и так помогла мне, когда моя Молли-то умирала. Я помню. И вас я тоже запомню.

– Спасибо, – сказал Джеффри. – Я тоже буду помнить тебя.

Мактавиш раскурил гигантских размеров трубку, и по конюшне поплыл дым.

– Я так понимаю, вы и своего чокнутого козла с собой прихватить решили?

– Да, – кивнул Джеффри. – Хотя вряд ли тут от меня что-то зависит – как Мефистофель решит, так и будет. Он всегда всё решает сам.

Мактавиш искоса посмотрел на него:

– А есть у вас еда на дорогу, а, господин Джеффри? А деньги? В дом-то вы небось не пойдёте уже. Давайте-ка я одолжу вам немного из своих до тех пор, пока вы не обустроитесь на новом месте.

– Нет! – воскликнул Джеффри. – И речи быть не может!

– Я вам друг, господин мой Джеффри. Я ведь говорил, ваша матушка была добра ко мне, и я перед ней в большом долгу. Вы уж заглядывайте повидать её как-нибудь. И когда будете тут, не забудьте навестить и старого Мактавиша, вот и всё.

Джеффри сходил за Мефистофелем и запряг его в маленькую тележку, которую Мактавиш когда-то смастерил специально для козлика. Сложив в тележку то немногое, что мог взять с собой, Джеффри подхватил вожжи, щёлкнул языком, и они выехали с конного двора.

Когда изящные копытца козлика поцокали прочь по дорожке, Мактавиш пробормотал себе под нос:

– Вот как парню это удаётся, а? Эта треклятая скотина норовит залягать любого, кто к ней сунется. Но только не Джеффри.

Если бы Джеффри обернулся, он бы увидел, что мать смотрит ему вслед со слезами и мольбой, а отец по-прежнему стоит посреди двора, потрясённый непослушанием. Братья хотели было кинуться за Джеффри, но гневный взгляд отца их остановил.

Вот так Джеффри и его козёл отправились навстречу новой жизни. «Теперь, – подумал юноша, одолевая первый из многочисленных изгибов подъездной аллеи, – мне некуда идти».

Но ветер шепнул: «Ланкр».

А в Ланкре у матушки Ветровоск день тоже выдался не из лучших. Юный дровосек, работавший на вырубке выше в Овцепикских горах, едва не отхватил себе топором ступню. А местный Игорь, как назло, отлучился, и некому было пришить ступню обратно. Когда матушка прилетела на своей капризной и трясучей метле в лагерь дровосеков, оказалось, что дела парня даже хуже, чем она думала. Он храбрился, чтоб не ударить в грязь лицом перед приятелями, которые обступили его и пытались ободрить, но матушка по глазам видела, что ему очень больно.

Пока она осматривала раненого, он принялся кричать и звать маму.

– Эй, ты, – сказала матушка Ветровоск, устремив свой пронзительный взгляд на одного из дровосеков. – Знаешь, где живёт его семья?

Парень испуганно кивнул – ведьмовская остроконечная шляпа часто нагоняет страх на молодых людей.

– Тогда ступай, – сказала ведьма. – Бегом! Скажи матери, что я доставлю её сына домой, а она пусть согреет воды и приготовит чистую постель. Только чтоб чистую!

Когда гонец умчался, матушка оглядела оставшихся молодых дровосеков, столпившихся вокруг раненого и смущённо переминавшихся с ноги на ногу.

– Теперь вы. Хватит топтаться без толку. У вас здесь полно дерева, сделайте носилки, чтобы я могла отвезти вашего приятеля домой.

Стопа несчастного парнишки болталась едва ли не на ниточке, а его башмак был полон крови. Матушка стиснула зубы. Ей понадобилось всё, чему она научилась за долгие годы, чтобы тихонько, мягко вытянуть из парня боль и забрать себе – до тех пор, когда её можно будет выпустить.

Его лицо разгладилось и ожило, в глаза вернулся блеск. И пока матушка промывала и зашивала рану, парнишка болтал с ней так, будто они старые знакомые. Она спокойным, весёлым голосом поясняла, что сейчас делает, а закончив, дала ему «ложечку микстуры», как она выразилась. Когда дровосеки вернулись с грубо сколоченными носилками, парень сонно рассказывал матушке, как добраться до его дома. Им, должно быть, показалось, что он снова почти как новенький.

Жилища дровосеков высоко в горах часто и домами-то назвать язык не поворачивается – убогие лачуги, да и только. Как оказалось, раненый парнишка – а звали его Джек Эббот – жил с матерью в одной из таких лачуг. Хижина держалась больше на честном слове, чем на гвоздях, и когда матушка Ветровоск приземлилась рядом (носилки были привязаны к её метле снизу), она нахмурилась. Вряд ли парня удастся как следует выходить в таком-то домишке.

Из хижины выскочила мать и бестолково засуетилась вокруг, а дровосек, которого матушка прислала к ней с вестью, помог занести носилки внутрь. Мать раненого успела заранее застелить старый соломенный тюфяк одеялами, и они положили парня на него.

– Лежи здесь и не вздумай вставать! – тихо наказала матушка.

Госпожа Эббот, обезумев от ужаса, ломала руки и лопотала что-то насчёт платы.

– Никакой платы не требуется, госпожа, – сказала ей матушка. – Ведьмы денег не берут. Через несколько дней я загляну навестить твоего сына, а если не смогу, пошли за госпожой Ягг. Знаю я этих мальчишек, он наверняка вскоре захочет встать и заняться делом, но ты запомни: пока что он должен лежать в постели.

Мать уставилась на неё во все глаза и выпалила: